Наталья Солнцева - Эликсир для Жанны д’Арк
– Я слышал, в сгоревшем доме никого не было.
– Кому там быть-то? – прошептал Мишаня. – Мать дома лежала. А больше из наших никто туда не совался.
– Никто? – засомневался Лавров. – Подумай хорошенько. Я тебе за крепкую память еще деньжат прибавлю.
В глазах мужика вспыхнул жадный блеск.
– Мне тот дом покоя не давал, – признался он. – Мать что-то почуяла, ключи от меня берегла, каждый раз в новое место прятала. Если бы она там не работала, я бы залез и обокрал этих буржуев! А так… мать пожалел. Она бы позора не пережила.
– Но к Терему ты все равно ходил, приглядывался, искал лазейку.
– Ну… не без того, – набычился Мишаня. – Грешен. Хотел поживиться.
– Ты же не вор.
– А почему одним воровать можно, а другим нельзя? Все народное достояние разворовали, блин! Оставили нас нищими. Живут припеваючи, а мы бедствуем.
Чувствовалось, что учительница дала сыну приличное образование. Перед тем как окончательно опуститься, он трудился на какой-нибудь непыльной должности. Рюмины относились к сельской интеллигенции, слыли порядочными людьми. Это осталось в той прошлой жизни, которая вызывала у Мишани неизлечимую ностальгию.
Лавров не собирался вступать с ним в полемику и вернулся к тому, что его интересовало.
– Значит, в то лето, когда мать слегла с радикулитом и лишилась дополнительного заработка, ты зачастил к Терему? – уточнил он. – Еще до пожара?
– Ну…
– Не нукай, а рассказывай.
– Че говорить-то? – скис Мишаня. – Я дом не поджигал.
– Но мысль была? Пустить к зажравшимся буржуям «красного петуха».
– Ну была! Только я этого не делал. Мало ли, какие мысли бывают!
– Верно, – согласился гость. – Мысли ненаказуемы. Однако с них все и начинается.
– Я не виноват, что дом сгорел. Я в ту ночь дома был. Мать спросите… – Мишаня вспомнил, что родительница не сможет подтвердить его слова, и совсем поник. Теперь ему вместо денег, чего доброго, по шее надают. – Слушай, а ты кто? – запоздало спохватился он. – Мент?
– Тебе-то какая разница? Главное – я готов заплатить за информацию.
– Угу, – ошарашенно кивнул пьянчужка.
– Ты когда вокруг Терема крутился, ничего странного не замечал?
– Нет… хотя кое-что было. Хозяин редко в дом наведывался, ставни были закрыты. Но раз или два вечером я видел в щелках слабый свет. Рассказал матери. Она не поверила. Тебе, мол, померещилось, сынок, от водки. На «белочку» намекала.
– Может, так и есть?
– Не знаю, – дернул головой Мишаня. – Врать не буду.
Из-за непомерных возлияний он скверно выглядел: под глазами мешки, лицо синее, одутловатое, небритое, волосы спутаны. Такому свидетелю никто не поверит, даже родная мать.
– А про кости, которые ты нашел на пожарище, кому-нибудь рассказывал?
– Только матери. Она опять не поверила. Ты бы пил меньше, сынок, сказала! Гляди, помалкивай, не то в больницу упекут. Я и помалкивал. Дружбану, и тому ни словечка. Неохота в больницу. Ваську Кривого вон забрали – и с концами. Окочурился. Доктора нашего брата не лечат, сразу в расход.
– Так были кости, или тебе показалось? – усмехнулся Лавров.
– Ручаться не буду. Я реально много пью.
В течение напряженной беседы Мишаня практически протрезвел. Его взгляд приобрел осмысленность, язык перестал заплетаться.
– Выходит, кроме тебя, никто костей не видел?
– То-то и оно, – вздохнул пьянчужка. – Утром после пожара хозяин Терема прикатил. Ему сообщили, он и примчался ни свет ни заря. Уж так убивался, так горевал. Все угли перерыл, думал, что-нибудь уцелело. На память взять хотел.
– А что кости?
– Выходит, не было костей. Куда они могли деться-то?
– Значит, кто-то из ваших, деревенских, забрал.
– Зачем? – изумился Мишаня. Он задумался, пытаясь восстановить в памяти подробности того летнего утра. – Хозяин всех опередил, кроме меня. Мужики ночью бегали, огонь заливали, как могли. Потом, когда беда миновала, спать завалились. Раньше полудня никто головы не поднял. Это у меня бессонница. Я трезвый нипочем не усну. И дружбан мой тоже не спал. Он у меня сметливый. Раз уснуть не удавалось, решил утром на пожарище сходить. А там уже хозяин…
– Ладно, держи, пока я добрый, – Лавров протянул ему деньги и предупредил, чтобы об их разговоре Мишаня помалкивал, иначе больше не получит от благотворительного фонда ни копейки.
Выйдя от Рюминых, он заглянул в соседний домишко, познакомился с теткой Талей и оставил ей небольшую сумму на лекарства для больной учительницы. Слово за слово, соседка пожаловалась на непутевых детей, на безжалостную старость и несчастливую судьбу.
