Нежная ночь Ривьеры - Наталья Сергеевна Лебедева
Саре показалось, что Воронов произнес это не без торжества.
– Так что пока бессмертие достанется лишь избранным.
– Приглашаете нас в избранные? – грубовато спросил Джеральд. Идеи профессора все больше казались ему дикими.
– Нет! То есть… Я не в том смысле, – смутился на секунду Воронов. – Я хочу, чтобы вы как раз их выбирали. Золотой фонд человечества. Я навел о вас справки. У вас обоих есть уникальный дар. Вы привлекаете к себе таланты. Представьте, сколько романов напишут Фицджеральд и Хемингуэй, сколько картин напишут Шагал и Модильяни, сколько прекрасной музыки создадут Коул и Стравинский, если мы дадим им долгую жизнь на пике формы!
– Вы хотите, чтобы мы привели их к вам как клиентов? – прищурился Джеральд: то ли от бьющего в глаза сквозь листву солнца, то ли от наглости такого предложения.
– Да боже упаси! Вы все неправильно понимаете! – вскипел Серж. – Я не нуждаюсь в новых пациентах, не успеваю принимать старых. Я говорю о другом. О селекции человечества. Мне надоело омолаживать тупых толстосумов и негодяев-политиков. Я решил создать небольшой фонд, или «Клуб Бессмертных», куда вас приглашаю. Его правление будет выбирать, кто из ныне живущих достоин вечной молодости. И если надо, субсидировать операции. Я ученый. Плохо в этом разбираюсь. Не хочу решать такой важный вопрос в одиночку. Вот, например: джаз. Шум, грохот, какофония, а люди от него сходят с ума. Как думаете, саксофонисты достойны вечной жизни?
Он доверчиво заглянул Джеральду в глаза.
Сара и Джеральд ошеломленно молчали. Воронов, неправильно истолковав их реакцию, быстро добавил:
– Разумеется, члены клуба, когда им это потребуется, смогут рассчитывать на операции вне очереди.
– А вам не кажется все это… аморальным? – Джеральд рассматривал Воронова с растущим интересом. – Получается, вы, небольшим кружком, будете выбирать, кто достоин жить, а кто умереть? Все-таки это прерогатива бога.
– Ну, если уж вы хотите поговорить о божьем промысле… – усмехнулся Воронов. – Для чего-то же бог дал мне совершить это открытие? Провести эксперименты? Может быть, он устал все делать сам и хочет, чтобы мы ему помогли? Согласитесь, глупо тратить его бесценный дар только на богатых идиотов. Видели моего пациента? Это основной контингент. Есть деньги, нет ума. А если все человечество станет таким? Я много об этом думал. Теперь подумайте и вы.
– Скажите, а другие члены клуба у вас уже есть? – осторожно спросила Сара.
– Разумеется. Но я не могу их вам назвать, пока не дадите согласие. Вы ведь, если примете предложение, тоже захотите конфиденциальности. В любом случае, – Воронов опять любезно улыбнулся, как в начале их встречи. – Сейчас я угощу вас обедом. У меня прекрасный повар. Завтра вечером я уезжаю в Москву, к очень влиятельному пациенту. Вернусь через две недели. Надеюсь, этого времени на раздумья вам хватит? И еще, – Воронов перевел на Сару мудрый древнееврейский взгляд, – эту часть беседы я попрошу сохранить в тайне. Тут замешаны очень серьезные люди. Поверьте, так будет лучше для всех…
* * *
Мэрфи возвращались домой молча. Это было самое странное предложение, которое они получали за всю свою жизнь.
Только у самой виллы Джеральд серьезно сказал:
– Ты знаешь, я опасаюсь за нашу репутацию.
– Да? Почему? – повернулась к нему Сара. – Мы же еще не согласились.
– Не в этом дело. Наш дом был самым экстравагантным на всем побережье. Боюсь, профессор Воронов нас переплюнул.
Неожиданный визит
Утром в кабинет Воронова постучали. Он с неудовольствием отставил саквояж, в который укладывал коробочку со скальпелями. В дверь просунулась голова Анри. Его розовощекое лицо было испугано – обычно он не позволял себе тревожить профессора. Но тут выпалил скороговоркой:
– Извините… Там девушка… Очень настаивает на встрече.
– Какая девушка? – удивился профессор. Обычно его атаковали пожилые дамы.
– Дочь одной вашей пациентки.
– О господи! – Воронов закатил глаза. Дети пациентов – самые скандальные посетители. Они уже рассчитывали вот-вот получить наследство. Как вдруг омолодившиеся отцы не только раздумывали умирать, но и разрушали семейные гнезда. У Воронова уже были случаи, когда, превратившиеся в секс-гигантов, старички, бросив надоевших супруг, женились на молоденьких. А у нескольких пар, к ужасу прежних наследников, даже родились новые дети.
– Зачем ты ее пустил? Пусть записывается на прием, как все.
– Но она плачет… – Анри покраснел.
«Боже, все-таки он совершенно не годен для роли администратора, – подумал Воронов. – Надо убирать его со встречи гостей. Пусть сидит в лаборатории». А вслух пробурчал:
– Хорошо. Где она?
– Тут! – оглянулся Анри и кивнул кому-то у себя за спиной.
Деваться было некуда.
– Пусть заходит.
Изящная, миниатюрная девушка просочилась в кабинет и уставилась на него глазами-незабудками.
Воронов был не дурак по женской части. После смерти второй жены он решил, что должен попробовать все то, к чему так стремились его пациенты. Слухи про его многочисленных любовниц и небывалые вечеринки бродили в компаниях Лазурки, как молодое вино.
Поэтому девушку Воронов оглядел глазом знатока. Отметил: хрупкая веточка, нежный стебелек. А глаза насмешливые. Интересная. Но не его контингент.
– Что вам угодно? – спросил холодно.
– Я хочу поговорить с вами о своей матери. Это маркиза…
– Я такую не оперировал, – нахмурился Воронов. И тут вспомнил: – А! Да! Она приходила ко мне на консультацию. Договорилась об операции. А потом не явилась.
– У нее нет денег, – пояснила девушка.
– Ничем помочь не могу. – Воронов с интересом поглядел на посетительницу. Он первый раз видел дочь, которая просит омолодить ее мать.
Но он ошибся.
– Ради вашей операции она хочет продать единственное наследие семьи. Очень редкие драгоценности. Это все, что у нас есть.
Воронову было неинтересно. Его пациенты частенько продавали что-нибудь ценное, чтобы омолодиться. Он взял себе за правило – не снижать цену, но и не интересоваться, откуда у клиентов деньги.
– Я тут ни при чем, – сухо сказал он.
– Понимаете, это не просто украшения. Они принадлежали французской короне. И среди них очень редкий бриллиант. Единственный в своем роде. Никто не знает, что он хранится в нашей семье. А с вами я так откровенна, потому что мне не к кому больше обратиться. Мать
