Антон Леонтьев - Вендетта. День первый
– Может быть, вы все же посмотрите? Мне очень надо... Очень!
Кассирша, спрятав банкноты, взяла трубку телефона, переговорила с кем-то и заявила:
– Вам сильно повезло, только что сняли бронь с нескольких мест. Вот ваш билет!
Прижав к груди заветный билет (и пусть плацкарта, пусть верхняя полка, пусть боковушка около туалета, лишь бы прочь из Нерьяновска!), Настя вышла из здания вокзала. Город сильно изменился – всюду возникли ларьки, киоски, новые магазинчики, закусочные, рестораны и даже казино. Поезд отправлялся под вечер, и у Насти было еще около шести часов.
Она прогулялась по центру, прошла по Театральной площади и посмотрела на окна квартиры, в которой жила когда-то их дружная семья. Семья, которую уничтожил Глеб Романович Остоженский. Окна были закрыты тяжелыми красными портьерами.
Настя села в трамвай и доехала до остановки «Стадион». Она должна это сделать, должна!
Девушка не без труда по памяти отыскала дом, в котором проживали Хрипуновы, на скамейке у подъезда увидела нескольких старушек. Марии Прокофьевны среди них, к счастью, не было. Представившись заблудившейся приезжей, она спросила, как доехать до вокзала. Словоохотливые старушки стали тотчас давать рекомендации. Настя взглянула на окна квартиры, ставшей для нее роковой, надо же, кирпичи под окнами жилища Хрипуновых почернели.
– А здесь что, пожар был? – спросила Настя.
Одна из старушек закивала:
– Да здесь такое было! В следующем месяце будет ровно два года.
– Нет, Пантелеевна, не в августе все произошло, а в июле! – заявила другая бабулька. – В этом месяце два года, в этом!
– Прокофьевну бы сюда, она бы точно спор разрешила... Царство ей небесное! – заметила, перекрестившись, третья.
– А что, она умерла? – поинтересовалась Настя.
Итак, главной свидетельницы обвинения уже нет на свете. Ну что ж, достопочтенной глазастой Марье Прокофьевне Петуховой было ведь под восемьдесят.
– Умерла, умерла, – поддакнула старушка, – с полгода уже как. Тромб у нее оторвался. Что-то в нашем доме в последнее время много мертвяков, прямо напасть! Теперь тут племянник ее живет, так у него всю ночь музыка и бабы. А участковому хоть бы хны, ему племяш Прокофьевны на лапу дает, и тот делает вид, что все в порядке. Просто колдовство какое-то!
– Я же говорю – порчу на дом навели, – резюмировала ее товарка. – А все началось с них!
Бабулька ткнула костлявым пальцем в окна квартиры Хрипуновых.
– Верно, верно говоришь, Ильинична, – закачали головой другие. – Все с Хрипуновых и пошло! У них квартиру разнесло – газовый баллон взорвался. Покойный Степан-то Игнатьич хранил газовый баллон для дачной плиты зимой здесь, вот и доигрался. Вся квартира полыхала, потолок обвалился, стекла у всех повышибало.
– А потом и жена его, Лидия Мироновна, тоже преставилась, – заявила другая старушка. – Сорок дней не прошло, а она вечером с работы возвращалась из поликлиники да оступилась и в канализационный люк провалилась, шею себе сломала. Впрочем, поделом ей! Она, как муж только помер, сразу к полюбовнику своему бородатому переехала.
– Переехала, потому что в квартире все сгорело, – встряла еще одна бабка. – А потом у того, у Иванова-то, обнаружили рак в мозгах. Еще бы, он ведь в Чернобыле был, реактор тот тушил. А вот скажите, излучение-то радиационное, оно как, сквозь стены проходит? Может, он нас всех тут заразил...
Старушки стали обсуждать животрепещущую тему, а Настя, бросив взгляд на квартиру Хрипуновых, пошла к трамвайной остановке. Итак, за прошедшие без малого два с половиной года свершилось многое. Умерла Марья Прокофьевна, и в смерти старушки ничего подозрительного не было. А как быть со смертью Хрипуновых? Особенно занимало Настю то, что их квартира полностью выгорела. Как будто кто-то пытался уничтожить улики. Только почему «как будто»? Дядя Глеб постарался, и она, идиотка, сама навела его на след бывшего патологоанатома. Взрыв баллона подстроили и квартиру сожгли, чтобы изуродованный труп Хрипунова не вызвал подозрений – наверняка его сначала пытали, выбивая месторасположение тайника. Знала ли Лидия Мироновна о протоколе, Настя могла только предполагать, однако вряд ли неверная жена случайно угодила в открытый канализационный люк, скорее всего, ее туда спихнули.
И Настя уже не сомневалась в том, что Глеб Романович Остоженский напрямую причастен к этим злодеяниям. Генерал-майор сделал все так, чтобы никто и никогда не узнал правду об истинных обстоятельствах смерти прокурора Лагодина. Только вот почему дядя Глеб так и не предпринял вторую попытку уничтожить ее в колонии?
