Эллери Куин - Последний удар. Лицом к лицу

— Откровенно говоря, нет, — отозвалась Эллен.

— Чему вас учат в Уэлсли? Самсон — библейский эквивалент греческого Геракла. А что совершил Геракл?

— Двенадцать подвигов! — улыбнулся Фримен.

— Теперь вы видите преимущества башни из слоновой кости.

— Какая к черту башня из слоновой кости! Это напоминает мне миссис Жаботински, — сказал доктор Дарк. — По крайней мере, мне казалось, что я совершил двенадцать подвигов, прежде чем уложил ее на родильный стол.

— И он еще говорит, что подъязычный нерв — «холодно»! — усмехнулась Эллен.

Джон разразился громким смехом.

Далее все пошло проще. Мариус Карло был музыкальным последователем Шёнберга с его двенадцатитоновой системой; мистер Гардинер был связан с двенадцатью апостолами и носил имя одного из них — Андрея; связь миссис Браун с двенадцатью знаками зодиака напрашивалась сама собой; Артура Крейга приняли в компанию благодаря ежегодно выпускаемому его типографией знаменитому «Календарю Крейга»; Валентина, отрицавшая, что когда-либо играла в «Двенадцатой ночи» Шекспира, настояла на приеме, так как была Стрельцом и родилась 12 декабря — в двенадцатый день двенадцатого месяца! Расти была проблемой, покуда Эллери не выяснил, что ее настоящее имя вовсе не Расти, а Йоланда, семь букв которого, в сочетании с пятью буквами ее фамилии, составляют магическое число «двенадцать». Ну а Дэн З. Фримен, придерживающийся иудейского вероисповедания, был единодушно признан по предложению Джона Великим Двенадцатым, поскольку его еврейское происхождение намекало на двенадцать колен Израиля и их вождей, двенадцать сыновей Иакова[59]. Его первое имя Дэн (Дан) было именем одного из этих двенадцати, а второе имя, Зебьюлон (Завулон), — «в честь дедушки со стороны матери, олав гашолем»[60], как серьезно заверил их Фримен, — именем другого из них.

К этому времени нижняя челюсть сержанта Дивоу угрожающе приблизилась к груди.

Эффект был подпорчен, когда выяснилось, что ни Джон, ни Эллен не могут присоединиться к клубу. Несмотря на все усилия, ни Эллен, ни ее дядя не могли вспомнить никаких «двенадцати» в ее жизни. Что касается Джона, то если кто-то и подумал о двенадцати вечерних подарках, то предпочел о них не упоминать.

— Как насчет вас, мистер Квин? — улыбнулся Крейг. — Вы не должны делать для себя исключение.

— Я в одной лодке с Джоном и Эллен, мистер Крейг. Не помню никаких «двенадцати», применимых к моей персоне.

— Ваше имя, — предположил Фримен. — В нем одиннадцать букв. Если у вас есть средний инициал...

— К сожалению, нет.

— Книги! — Крейг хлопнул себя по бедру. — Вы можете вступить в клуб на основании ваших связей с книгами. Один из технических форматов книги — дуодецимо — в двенадцатую долю листа. Понимаете?

— По-моему, мистер Крейг, вы попали в точку, — почтительно произнес Эллери.

— Это включает и меня, — усмехнулся Джон. — Ведь я написал книгу, верно? Бедная сестренка, ты одна осталась за бортом.

— Проживи еще двенадцать лет, — процедила Эллен сквозь маленькие белые зубы, — и я предъявлю тебе двенадцать детей!

На этой счастливой ноте завершился сеанс импровизированной чепухотерапии. Пациент, казавшийся полностью выздоровевшим, предложил совершить набег на холодильник и убедил смущенного сержанта Дивоу его возглавить. Мариус приковылял к роялю и начал играть «Военный марш». Доктор Дарк взял за руку Оливетт Браун, настояв на том, что будет сопровождать ее. Роланд Пейн отечески обнял за талию Вэл Уоррен, и вся группа бодро зашагала на кухню.

Но позже, корпя над дневником в своей спальне, Эллери размышлял о том, что из всего этого было чепухой, а что нет.

Сегодняшнюю запись он завершил следующим образом:

«Нелепость вечерних событий похожа на смех в темноте. Сквозь абсурдную ткань пробегает невидимая нить, полная угрозы. Но какой? Где смысл в этой ерунде? Что означают подарки? Кем разбрасываются они по всему дому? И кто мертвец?»

Глава 8

В понедельник утром мистер Гардинер спускался по лестнице с таким же тяжелым сердцем, как его походка. Начиная с ночи перед Рождеством, старый священник спал плохо, но его усталость в основном была душевной. События в доме Крейга вызывали у него растущие дурные предчувствия, и каждую ночь в постели он горячо молился о том, чтобы каким-то чудом они получили веселое и безобидное объяснение. Мертвеца в библиотеке он решительно изгнал из своих мыслей. Уладить это дело мог только Господь Бог, а мистер Гардинер в глубине души понимал, что ему нечего рассчитывать на Второе пришествие.

