Последняя миля - Дэвид Балдаччи
— А контракт с твоими родителями?
— Я знал, что невиновен, но слушался своего адвоката. Я могу тащить мяч и делать тачдауны, мужик. Но о законах и судах я тогда не знал ровным счетом ничего.
— Значит, твой адвокат знал о контракте?
— Ага, я ему сказал. Но он сказал, что мы не обязаны ничего говорить обвинению. Выяснять — их работа.
— Пожалуй, с формальной точки зрения это действительно так.
— Но с нравственной, я сам знаю, это отстой. Я хотел встать перед залом и поведать свою историю. Я хотел, чтобы люди услышали ее с моей точки зрения. Но он убедил меня не делать этого. Я и не стал. А потом мы проиграли, и я все равно оказался в жопе.
— Что ты сделал с контрактом?
— Смыл в унитаз. Но позволь тебе сказать, меня не напрягало дать эти деньги родителям. Я собирался заработать куда больше. Я прорабатывал рекламные сделки, которые принесли бы мне больше, чем футбол.
— А потом все накрылось.
— Быстрее, чем я мог бы пробежать сорок ярдов, — устало покачал головой Марс.
— Расскажи мне о родителях.
— Что ты хочешь знать?
— Я хочу знать их прошлое. Откуда они? Они родились в Техасе? Или приехали откуда-то еще?
— Сомневаюсь, что смогу рассказать, — растерянно проронил Марс. — Со мной они об этом не говорили.
— А как насчет родственников? К которым вы ездили в гости или которые навещали вас?
— Такого не бывало ни разу.
— Никакой родни?
— Никакой. Мы ни разу никуда не ездили. И никто к нам не наведывался.
— Это весьма необычно.
— Пожалуй, соглашусь задним числом. Но именно так все и обстояло. А родители, можно сказать, души во мне не чаяли. Так что все было клево. Мне нравилось.
— Расскажи мне об отце.
— Крупный мужчина. От него-то мне и достались габариты и рост. Сильный, как вол. Мама была высоковата для женщины, где-то пять футов девять дюймов[21]. А уж бегать умела, скажу я тебе! Когда я был пацаном, мы бегали вместе. Могла и рвануть спринтом и была очень вынослива. Загоняла меня в доску, пока я не пошел в старшие классы.
— Так скорость у тебя от нее?
— Наверное.
— Может, занималась спортом, когда была моложе. Может, и отец тоже.
— Не знаю, они ни разу не говорили об этом.
— У тебя дома не было их фотографий. А они вообще были?
Марс снова откинулся на подушку.
— Они не очень любили фотографироваться. Помню, было одно их фото на полке в гостиной, которое они сделали, когда я учился в старших классах. Пожалуй, и всё.
Декер пристально вглядывался в него.
— Эй, — встрепенулся Марс, — я понимаю, что это выглядит белибердой, но тогда оно все именно так и было, ясно? Я об этом даже не задумывался.
— Я видел старое зернистое фото твоих родителей. Но расскажи, как мать выглядела в твоих глазах.
Марс расплылся в улыбке.
— Она была очень красивая. Все это говорили. Она могла бы быть моделью или типа того. Батя говорил, что нашел жену себе не по чину.
— Я сделал фото гардероба твоих родителей, — продемонстрировал Декер свой телефон. — Не представляешь, что это означает?
— АК и РБ? — прочитал Марс с экрана. — Совершенно без понятия, что это значит. Это было у них в гардеробе?
— Ага.
— Не знаю. Ни разу не заглядывал к ним в гардероб.
— Ладно. Твой отец работал в ломбарде, а мама преподавала испанский и подрабатывала шитьем?
— Ага.
— Для кого она шила?
— Какой-то местной компании требовались штучные изделия. Платили немного, зато она могла работать на дому.
— А испанский? Она ходила в школу, чтобы преподавать?
— Нет, детей она не учила. Она учила взрослых. По большей части белых чуваков. Через границу приходила масса народу в поисках работы и все такое. И их наниматели учили испанский, чтобы говорить им, что делать. Вот мама их и учила.
— А где она сама выучила испанский? Это был ее родной язык?
— Нет. В смысле, мне так кажется. Она была не из латиносов, если ты это имел в виду. Она была черной. Намного темнее меня. Я практически уверен, что она была американкой.
— Исходя из чего?
— По манере говорить. И у нее не было ни малейшего иностранного акцента.
— Ты перенял у нее испанский?
— Отрывочно, но в основном мы говорили по-английски. В этом вопросе батя был кремень. Мы не испанцы, мы американцы, твердил он. И не любил, когда мы говорили дома по-испански.
— И у нее была еще одна работа?
— Ага. Шитье и уроки испанского плохо оплачивались. Она работала на компанию, оказывавшую услуги по уборке. И гладила белье. Утюгом она орудовала как профи, скажу я тебе. Дьявол, да она гладила джинсы, которые я надевал в школу.
— А ты никогда не расспрашивал их о прошлом?
— Помню, как-то раз я хотел узнать о своих дедушках и бабушках. В школе устроили день дедушек и бабушек, когда я учился в третьем классе. Почти у всех были прародители, и они их привели. Я спросил батю про это. Он сказал, что они умерли. И больше ничего.
— А он не сказал, как они умерли?
— Блин, да какая разница?! — Марс шлепнул по перилам ладонью свободной руки. — Думаешь, отец убил своих родителей? А я — своих?
— Нет, я не думаю, что ты убил своих родителей. И не знаю, убивал ли твой отец своих. Не исключено.
Марс хотел было что-то сказать, но осекся и посмотрел на Декера в упор:
— В каком это смысле, черт побери?
— Тебе неизвестно о своих родителях ровным счетом ничего, Мелвин. Ты не знаешь об их родственниках. В вашем доме не было ни одного портрета родителей. Они никогда тебе ничего не рассказывали о себе. Как, по-твоему, почему?
— Хочешь сказать, что они что-то скрывали? — медленно выговорил Марс.
— Во всяком случае, это заслуживает изучения. Потому что если они что-то скрывали, это могло дать кому-то еще очень веский повод для их убийства.
Глава 18
— Лады, что еще мы выяснили о Рое и Люсинде Марс? — вопросил Богарт. Вся команда собралась вокруг стола для переговоров в арендованном офисе.
— Ну, — бросив
