Кабинет доктора Ленга - Линкольн Чайлд
Полтора часа спустя бригада криминалистов закончила работу. Дверь морозильной камеры сняли с петель и упаковали как улику. Музейные рабочие установили временную защиту из досок шесть на два дюйма и фанеры, тщательно залив герметиком.
– Готов к встрече с голодными волками? – шепнул Карузо, наклонившись к уху д’Агосты, когда вся команда снова собралась на первом этаже.
Новость об убийстве и в самом деле быстро разлетелась. Сентрал-Парк-Вест запрудили фургоны прессы, а толпа репортеров ощетинилась микрофонами и камерами.
– Не тревожься, друг мой, я уже убегал отсюда, – ответил д’Агоста. – Мистер Арчер? – Начальник службы безопасности подошел ближе. – Не могли бы вы поручить одному из своих людей проводить нас через подвальный выход к служебной парковке? Не хочется проходить сквозь строй.
– С удовольствием, – ответил Арчер и повернулся к охраннику.
В подвал они спустились на другом лифте. Охранник провел их по темному каменному лабиринту, где с потолка местами свисали сталактиты.
– Господи! – охнул Карузо. – Прямо как в фильмах ужасов.
– Однажды так и было, – сухо усмехнулся д’Агоста.
Прошли годы, но воспоминания о жутком бегстве по подвалам и подземным ходам оставались все такими же свежими.
Они завернули за угол, где проход частично преграждали близко поставленные стальные колонны.
– Видишь эти столбы? – спросил д’Агоста у Карузо. – Они идут из-под пола и проходят сквозь потолок. Знаешь, что они поддерживают?
– Окаменевший член тираннозавра?
Д’Агоста рассмеялся:
– Самый большой в мире метеорит. Его нашел в Гренландии Роберт Пири, во время той самой экспедиции, когда он достиг Северного полюса.
– Прикалываешься надо мной, да?
– Когда это я над тобой прикалывался, Карузо?
Охранник вывел их на небольшую парковочную площадку посреди мешанины музейных зданий, и они прошли по подъездной дорожке мимо поста охраны на Коламбус-авеню.
– А теперь что? – спросил Карузо. – Все равно придется вернуться к нашим машинам у главного входа.
– Мы же не в форме, и, когда нас опознают, будет уже поздно.
Они зашагали по Восемьдесят первой улице. Вечерний свет струился на восток, в сторону Гудзона, цепляя верхушки деревьев Центрального парка. И тут зазвонил телефон д’Агосты. К его удивлению, определитель показывал номер Пендергаста.
– Ух ты! – сказал д’Агоста. – Извини, я должен ответить. Пендергаст?
– Алло, это лейтенант Винсент д’Агоста? – послышался срывающийся от напряжения голос.
Д’Агоста узнал экономку Пендергаста, и у него екнуло сердце. Она никогда ему не звонила. Ни разу.
– Миссис Траск? Что-то случилось?
– Я… боюсь, что да.
– Что-то связанное с агентом Пендергастом? Он вернулся?
– Да, вернулся, но… Ой, простите, что побеспокоила вас. Просто я так встревожена.
– С ним все в порядке?
– Не сказала бы. Он вернулся один, без Констанс. И не похож на себя.
Д’Агосту накрыла волна облегчения. По крайней мере, Пендергаст жив и не взялся за наркотики.
– Не похож на себя? А что с ним?
– Я была бы очень признательна, если бы вы заглянули к нам, – неуверенно ответила она после короткой паузы. – Просто дружеский визит, узнать, как дела. Только, прошу вас, не говорите ему, что я вам звонила. Ведь вы знаете его едва ли не лучше всех на свете. Возможно, я просто навоображала себе бог весть что, и вы меня успокоите.
– Конечно зайду. Когда?
Снова короткое молчание. Потом дрожащий голос спросил:
– Завтра никак не сможете?
19
Поселение Пармели оказалось кучкой трейлеров и одноэтажных домов на семи ветрах, в богом забытой глуши. Ветер ворошил заросли бурьяна и раскачивал ветки дерева – единственного на всю округу, да и то засохшего. Кучка лошадей щипала траву на заброшенном поле.
Раннинг обитал в обычной сборной хижине, низкой, прямоугольной, с рифленой металлической кровлей и серым сайдингом. Перед входом валялась куча дров, из трубы текла тонкая струйка дыма.
– Драная задница мира, – проворчал Полонья, оглядевшись.
Колдмун не ответил. Это место напомнило ему деревню Поркьюпайн, в которой он вырос, и вовсе не в плохом смысле. Люди в резервации жили бедно. Но, кроме нужды и забвения в наркотиках, тут находилось место для семейного тепла, а кофейник на дровяной плите был готов встретить любого гостя. А еще лошади – они являли собой священную связь с прошлым. От одного их вида у Колдмуна посветлело на душе.
Они подошли к дому по грунтовой дорожке, и Колдмун позвонил в дверь. Через мгновение на пороге появилась грузная женщина с приветливым морщинистым лицом.
– Hau![41] Я специальный агент Колдмун, ФБР. – Он показал жетон. – А это мой напарник, агент Полонья. Мы хотели бы поговорить с вашим супругом, задать ему два-три вопроса.
Немного помедлив, женщина ответила:
– Tanyán yahí[42]. – Потом обернулась и крикнула: – Клейтон! К тебе копы пришли.
Из глубины дома донеслось ворчанье:
– Ладно, веди их сюда.
Женщина посторонилась, и они вошли. Колдмун понял, что комната одновременно служит мастерской. Посередине стоял длинный стол со множеством коробочек, где лежали кусочки бирюзы, азурита и оникса, серебряные пластины и стержни, стопка ракушек «морские ушки», пучок перьев, бусы и полированные ветки кораллов. Дровяная печь дышала теплом, и на ней, конечно же, стоял эмалированный кофейник в синюю крапинку.
За столом сидел поджарый мужчина с типичным лицом индейца-лакота, в рубахе из оленьей кожи, украшенной бахромой и бусами. Красная бандана удерживала длинные седые волосы. Он словно изображал классического индейского старейшину, и Колдмуна мгновенно унесло в далекое детство.
Мужчина прищурился, разглядывая Колдмуна.
– Вы ведь из лакота?
Колдмун кивнул:
– Из Пайн-Ридж. Wíyuškiŋyaŋ waŋčhíŋyaŋke ló[43].
Хозяин поднялся, протянул руку и поприветствовал его на безупречно правильном языке лакота, а затем проводил гостей в жилую часть комнаты.
– Садитесь, пожалуйста, – приглашающе повел он рукой. – Кофе хотите?
– О да, – ответил Колдмун.
– Конечно, – без особой уверенности согласился Полонья.
Раннинг взял кофейник с плиты и поставил на столик из клееной фанеры. Его жена принесла чашки с отбитыми краями и наполнила горячим напитком.
– Сахар, молоко?
– Нет, спасибо.
Колдмун сделал глоток, и вкус пережаренного кофе принес новую волну воспоминаний. Именно так, как он любил. Он оглянулся на Полонью, который смотрел на протянутую чашку с отвращением, переходившим в ужас. Бедность заставляла выскребать все до донышка, и кофе – одна из самых важных вещей в жизни обитателей резервации – не был исключением. Эта гуща переваривалась в кофейнике, быть может, целую неделю, и время от времени в нее подливали воды или насыпали новую горстку кофе. Сливай осадок раз в неделю и начинай по новой – таким был обычай лакота.
– Мистер Раннинг, – начал Колдмун, – мы пришли задать вам
