Камилла Лэкберг - Письмо от русалки
Он бросил взгляд на жену, но она не слышала. Она по-прежнему стояла, обнимая Сию, а на ее сером свитере растекалось большое мокрое пятно.
— Мы пока этого не знаем, Торстен, — ответил Патрик и благодарно кивнул пастору, которая поставила и перед ним чашку кофе, прежде чем усесться за стол.
— А что вы вообще знаете? — хрипло проговорил Торстен.
Маргарета кинула на него предупреждающий взгляд — только не сейчас. Момент выбран неудачный.
От взгляда жены он опустил голову и потянулся за сахаром, который в мрачном молчании стал размешивать в чашке.
За столом стало тихо. Рыдания Сии утихали, но Маргарета по-прежнему обнимала ее, отложив собственное горе на потом.
Сия подняла голову. На щеках остались полосы от слез, голос едва повиновался ей, когда она выговорила:
— Дети. Они же ничего не знают. Они в школе. Надо привезти их домой.
Патрик кивнул. Потом поднялся, и они вместе с Паулой направились к машине.
~~~
Он закрыл ладонями уши. Ему было непонятно, как такое маленькое существо может производить столько шума и почему все оказывают этому уродцу столько внимания.
Все изменилось после отпуска в кемпинге. Мать становилась все толще и толще; в конце концов она исчезла на неделю и вернулась домой с сестренкой. Все это вызывало у него множество вопросов, но на них никто не намеревался отвечать.
До него теперь вообще никому не было дела. Отец держался как обычно, а мать не сводила глаз со сморщенного маленького существа. Она все время носила на руках сестренку, которая лишь оглушительно кричала, постоянно кормила ее, переодевала, пела ей песенки и разговаривала с ней. Он только мешал, и единственный раз, когда мать обратила на него внимание, ему досталось по первое число. Ему вовсе не нравилось, когда она ругала его, но даже это было лучше, чем полное безразличие.
Более всего ее раздражало, что он слишком много ест. К еде она относилась очень серьезно.
— Надо думать о фигуре, — говорила она, когда отец просил подлить ему еще соуса.
Теперь он всегда накладывал себе еще, и не один раз, а два или три. Поначалу мать пыталась протестовать, но он лишь смотрел на нее и намеренно медленно накладывал себе еще одну порцию. В конце концов она сдалась и лишь смотрела на него сердитым взглядом. Он брал себе все больше и больше. Что-то внутри его наслаждалось отвращением в ее глазах, когда он широко открывал рот и заглатывал еду. Теперь уже никто не называл его любимым мальчиком. Он не был красив. Он был безобразен. Внутри и снаружи. Но она, по крайней мере, не игнорировала его.
Иногда мать шла и ложилась, пока малышка спала в коляске. Тогда он подходил к сестренке. В других случаях мать не позволяла ему притрагиваться к ней.
— Убери от нее свои грязные руки! — говорила она.
Но пока мать спала, он мог подойти, и посмотреть на нее, и прикоснуться.
Склонив голову на бок, он разглядывал девочку. Лицо у нее было как у маленькой старушки. Немного одутловатое. Во сне она сжимала ручки и шевелилась. Вот она сбросила с себя одеяло, но он не стал ее накрывать. С какой стати? Она отняла у него все.
Алиса. Уже одно имя наполняло его отвращением. Он ненавидел Алису.
~~~
— Я хочу, чтобы ты отдал мои украшения дочерям Лайлы.
— Лисбет, дорогая, может быть, подождем с этим?
Он взял ее руку, лежавшую на одеяле, сжал и почувствовал тонкие хрупкие косточки. Как у воробышка.
— Нет, Кеннет, это не может ждать. Я не могу расслабиться, пока знаю, что мои дела не приведены в порядок. Душа моя не успокоится, если я буду знать, что тебе придется во всем этом разбираться, — произнесла она с улыбкой.
— Но… — Его голос сорвался, он откашлялся и снова попытался заговорить. — Все-таки… — Голос снова предательски задрожал, и Кеннет почувствовал, как глаза его заполнились слезами. Он поспешно смахнул слезы. Нужно сдерживаться, быть сильным. Однако несколько капель все же упало на цветастый пододеяльник, под которым они спали с самого начала своей совместной жизни — теперь выцветший и застиранный, но Кеннет все равно стелил его, так как знал, что жена его любит.
— Передо мной ты можешь не притворяться, — сказала она и провела рукой по его волосам.
— Гладишь меня по лысинке? — проговорил он, пытаясь улыбнуться, и она подмигнула ему одним глазом.
— Мне всегда казалось, что значение волос на голове сильно преувеличено. По-моему, куда красивее, когда макушка немного блестит.
