Семейное дело - Рекс Тодхантер Стаут
– Верно, Пьер Дюко мертв, – согласился Вулф. – Я видел его, без лица, уничтоженного взрывом. И жаль, что мы не в силах его расспросить. В противном случае все вы здесь бы не сидели. Я бы пригласил кого-нибудь одного. – Он повернулся к Уркхарту. – Вы сказали, что вас заботит не только утверждение мистера Гудвина в беседе с мистером Айгоу, но и слова самого мистера Айгоу. Меня тоже. Потому-то я и поручил навести о вас справки – обо всех без исключения. Мистер Айгоу рассуждал об «одержимостях». Я подобным не страдаю, но испытываю болезненное пристрастие к проделкам Ричарда Никсона и его присных. Насколько я понимаю, целью вашей встречи за обедом было обсуждение этого вопроса. Верно?
– Можно сказать и так…
– Замолчите, Уркхарт! Вулф, наш разговор записывается?
Это Альберт О. Джадд, второй адвокат. По виду почти ровесник Вилара, выглядит прилизанным, но не скользким и явно отвалил немало деньжат за покрой и подгонку своего светло-серого костюма, ткань которого как бы намекала на полоски, но на самом деле никаких полосок не было. Красота!
Вулф пристально посмотрел на него:
– Вы должны сознавать, мистер Джадд, что такой вопрос обоснован, только если тот, кто его задает, верит тому, кто отвечает. Но с какой стати вам верить мне? Вы же не ждете, что я скажу «да». И какой вам прок в моем отрицании? Впрочем, я все-таки отвечу. Нет, разговор не записывается. – Он снова оглядел собравшихся, от Джадда до Уркхарта. – Мистер Вилар спрашивал меня по телефону, известил ли я полицию или окружного прокурора о том, что мистер Айгоу рассказал мистеру Гудвину. Я ответил отрицательно. Он уточнил, собираюсь ли я это сделать, но потом поправился и признал, что не вправе ждать от меня искреннего ответа. Но я опять-таки отвечу. Снова «нет». В настоящее время я не намерен извещать кого-либо. Я хочу выяснить, кто убил Пьера Дюко, и у меня есть основания полагать, что в ходе расследования я узнаю, кто убил Харви Бассетта. – Он поднял руку ладонью вверх. – Господа, я прекрасно понимаю, зачем вы пришли. На текущий момент представители закона никоим образом не подозревают вас в причастности к убийству. Точнее, к двум убийствам. Разумеется, они изучали перемещения и действия мистера Бассетта непосредственно перед его кончиной, но мы с вами знаем, что покойный вел активную светскую жизнь, поэтому полиция вряд ли обратила внимание на тот обед за неделю до гибели Бассетта. Знай копы то, что известно мне, они не просто предположили бы, что кто-то из вас может быть замешан, нет, вы стали бы главными подозреваемыми. – Вулф повернулся в мою сторону. – Твой блокнот, Арчи.
Я взял блокнот и ручку. Вулф закрыл глаза, открыл их, убедился, что я готов, и закрыл снова:
– Не на бланке, на обычной бумаге. Всего-навсего список вопросов. Как давно вы были знакомы с мистером Бассеттом и как охарактеризовали бы ваши с ним отношения? Почему вас пригласили на встречу по поводу предполагаемых технических махинаций Ричарда Никсона с магнитофонами? Вы знали, что Никсон, по мнению мистера Бассетта, «испортил» магнитофоны? Согласны ли вы с этим утверждением? Участвовали ли вы в какой-либо деятельности, так или иначе связанной с Уотергейтским скандалом, и если да, то в какой именно? Контактировали ли вы когда-либо с кем-то, кто был причастен к Уотергейту? Известно ли вам, хотя бы по слухам, о причастности кого-то из других гостей на обеде к Уотергейтскому скандалу, и если да, то откуда? Что вы делали и где были вечером в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести вечера до двух часов ночи? Где вы были и что делали в понедельник, двадцать восьмого октября, с полудня до полуночи? – Вулф открыл глаза. – Шесть копий. Нет, пяти хватит, нам своя не нужна. Не спеши. – Он повернулся к гостям. – Вот, господа, те вопросы, которые вам непременно зададут. Либо я, либо полиция. Выбирайте, кому отвечать. Вы должны понимать…
– Это уже слишком! Слишком, Вулф! Я старший вице-президент четвертого по размеру капитала банка в Нью-Йорке! Мы заплатим вам сто тысяч долларов за то, что вы возьметесь представлять наши интересы. Половину завтра наличными, выплата остатка гарантируется – возможно, всеми присутствующими и лично мной. Но устно. Без письменного подтверждения.
Голос Уилларда К. Хана был вроде и негромким, но того сорта, когда слышишь и разбираешь каждое слово. Выглядел он… квадратным, прямой противоположностью угловатому Вилару. Квадратная челюсть, квадратные плечи, будто его из камня вытесали.
Вулф поглядел на него сверху вниз:
– Неудачное предложение, мистер Хан. Если это гонорар, то он чересчур высок. Если это взятка, то маловато.
– Это гонорар. Говорите, много? Вы же сами только что сказали, что нам грозит стать главными подозреваемыми в деле об убийстве! Вилар утверждал, что вы берете дороже всех в Нью-Йорке. Если мне что-то нужно, я нахожу это и плачу. С Харви Бассеттом я был знаком двадцать лет. Он был надежным и прибыльным клиентом моего банка. Теперь он мертв. Бен Айгоу считает, что он был одержим Ричардом Никсоном, и это правда, но это далеко не единственная одержимость, уж поверьте. Когда я услышал о его смерти, узнал, как он погиб, моя первая мысль была о его жене – точнее, о его одержимости этой женщиной. Вы ведь…
– Черт побери, Хан, уймитесь! – Снова сочный баритон Айгоу. – Так и знал, что вы ее впутаете!
– Еще как впутаю! Это Харви ее впутал, постоянно с собой водил, вы должны помнить. Он бы постарался ее втянуть или, наоборот, удалить. – Хан развернулся к Вулфу. – Та записка, тот клочок бумаги… Если кто-то из нас действительно передал Харви записку, речь в ней шла вовсе не о Никсоне и магнитофонных лентах. Это мы и так обсуждали вслух – и Никсона, и магнитофоны, – зачем еще записки писать? По всей видимости, вы считаете, что записка как-то связана с его убийством. Если да, в ней сообщалось другое. Я сам ничего не знаю, ничего не слышал до тех пор, пока Бен Айгоу не передал мне слова Гудвина. А тогда я сказал… Что я сказал, Бен?
– Что, скорее всего, писали насчет Доры. Ха! Именно так.
