Джон Берли - Уайклифф и последнее жертвоприношение
— Тебе виднее, дорогая… В общем, эта история стоила несчастному идиоту его места.
— Как бы то ни было, это вовсе не исключает Винтера из списка подозреваемых, так что нам следует присмотреться к нему, — резюмировал Уайклифф. — Ладно. Насчет Гича мы уже все знаем, так что теперь твоя очередь, Люси. Расскажи-ка нам о сестре викария — Селия, что ли, так ее зовут?
Уайклиффу было тоскливо и скучно. Он прекрасно понимал, что весь этот рутинный обмен мнениями происходит только лишь затем, чтобы каждый из них не мучился с чтением всех материалов. Уайклифф не поощрял дискуссий во время таких слушаний. Только обмен информацией. Часто он повторял: «Иногда, выслушивая чужие мысли, я только сбиваюсь с собственных…» Но такое отношение к дискуссиям было скорее его защитной реакцией, чем авторитаризмом…
Тем временем Люси подвела черту под своим рассказом о сестре викария:
— Она женщина интеллигентная, но есть в ней что-то странное… — Люси помолчала и добавила: — Мне кажется, она сама послала все три письма.
— А ты ее спросила напрямую?
Люси вдруг покраснела, что вызвало у Уайклиффа неподдельное удивление. Такое редко случалось…
— Нет, сэр. Она женщина совершенно непробиваемая. Если говорить с ней с позиции давления, надо получше подготовиться к разговору. Не люблю начинать, если не уверена в успехе…
Керси иронически глянул на нее:
— Ого! На эту Селию стоит посмотреть! Как она напугала нашу храбрую Люси!
Уайклифф сделал вид, что не слышал этой колкости.
— Значит, ты считаешь, что четвертая записка не имела к ней отношения? — переспросил он.
— Именно. И ее очень удивило, что была четвертая. Как вы понимаете, это последнее письмо — головная боль для меня. Думаю, надо показать все четыре письма экспертам.
— Почему бы нет? И вообще, нам стоит разузнать о прошлом этих Джорданов. Все-таки надо представлять себе, с кем имеешь дело… Так, что у нас еще осталось?
Но беседа незаметно ушла в сторону от существа дела.
Уайклифф с Керси осторожно рассуждали о возможных результатах внутреннего расследования, предпринятого Комиссией по уголовному правосудию, а Люси углубилась в изучение содержимого своей папки.
Через некоторое время Уайклифф откинулся на спинку стула, зевнул и посмотрел на часы.
— Ну ладно, Дуг, надеюсь, никто нашей трепотни не слышал… Люси! Ты собираешься сегодня ужинать, или как?
— Знаете, я все смотрю на эту подпись, вот здесь, на этой ксерокопии…
— Погоди, чья это подпись?
— Гича.
Люси пододвинула папку по столу, и Уайклифф с Керси сунулись туда.
— Мда, размашисто… Этому Гичу нужны для подписи листы увеличенного формата, — хмыкнул Керси. — Для таких типов, как Эйб Гич, очень характерно возвеличивание своего «я», так что все естественно…
— Я не об этом, — заметила Люси. — Он подписывается как «Abe В Geach», но последних четырех букв нельзя разобрать…
— Ну и что, Люси? — нетерпеливо прервал ее Уайклифф. — Если у тебя есть соображения — вываливай. На моей копии последние четыре буквы тоже слились в одну черточку…
— Верно, сэр. Тогда попробуйте назвать все буквы в этой подписи по одной…
— Пожалуйста. А, В, Е, G и снова G… — пробормотал Уайклифф, уже схватывая суть дела. — Да, черт возьми, те же ноты были нажаты на клавишах органа!
— Это вполне может быть случайность, — вставил Керси.
— Да, но очень странная, — возразил Уайклифф. — Какая же тут может быть связь, черт возьми?
— Не верю я в такие случайности, — упрямо сказала Люси.
Уайклифф внимательно изучал подпись.
— Пожалуй, и я так не думаю, — заметил он. — Значит, тот, кто застопорил клавиши органа, хотел почему-то привлечь внимание именно к Гичу.
— О таких сложных вещах лучше всего думается после хорошего ужина, — недовольно буркнул Керси.
В отличие от прошлого вечера, на сей раз большинство столов в ресторанном зале пустовали. Всего несколько парочек и троиц стянулись сюда на тихий ужин. Стол, за который пригласили Уайклиффа с компанией, был слегка отодвинут от других, в уголок под окно, как знак особого расположения хозяина и его полной лояльности к полиции…
Джонни Глинн сам подошел принять заказ.