Он рассмеялся. Удивительным образом она умела заставить его смеяться. Кто будет смешить его теперь? Кто поцелует его в макушку и скажет: «Какое счастье, что Господь создал посадочную полосу для моих поцелуев у тебя на голове!» Кеннет прекрасно понимал, что он далеко не красавец. Но в глазах Лисбет он был лучше всех. И сам он до сих пор не уставал удивляться, что у него такая красивая жена. Даже сейчас, когда рак отнял у нее все, что мог. Ее очень огорчило, когда у нее выпали волосы, и он попытался утешить ее той же шуткой — что Господь создал теперь посадочную полосу и для его поцелуев. В ответ на это она улыбнулась одними губами.
Волосы всегда были для нее предметом гордости — густые, светлые и курчавые. Он видел, как ее глаза наполнились слезами, когда она, стоя перед зеркалом, медленно провела рукой по тем жалким клочьям, которые остались у нее на голове после лечения. Он по-прежнему считал ее красивой, но видел ее страдания. Как только у него возник повод поехать в Гётеборг, он зашел в дорогой бутик и купил ей платок от «Эрмес». Она давно о таком мечтала, однако не разрешала Кеннету его покупать.
— Немыслимо отдавать такие деньги за кусок материи! — говорила жена, когда он пытался ее уговорить.
Однако на этот раз он все же купил ей платок — самый дорогой, который нашелся в магазине. С трудом поднявшись с кровати, она открыла пакет, достала платок из красивой упаковки и подошла с ним к зеркалу. Не сводя глаз со своего лица, она повязала на голове переливающийся золотисто-желтый шелковый квадрат. Он скрыл плешь, скрыл клочья, оставшиеся от роскошной копны ее волос. И снова вернул ее глазам сияние, которое тяжелый курс лечения отнял у нее вместе с волосами.
Не говоря ни слова, она подошла к кровати, на краю которой он сидел, наклонилась к нему и поцеловала его в макушку. Затем снова улеглась в постель. С этого дня она всегда носила этот платок.
— Я хочу, чтобы толстая золотая цепочка досталась Аннетт, а Жозефин — мои жемчуга. Остальное пусть поделят по своему разумению. Надеюсь, они не поссорятся.
Лисбет засмеялась, убежденная, что дочери сестры смогут поделить украшения, которые она скопила за всю жизнь.
Кеннет вздрогнул. Он на мгновение забылся в своих воспоминаниях, и возвращение к реальности произошло слишком резко. Он прекрасно понимал жену, ее желание все устроить перед тем, как покинуть этот мир. Однако сам он не выносил напоминания о неизбежном, до которого, судя по предсказаниям знатоков, уже не так много оставалось. Кеннет готов был отдать все на свете, лишь бы не сидеть здесь, держа в руке хрупкую ладонь любимой жены, и не слушать, как она распределяет свои земные накопления.
— И я не хочу, чтобы ты сидел один всю оставшуюся жизнь. Выходи иногда в свет, чтобы посмотреть, что там предлагается. Но только не ходи на сайты интернет-знакомств. По-моему, это…
— Да ну перестань, — проговорил он и погладил ее по щеке. — Неужели ты думаешь, что хоть одна женщина может с тобой сравниться? Лучше уж и не пытаться…
— Я не хочу, чтобы ты оставался один, — серьезно проговорила она и сжала его руку так крепко, как могла. — Ты слышишь меня? Нужно жить дальше.
На лбу у нее выступил пот, и Кеннет нежно вытер его носовым платком, лежавшим на ночном столике.
— Ты сейчас рядом со мной. Все остальное не имеет значения.
Некоторое время они сидели молча, не сводя глаз друг с друга. В эти секунды вспоминалась вся их совместная жизнь — пылкая страсть в начале, которая не угасла до конца, даже когда ее стала теснить повседневность. Их смех, их дружба, их единение. Все те ночи, когда они лежали, прижавшись друг к другу, когда ее щека находилась у него на груди. Все долгие годы в ожидании детей, которых так и не получилось, в надеждах, которые каждый месяц смывались красными потоками и постепенно сменились тихим смирением. Жизнь заполнялась общением с друзьями, увлечениями, любовью друг к другу.
Зазвонил его мобильный телефон в прихожей. Кеннет продолжал сидеть неподвижно, не выпуская ее руки. Но телефон продолжал трезвонить, и в конце концов она кивнула ему.
— Похоже, тебе придется ответить. Кто-то очень хочет с тобой поговорить.
Нехотя поднявшись, Кеннет вышел в прихожую и взял телефон, лежавший на комоде. На дисплее виднелась надпись: «Эрик». Он снова почувствовал прилив раздражения. Опять Эрик вторгается в его жизнь.