Усматривая в своей озадаченности некий грех, по крайней мере нетвердость в вере, мистер Гардинер решил этим утром умерщвлять плоть и отказаться от завтрака. Избегая столовой, откуда доносились голоса, старый джентльмен пересек гостиную и потихоньку вошел в библиотеку. Он решил написать длинное послание епископу. Такие действия епископ самолично рекомендовал отставным священникам в часы испытаний и сомнений, ибо разве не сказано в Евангелии от Иоанна, глава 10, стих 11: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец»?

Поэтому мистер Гардинер сел за стол, открыл письменный несессер, который прихватил с собой, отвинтил колпачок авторучки, — сколько проповедей вышло из-под этого затупившегося пера! — помолился об указаниях свыше и начал писать.

Как долго он писал, мистер Гардинер сам не знал. Он смутно ощущал, что люди проходят через гостиную, но потом осознал, что шаги, голоса и смех давно прекратились. Должно быть, все вышли из дома или разошлись по своим комнатам, подумал старый джентльмен и начал читать написанное, беззвучно шевеля губами.

В этот момент из гостиной до него донеслись два голоса. Они не были громкими — мистер Гардинер едва ли бы их услышал, если бы не мертвая тишина. Один голос принадлежал маленькому человечку с большой, наполовину лысой головой — мистеру Фримену, издателю, а другой — Джону. Разговор казался деловым и, судя по приглушенным голосам, конфиденциальным. Мистер Гардинер хотел подойти к двери и дать знать о своем присутствии, но побоялся смутить беседующих, особенно робкого мистера Фримена. Он решил оставаться на месте, не пытаясь удерживаться от естественных движений, но и не привлекая к себе внимание. Возможно, один из них увидит его через дверной проем.

Но внезапно мистера Гардинера обуяла горячая надежда, что этого не произойдет. Ибо деловой разговор начал приобретать зловещее звучание.

Джон вел себя скверно. Он стал напоминать, что издательская фирма «Дом Фримена» была основана его, Джона Себастьяна, отцом и Артуром Крейгом и что, хотя Артур Крейг по своей воле продал фирму «Себастьян и Крейг» после безвременной кончины Джона Себастьяна-старшего, Джон, его сын, давно считал эту продажу пятном на памяти отца и годами думал о том, как «исправить содеянное». Сейчас он, кажется, понял, как это можно сделать. 6 января 1930 года он, Джон, вступает во владение отцовским капиталом, будет обладать миллионами и сможет выкупить назад издательский дом.

Все это было сказано насмешливым тоном, который очень не понравился мистеру Гардинеру.

Голос мистера Фримена звучал неуверенно, как будто он надеялся, что молодой человек просто шутит. Но его тон издателю тоже явно не нравился.

Последовала пауза, словно мистер Фримен размышлял, а Джон ждал. Затем мистер Гардинер услышал, как старший собеседник промолвил с нервным смешком:

— На какой-то момент, Джон, я подумал, что ты говоришь серьезно.

— И были абсолютно правы.

Во время очередной интерлюдии мистер Гардинер пытался забыть слова и то, как они были произнесены. Но это ему не удалось.

— Я... я не знаю, что сказать, Джон, — послышался голос мистера Фримена. — Если это серьезное предложение «Дому Фримена», я тронут, тем более что ты руководствуешься сыновними чувствами. Но «Дом Фримена» не продается.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Конечно, уверен! — ответил уязвленный издатель. — Что за вопрос?

— Мистер Фримен, мне нужно это издательство, и вы продадите мне его или контрольный пакет акций, что практически то же самое. Я не собираюсь вас грабить и заплачу за предприятие столько, сколько оно стоит. Но вы должны понять, что выбора у вас нет. Выбирать буду я.

— Джон, ты либо морочишь мне голову, либо... либо тяжело болен, — беспомощно произнес бедный мистер Фримен. — Но если ты говоришь серьезно, я отвечу так же. К первоначальной продаже издательства я не имел никакого отношения. Она явилась результатом трагической гибели твоего отца и, насколько я понимаю, чувства Крейга, что он не сможет продолжать бизнес в одиночку. С тех пор фирма не раз переходила из рук в руки. Я всего лишь теперешний ее владелец, но вложил в нее много труда, Джон, сделав ее, возможно, лучшим из небольших издательств Нью-Йорка. А теперь ты заявляешь, что хочешь отобрать ее у меня. Я мог бы спросить, по какому праву, но не собираюсь этого делать. Я только задам тебе прямой вопрос и хочу получить на него прямой ответ без всяких детских уверток. Ты сказал, что у меня нет выбора. Каким же образом ты намерен заставить меня продать издательство?