Пленница - Татьяна Витальевна Устинова
Они на мгновение испугались, что их сейчас тоже будут бить, но их не трогали, старательно следя за тем, чтобы дубинка не попала ни по старшему, ни по младшему из братьев.
Каукка-Вакка, — повторила воспитательница, или их лучше было называть надзирательницами, ловко выхватила из рук Пети телефон, указала твердым жестом на кровати, выключила свет и вышла из палатки. Вторая молча последовала за ней.
В некотором оцепенении Петя и Паша разделись; так же, как и остальные, сложили свою одежду на табуретку, укрылись простынями и неожиданно быстро уснули. Разбудили их громкие крики надсмотрщиц, которые поднимали детей, а тех, кто не хотел вставать, стаскивали за ноги с кровати. Петя, сориентировавшийся раньше брата, успел вскочить и, по примеру остальных, быстро застелить свою постель, а вот заспавшийся Паша никак спросонья не мог понять, что ему делать.
Впрочем, подошедшая воспитательница, только что агрессивно скинувшая на пол двух других мальчиков, вопреки Петиным опасениям, трогать Пашку не стала, только громко, но достаточно вежливо сказала что-то, подкрепив смысл сказанного жестом, вставай, мол. Паша вскочил с кровати, вслед за старшим братом быстро оделся, застелил кровать и вышел из палатки на улицу, где всех обитателей лагеря уже выстраивали в шеренги. Как оказалось, для утренней гимнастики.
Детей здесь, и правда, было порядка семисот-восьмисот человек. Всем им было от восьми до пятнадцати лет. Петя вспомнил, как Оля рассказывала, что по достижению четырнадцатилетнего возраста мальчиков тут забирают в армию, и поежился. Впрочем, она же говорила, что до суда им точно ничего не угрожает, так что он решил расслабиться и не переживать по поводу того, что пока не случилось.
После зарядки, которую полагалось выполнять под громкую африканскую музыку, всех повели в туалеты и к умывальникам. Душ не предлагался, поэтому мальчишки просто стащили футболки и умылись под умывальниками, которые надо было снизу дергать за пимпочку, чтобы полилась вода, разумеется холодная. Вернее, она, конечно, была теплая, уже успев нагреться под утренними лучами солнца, так что мыться оказалось вполне комфортно, странно просто после всех удобств, к которым они привыкли.
Затем все теми же колоннами пришли к столам, стоящим под большими навесами, чинно расселись на деревянные скамейки и получили по тарелке все той же кукурузной каши, лепешке из маниоков и стакану воды.
— Яблоко бы сейчас, — мечтательно сказал Паша, — или апельсин. И еще омлет с колбасой, как мама жарит.
— Ешь давай, — осадил его старший брат. — Мечтать не вредно, а голодным оставаться вредно. Нам силы нужны, потому что мы не понимаем, что будет происходить дальше.
После завтрака часть детей — Петя и Паша оказались в их числе — повели на большую круглую площадку, вокруг которой стояли импровизированные трибуны, сколоченные из неструганых досок, как в амфитеатре. Когда все расселись, внутрь круга вошел крепкий мужчина, не в военной форме, как они уже привыкли видеть, а в белом балахоне до пят, из-под которого торчали голые ступни.
В руках у него был белый полотняный мешок, из которого мужчина достал белого кролика. Откинув мешок в сторону, он вытащил из-за пазухи большой нож и одним движением перерезал кролику горло. Пашка ахнул и закрыл лицо руками, Петя же как завороженный смотрел, как алая кровь струей полилась в подставленный кувшин.
— Каукка-Вакка! — громко произнес мужчина, и все дети вокруг начали раскачиваться, как в трансе, и повторять монотонно на разные лады: «Каукка-Вакка, Каукка-Вакка».
По велению воспитательниц, каждый из детей по очереди поднимался со своего места, выходил в центр круга, и мужчина рисовал ему на лбу кроличьей кровью какой-то странный знак, похожий на значок «решетка» в телефоне. Про себя Петя решил, что ни за что не даст произвести над собой эту странную манипуляцию и Пашку не пустит, но их в круг никто выводить и не думал. Более того, когда трибуны опустели, они с братом остались вдвоем.
В этот момент к ним подошла Оля.
— Привет, как дела? — спросила она. — Вы поели? У вас ничего не болит?
— Нет, у нас все хорошо, — ответил Петя. — Вы не знаете, что с нашими родителями?
— Они в главной тюрьме Муа-Майнды вместе с остальными туристами, которые прилетели вместе с вами из Каира, — ответила Оля. — Суд назначен на 9 января. До этого времени суды заняты тем, что разбирают дела чиновников и представителей прежней власти. Революционное правительство должно избавиться от внутренних врагов, а уже потом возьмется за внешних.
Сегодня было, кажется, пятое. Так, значит, у них есть еще минимум четыре дня, чтобы что-то придумать. Вот только что.
— Оля, а что это такое сейчас было? — спросил Петя. — Когда мы собирались в поездку, папа читал в интернете, что Манзания христианская страна. И когда мы ехали на машине, я видел обычные храмы, но сейчас это было похоже на языческое жертвоприношение.
— Так и есть, — покачала головой Оламоаньна. — Манзания — страна контрастов. С одной стороны, официальная религия здесь действительно христианство. С другой, древние ритуалы очень сильны, и их стараются соблюдать примерно девяносто процентов населения. Тот, что вы видели, направлен на то, чтобы начавшийся год был удачным. Его всегда проводят в первые дни января. В это время принято приносить в жертву белых представителей природы. Первого января это была белая змея. Ритуал требует заживо содрать с нее кожу, а потом зажарить на открытом огне и съесть. Третьего января нужно принести в жертву белого попугая, пятого — белого кролика, седьмого — ягненка, разумеется, тоже белого. Девятого января в жертву приносят белую корову, мясо которой нужно разделить среди как можно большего числа людей. А на одиннадцатое января приходится кульминация этого старинного ритуала, когда в жертву приносится уже белый человек.
Последние слова она почему-то сказала шепотом, и это бдительному Пете совершенно не понравилось. Взгляд его упал на склоненную белокурую голову брата, и страшное подозрение вдруг пронзило диким испугом, заставив сердце скатиться в пятки.
— Оля, что такое «Каукка-Вакка»? — спросил он. — Только честно.
Женщина смотрела на него с грустью, к которой примешивалась толика уважения. Видимо, она была удивлена, что четырнадцатилетний