Пара вопросов навели ее на воспоминания о пожаре, который уничтожил самый красивый дом в деревне. По сути, ее рассказ мало отличался от рассказа Мишани. О человеческих костях, обнаруженных на пепелище, она слыхом не слыхивала…
Глава 18
Пансионат «Лель»
Туровский принял Романа не в ресторане, как договаривались, а у себя в номере.
– Я бы туда не доковылял, – объяснил он, показывая забинтованную ногу, заботливо уложенную на подушку. – Спускался с горы, вдруг повело в сторону… в лодыжке что-то хрустнуло. В общем, упал, – нахмурился он. – Не люблю падать.
– Кто ж любит?
В номере стоял полумрак, рассеиваемый лампой на тумбочке у изголовья Туровского. Тот был одет по-домашнему, в футболку и спортивные штаны. Лицо усталое, недовольное.
– Давай о деле.
– Все идет по плану, – доложил Лавров. – Кажется, мне удалось добиться расположения вашей дочери. Мы с ней добрые друзья, а в скором времени, надеюсь, станем еще ближе.
– Поздравляю.
Лавров умолчал о ночном происшествии в спальне Кати, то бишь о пентаграмме, зато сообщил о переполохе за обедом.
– Кто, по-вашему, поджег Катин платок? – сердито спросил Туровский.
– Я постараюсь выяснить.
– Будь любезен, выясни поскорее. Это наверняка проделки Сергея. Он свихнулся на своих дурацких опытах. Поселил в доме какого-то полоумного и попал под его влияние. Поведение зятя вызывает у меня серьезные опасения.
Лаврову на ум пришел разговор Прозорина и Федора-Франческо, который он подслушал. Но говорить об этом отцу Кати было преждевременно.
– Теперь ты убедился, что у меня есть основания для беспокойства? Я вовсе не преувеличиваю. Поживи в «Дубраве», понаблюдай и сделай собственный непредвзятый вывод.
– Я собираю информацию.
– Что ж, похвально, – не разжимая губ, улыбнулся Туровский. – Ты не торопишься. Спешка – признак незрелого ума. Я рад, что поручил свою дочь тебе.
– Я не беру на себя никаких обязательств, кроме флирта. Как далеко он зайдет, будет зависеть от Кати.
– Ты мне все больше нравишься, Роман.
– Я еще не заслужил вашей похвалы. Боюсь, я вас разочарую.
Туровский рассмеялся, но его глаза оставались холодными. Вероятно, он никогда не расслабляется, ни на миг.
– Могу я узнать, что вы имеете против зятя?
– Ничего существенного, – с сожалением признался бизнесмен. – Я обожаю свою дочь и потому априори не в силах быть беспристрастным. Катя наивна, жизнь до сих пор не научила ее критическому взгляду на вещи. Она склонна все оправдывать, всему искать благие объяснения. Это в первую очередь касается ее мужа.
– Вы хотите, чтобы я помог ей избавиться от розовых очков? Тогда дайте мне зацепку. Любую мелочь, незначительный факт… что угодно. Одна лишь неприязнь к Прозорину не заставили бы вас обратиться ко мне со столь щепетильной просьбой, как…
Борис Евгеньевич прервал его нетерпеливым жестом руки.
– Я понял. Хорошо… я не очень любящий тесть. Сергей потерял мое уважение, когда… Я вынужден выносить сор из избы?
– Это останется между нами, – заверил его Лавров.
– Откуда мне знать?!
– Если вы доверили мне свою дочь, то…
– Ты прав, – перебил Туровский. – Я буду последовательным. Черт! Когда дети поженились, они наслаждались своим счастьем, и я был спокоен. Шли годы, Сергей не проявлял рвения к бизнесу. Молодой, здоровый мужчина ничем, по сути, не занимался. Хобби и развлечения не в счет. В семье, как бы муж и жена ни любили друг друга, между ними постепенно возникает привычка. Каждый день, каждую ночь – одно и то же. Чувства теряют былую остроту, страсть угасает. Ты меня понимаешь?
– Не совсем.
– Неужели тебя ни разу не увлекла молодая прелестная женщина, не похожая на твою жену?
– Я холост, – напомнил Лавров.
– Не важно. У тебя наверняка есть любовница. Неужели ты никогда не изменял ей?
Роман на секунду отвел глаза, но этого оказалось достаточно. Туровский торжествующе воскликнул:
– Ты не исключение! Значит, тебе знакомо это желание новизны, это сексуальное любопытство. Мужчины по своей природе полигамны. Они не могут сохранять верность единственной партнерше. Не обязательно при этом разводиться с женой или разрывать долгую любовную связь. Это интрижка на стороне.
Туровский, очевидно, сам изменял жене, однако, не может допустить подобного в отношении своей дочери. Изменяя Кате, зять наносил оскорбление не только ей, но и тестю, респектабельному и влиятельному человеку, который облагодетельствовал его, приняв в свою семью.