* * *Девушка вернулась на вокзал, заняла место в зале ожидания и принялась мысленно сортировать известные ей факты. Время пролетело незаметно, и женский голос объявил, что на первый путь прибывает скорый поезд до Москвы. Наконец-то Настя смогла расположиться на верхней полке и заснуть.
В столице ей пришлось задержаться на два дня, так как билетов до Петербурга на ближайшее время не было. И вот наконец Настя прибыла в свой родной город. Как же долго она мечтала об этом моменте, сколько раз во сне ей виделся родной дом!
Настя оказалась около родительской квартиры, но на звонки никто почему-то не реагировал – судя по всему, никого в квартире не было. Настя попыталась открыть дверь ключами, которые у нее были с собой, но ничего не вышло: замки оказались новые. И пришлось снова ждать.
Тетя Оля появилась только во второй половине дня – нагруженная несколькими объемными сумками, она вышла из лифта и увидела племянницу, сидевшую на коврике около входной двери.
– Добрый день, тетя Оля! – воскликнула девушка и бросилась к женщине.
На лице тетки отразилось легкое смятение, а затем возникла деланая улыбка.
– Настенька, вот сюрприз! – произнесла она, ставя сумки на пол. – А что ты здесь, скажи на милость, делаешь?
Девушка изумилась:
– Но ведь вам должны были отправить телеграмму от моего имени о том, что я попала под амнистию и выхожу на волю!
– Ничего не получали! – заявила тетя Оля.
Отчего-то тетя Оля не спешила открывать дверь и впускать Настю в ее собственную квартиру. Девушка поведала тетке о том, как добиралась из Нерьяновска через Москву в Петербург. Наконец тетка открыла дверь и сказала:
– Ну проходи же, что ты стоишь...
Последние слова были произнесены раздраженным тоном и походили больше на приказание, нежели на приглашение. Настя переступила порог родительской квартиры. Первое, что бросилось в глаза, – новые обои, новый гарнитур в прихожей, новая люстра, навесной потолок.
– Вы сделали ремонт? – удивилась девушка и провела рукой по обоям. – Как красиво! Тетя Оля, большое вам спасибо!
– Туфли снимай! – буркнула тетка.
Настя открыла дверь и прошла в гостиную – ноги утонули в ворсистом белом ковре. От прежней обстановки, несколько аскетичной и старомодной, но все же родной ей, не осталось и следа.
– Живо в ванную! – приказала тетя Оля. – Настя, ты должна тщательно вымыться. Извини, но ведь ты из... из тюрьмы вернулась. У тебя же вши могут быть!
Тетка запихнула племянницу в ванную (при этом сгребла разнообразные флаконы и баночки, стоявшие на полках, сунув ей в руки увесистую бутыль с этикеткой, на которой было изображено странное, какое-то уродливое насекомое), затем вручила Насте большую бурую мочалку, кусок хозяйственного мыла и рваное полотенце. Девушка еще нежилась в горячей воде, когда в дверь постучали.
– Настя, освобождай ванную! – донесся голос тети Оли. – Скоро Саша и Рита с работы придут!
Когда Настя вышла из ванной, тетя Оля тотчас ринулась туда, посыпала ванну ядовито-зеленым порошком с резким хвойным амбре, чем-то спрыснула и принялась отчаянно тереть. Насте сделалось несколько не по себе – разве она зачумленная или прокаженная, что тетка так усердно драит ванну после того, как она в ней искупалась?
– Я приготовила тебе раскладушку, – заявила тетка, трудившаяся в ванной. – На лоджии. Сейчас, слава богу, тепло!
Балкон оказался застекленным и превращенным в небольшую уютную комнатку с навесными шкафчиками и несколькими фикусами в горшках. Настя опустилась на раскладушку и подумала, что наконец-то находится дома. Только вот почему-то на душе было муторно.
Затем тетка позвала ее на кухню (там тоже все было новым), поставила перед Настей сковородку с жареной картошкой, бутылку ряженки и сказала:
– Ты, наверное, проголодалась, Настя! Если бы я знала, что ты приедешь, то приготовила бы что-нибудь вкусное.
– Что вы, тетечка Оленька, картошка ваша – просто объеденье! – воскликнула девушка, набросившись на еду.
Первый раз за время их общения тетя Оля слабо улыбнулась.
Вскоре в прихожей раздались голоса, и на кухню вошли двоюродный брат Насти Саша (он отпустил усы и заметно возмужал), молодая красивая женщина в просторном сарафане, не скрывавшем то пикантное обстоятельство, что она беременна (это была супруга Саши Рита,) и, наконец, дядя Дима, муж тети Оли. Он за прошедшие два с половиной года ничуть не изменился, разве что начала проклевываться на темени лысина.
