Человек, вернувшийся издалека - Гастон Леру
Гувернантка удалилась в классную комнату, думая, что если ребенок начнет ее звать, то она сразу же услышит, и принялась писать письма.
Это был выходной. Жермена и Жако отправились с Лидией на прогулку. Ничто не нарушало тишину, царившую в замке, так что мадемуазель Эльер могла услышать малейший шум.
От спальни Франсуа классную комнату отделяла только детская уборная.
Чтобы не беспокоить малыша, мадемуазель Эльер закрыла дверь классной комнаты, где она сидела и писала, но дверь детской уборной оставила открытой. Прошло примерно два часа. Удивленная долгим сном малыша, мадемуазель Эльер поднялась из-за стола, открыла дверь в уборную и тотчас вскрикнула. Она почувствовала удушающий запах газа!
Отбросив всякий страх, она побежала в детскую. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что ребенка в кровати нет, а окно открыто!
Она бежала, куда глаза глядят: пролетела по комнате мадам де Лабосьер, забежала в спальню, где увидела проснувшегося малыша в кровати тети, а возле кровати на полу без чувств лежала мадам Сен-Фирмен!.. Скорее всего, она еще там – как бы ни старались мадемуазель Эльер и прибежавшая горничная, но привести в чувство мадам Сен-Фирмен им не удалось.
– Я уверена, – говорила учительница, с трудом поспевая за мадам де Лабосьер, – что мадам Сен-Фирмен спасла крошку. Она вошла в детскую, почувствовала запах газа, открыла окно, отнесла Франсуа к вам в спальню и там упала в обморок!..
– Не исключено! – сквозь зубы процедила на бегу Фанни. – Но как мадам Сен-Фирмен оказалась там и спасла ребенка, хотя на ее месте должны были быть вы?
– Ох, мадам!..
Мадемуазель Эльер почувствовала упрек, который ее задел, и она тяжело вздохнула:
– Если бы отец ребенка был жив, он, зная мою преданность, никогда бы не сказал мне подобных слов!..
И она поплелась следом за Фанни.
Для мадемуазель Эльер Андре теперь точно был мертв… С тех пор, как стол заговорил, она в этом не сомневалась. Вечерами, запираясь у себя в комнате в башне Изабелла, она опускала руки на круглый стол из красного дерева и ночи напролет, крича, звала его: «Дух, ты здесь?» и громко рассказывала ему во всех подробностях об успехах детей в учебе. Иногда она запиралась вместе с детьми и духом; эти сеансы пробуждали неуемное любопытство Лидии, фройляйн, к которой, впрочем, мадемуазель Эльер относилась с недоверием и боялась ее как огня…
Поскольку ей казалось, что дух ей не отвечал (а он ей не отвечал), она утешалась тем, что сама говорила с ним до рассвета.
Она завидовала мадам Сен-Фирмен, которая, видимо, напрямую общалась с призраком Андре, и мадемуазель Эльер не сомневалась, что душа покойного чудесным образом направила жену нотариуса в наполнившуюся газом комнату малыша.
Но почему призрак отправился за мадам Сен-Фирмен так далеко, хотя она, мадемуазель Эльер, находилась совсем рядом? Впрочем, с тех пор, как гувернантка стала заниматься спиритизмом, она привыкла не удивляться капризам мертвых.
Она многое бы отдала, чтобы из уст Марты услышать подтверждение своим предположениям! Увы, к ее великому замешательству, Фанни довольно резко захлопнула дверь перед самым ее носом. Тогда, оставшись за дверью, учительница стала подслушивать.
А в это время благодаря заботе доктора бедная маленькая мадам Сен-Фирмен пришла в себя и обрела дар речи. Услышав ее рассказ, такая правоверная спиритка, как мадемуазель Эльер, наверняка бы порадовалась, но мадам де Лабосьер, умея здраво рассуждать, весьма встревожилась, Жак, чья терзающаяся душа не понимала, верить в призраков или нет, обеспокоился, а доктор Мутье, всегда удивлявшийся, когда сталкивался со случаями, подводящими некое основание под его астральные теории, получил обильную пищу для размышлений.
Марта, справившись о здоровье мальчика, рассказала о странном случае:
– В сумерках я как обычно прогуливалась по берегу, и внезапно из поднявшегося над рекой тумана рядом со мной возник образ Андре.
– Следовательно, этот образ появился перед вами не более часа назад? – перебила ее Фанни.
– Было достаточно рано… да, кажется, без четверти пять…
– Продолжайте, дитя мое!.. – произнесла Фанни, а сама подумала: «Значит, речь идет не о колченогом, его к этому времени уже час как вынесли из леса сторож и его сын». Думая об этом, Фанни абсолютно точно мыслила в верном направлении.
– И я увидела Андре, – продолжала мадам Сен-Фирмен. – Я нисколько не удивилась, хотя он не приходил ко мне так рано, но так как всю предыдущую ночь я прождала его напрасно, душа моя с таким жаром и нетерпением звала его, поэтому я подумала, что он решил уступить. И я без промедления сказала ему: «Андре, я ждала тебя, почему ты не пришел в прошлую ночь? Где ты был? Почему ты не можешь всегда быть со мной? Ты же видишь, как мне тяжело жить без тебя! Что ты делаешь, когда находишься вдали от меня?»
Образ Андре, окутанный туманом, показался мне прозрачным и таким легким, что я с каждой секундой боялась, как бы он не рассеялся, словно окружавшая нас дымка, и тогда он сказал мне: «Марта, надо присматривать за детьми!».
Когда он это говорил, в его голосе звучала такая бесконечная печаль, что мое сердце покрылось коркой льда, и с этой минуты я поняла – детям грозит опасность.
«Господи! – воскликнула я, – с ними ничего не случилось?» Андре мне всего лишь ответил: «Иди! Ибо мертвец не может все время находиться в мире живых!.. Мне не всегда позволено делать то, что я хочу!» – «Так, значит, ты несчастлив, Андре?» – «Это тайна смерти! Нельзя ничего говорить!.. Но иди же!..» – «Куда же ты отправляешь меня?»
Он не ответил. Однако на своем запястье я почувствовала холодную мраморную руку! Никогда! Никогда я не думала, что рука покойного может быть такой тяжелой. А моя рука в этой каменной хватке была такой легкой! Я попыталась сопротивляться, но не смогла. Он повлек меня в осиновую рощицу и через поля привел сюда.
В сгущавшихся сумерках его бледный призрак, идущий рядом со мной, стал почти черным. Он больше не произнес ни слова, молча открыл калитку, и мы все так же в тишине прошли через парк.
Странно, мне самой было любопытно и даже не страшно. После того, что он рассказал, мне было жаль его, и я с содроганием думала, что несчастного, вероятно, убили, когда совесть его отягощал смертный грех.
Мы не встретили никого ни в парке, ни на крыльце, ни в передней… Замок начала окутывать темнота, и вскоре я перестала видеть призрака, хотя по-прежнему чувствовала его руку.
В темноте перед нами распахнулись двери… и закрылись