— Сегодня вечером у нас одно главное блюдо — петушок в винном соусе. Это еда что надо — вряд ли вы часто отвариваете дома цыплят в готовом соусе, но если не пожелаете петушка, могу вам подать ветчинку с отличным салатом.
Петушок в вине был воспринят благосклонно.
— Есть также красное бургундское, оно с петушком отлично идет…
— Мне тут начинает нравиться! — заметил Керси.
Они уже дошли до стадии доедания десерта, а о работе еще никто не заговорил. Первым напомнил о расследовании Керси:
— Все-таки это чудовищная глупость, как ни прикинь. Ведь Гич, если бы даже совершил убийство, не стал бы оставлять своей «росписи», и поэтому всякому, кто решил бы подставить его таким образом, я просто отказываю в элементарном здравом смысле.
Люси, методически разрезавшая грушу на ломтики, сказала:
— По-моему, уже то, что в спектакле был использован орган, привлекает особое внимание к органисту…
— Тебе карт-бланш на раскрутку истории с этой подписью, Люси, — вмешался Уайклифф, спешно дожевывая. — Но все это только добавляет чертовщины к этому убийству, которое и так уже переполнено всякими странностями. Вместо того чтобы искать людей, которые имели средства, мотивы и возможности для убийства, нам имеет смысл представить себе тип личности, способной на подобные ребусы.
Уайклифф поднял с блюдца чашечку кофе, но раздумал и поставил обратно.
— Подумайте только: женщину убили ударом по голове, тело подтащили к статуе Христа и накинули ее волосы на ноги статуе… Причем тогда же или чуть раньше ее полураздели, причем именно таким образом, чтобы подчеркнуть скабрезность ситуации, но без малейшего намека на сексуальное насилие — в обычном смысле слова…
Керси открыл рот, чтобы высказать очередное свое ценное замечание, но Уайклифф остановил его, подняв ладонь:
— Нет, постой, Дуг, дай мне договорить. После всего этого убийца идет к органу и заталкивает затычки между определенными клавишами, желая таким образом указать на то, что тут замешан Гич. Для этого убийца — он или она — выбирает инициалы Гича, которые совпадают с нотами в «Вариациях» Шумана. При этом надо помнить, что листки бумаги, свернутые в затычки, были аккуратно вырезаны из церковного журнала, на который подписывался викарий. Все это вместе означает чертовски тщательно продуманный план. Здесь должно быть как-то замешано несколько человек.
Уайклифф замолк только для того, чтобы наконец отхлебнуть уже остывший кофе.
— И наконец, после всех этих манипуляций убийца включает нагнетатель воздуха в органе и преспокойно уходит.
Уайклифф наморщил лоб, словно силясь воочию представить себе картину произошедшего.
— У меня с самого начала было ощущение, что вся эта, с позволения сказать, немая сцена была задумана для разоблачения каких-то дел, вовсе не связанных со смертью Джессики Добелл. А теперь у нас появились эти анонимные записки. Конечно, их мог писать убийца — а мог кто угодно, но так или иначе, нам предстоит как-то совместить их с общей картиной.
Уайклифф допил кофе, скривился, промокнул губы и подытожил:
— Так что нам надо хорошенько пораскинуть мозгами — что за персонаж мог придумать и устроить все это. Не будем пока исходить из имеющихся действующих лиц, а попробуем нарисовать отвлеченный психологический портрет… — Уайклифф глянул на часы. — Но только не сегодня вечером. Мне пора на прогулку.
Он решил исследовать деревню за пределами центральной площади и вскоре оказался среди двух-трех коротеньких улочек, вдоль которых стояли дома с террасами, выходящими прямо на тротуар. Тут попадались магазинчики, высилась огромная методистская часовня, способная вместить все население прихода, и бар, вряд ли способный на это. Ага, так вот, значит, какая тут обстановочка, лениво подумал Уайклифф, остановившись перед баром.
Вечернее небо все еще оставалось темно-голубым, но почти все окна в домах были зашторены гардинами. Из бара доносился пьяный гомон и взрывы хохота, но в остальном в деревне стояла тишина, и улочки были пустынны. Было половина девятого.
Уайклиффу эти вечерние прогулки по местам его командировок были необходимы, как воздух. Особенно он любил гулять в маленьких городках или деревушках. Ему требовалось уловить саму атмосферу местного уклада жизни, понять, как проходят тут дни и ночи.
Начать с того, что везде он оказывался в положении чужака. И от него исходила угроза. Часто у него возникало странное ощущение, будто он — колдун из стародавних времен, крадущийся к больному в ночи, мимо темных хижин поселенцев, спящих, молящихся или прислушивающихся к шорохам снаружи.
