Шарль Эксбрайя - Счастливого Рождества, Тони!
— Вполне… Вы, вероятно, были отличным бой-скаутом, Иеремия?
— И по-прежнему им остался, Тони. А теперь — за работу.
Честно говоря, я не особенно гожусь для игры в индейцев, и все-таки мне доставляло истинное наслаждение наблюдать, как Лафрамбуаз идет, пригибаясь к земле, словно принюхиваясь, и то наклоняется над какой-нибудь сломанной веточкой, то вдруг поднимает комочек земли и разминает в пальцах. Едва зарубцевавшиеся раны, видать, нисколько не стесняли движений Иеремии, разве что он еще чуть заметно прихрамывал. Я тоже старался изо всех сил, но для меня лес всегда есть лес и одно дерево похоже на другое. К полудню мы (во всяком случае, я) совершенно вымотались, но так ничего и не обнаружили. И, по правде говоря, успели исследовать лишь крошечную часть леса. Я прикинул, что в таком темпе мы и за месяц вряд ли прочешем хоть один гектар, и честно признался Лафрамбуазу, что следопыт из меня никуда не годный, а потому не вижу особого смысла в его затее, но мой пастор-недоучка лишь в очередной раз сослался на Писание:
— «…истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „Перейди отсюда туда“, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».[11]
Немного помолчав, он уже обычным тоном добавил:
— Этот Сужаль куда крепче, чем я предполагал. Вероятно, он уволок тело подальше. А я не желаю верить, будто агенты спецслужб знают, что такое усталость. Давайте-ка перекусим и — опять за дело!
Иеремия достал из багажника корзинку, и мы быстро утолили как голод, так и жажду. Не будь на дворе зима, такой пикник, пожалуй, доставил бы мне удовольствие, но сейчас, даже кое-как разведя огонь в печурке, мы дрожали от холода.
Наконец, когда уже начали сгущаться сумерки, где-то справа от меня послышался ликующий вопль Лафрамбуаза. Мы уже успели отойти от хижины Сужаля метров на пятьсот к северу. Я бросился к инспектору, и тот показал мне глубоко отпечатавшийся в земле след каблука. А уж идти дальше по этому следу было для Лафрамбуаза детской игрой. Еще около сотни метров — и мы оказались у груды хвороста. Я принялся энергично расшвыривать ветки и когда наконец добрался до земли, то и не обладая особым полицейским чутьем, можно было сообразить, что тело Марка Гажана покоится именно здесь.
— Из-за этих чертовых ран мне придется взвалить всю работу на вас, Тони, — сказал Иеремия. — Для начала сбегайте к машине за лопатой. На всякий случай я прихватил с собой все необходимое. Не можем же мы вернуться в Бордо, не убедившись, что он тут?..
Меньше чем через пятнадцать минут я снова стоял рядом с Лафрамбуазом и свинчивал саперную лопату, а он держал в руке мощный фонарь. Нервное возбуждение удесятеряло мои силы, и не прошло даже получаса, как я извлек на свет — или, точнее, в полутьму зимнего вечера — бренные останки Марка Гажана. Холод сохранил тело, и запах не слишком отравлял наше существование. Иеремия без малейшего отвращения преклонил колени, кисточкой очистил от земли лицо покойника и негромко проговорил:
— «И это — суета и зло великое! Ибо что будет иметь человек от суеты? И какое же воздаяние всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем?»[12]
Лафрамбуаз осторожно повернул голову убитого и попросил меня посветить. И мы увидели рану на затылке.
— Вы не ошиблись, Иеремия.
— Парня ударили сзади, и сделал это либо кто-то из своих, от кого он никак не ждал нападения, либо убийца подкрался незаметно… Та же история, что и с Сюзанной… Да, скорее всего мое предположение насчет гаража — верно.
Такая версия меня вполне устраивала, поскольку она обеляла Эвелин, по крайней мере в том, что касалось активной части преступления. Для очистки совести мы проверили карманы покойного, но, конечно, ничего не нашли. Я сказал Лафрамбуазу, что мстить за смерть Марка Гажана — не мое дело, я должен в первую очередь разыскать драгоценное досье, а трупы охотно уступлю другим.
— Верно, Тони, но раз мы теперь можем вычеркнуть беднягу Гажана из списка подозреваемых, круг значительно сужается. Если, как на то указывают обстоятельства, убийца — Сужаль, ему, хочешь не хочешь, придется заодно рассказать, куда он девал интересующие вас бумаги.
— Вы собираетесь сразу сообщить о находке к себе в управление?
— Торопиться некуда… Несчастный инженер вполне может еще денек-другой полежать в одиночестве. Убийца не должен знать, что мы нашли его жертву.
Глава 5
Все эти жуткие поиски и раскопки взволновали нас с Лафрамбуазом куда больше, чем нам хотелось показать. Поэтому на обратном пути оба мы угрюмо молчали. Только на подступах к Бордо Иеремия впервые за все это время открыл рот:
— Вы честно заработали награду, Тони, так что можете навести марафет и, если угодно, повидаться со своей возлюбленной. А заодно сообщите ей и о смерти мужа…
— И вы еще называете это наградой?
— По-моему, для вас главное — побыть рядом с ней, а уж тема разговора имеет второстепенное значение, разве нет?
— Но вы ведь, насколько я помню, хотели пока сохранить известие в тайне?
— С тех пор я успел подумать. Если мадам Гажан замешана в убийстве, она поспешит предупредить Сужаля, а тот бросится в Кап-Фэррэ и попробует заново спрятать тело, на сей раз — понадежнее. Там мои люди и застукают его с поличным. Но коли Фред Сужаль не двинется с места — ваша Эвелин ни при чем.
— А вам не кажется, что вы предлагаете мне сделать хорошенькую подлость, Иеремия?
— Да нет же, это самый обычный тест, старина. И вам он нужен не меньше моего. Вы что, боитесь?
— Да.
— А ведь куда лучше узнать правду до того, чем после, верно?
— Вы несомненно правы…
— Вот и прекрасно. А потом сошлитесь на срочную работу и приезжайте ко мне часов в десять. Я позвоню Сальваньяку, и мы втроем обсудим, каким образом лучше провести последний (хоть в этом можно не сомневаться!) бой. Да, и еще одно: намекните, будто я собираюсь послать за телом Гажана завтра на рассвете. Таким образом, Сужаль проведет на редкость приятную ночку!
Я сам себя не узнавал. До сих пор, хоть я и не считал себя «крутым» парнем, по крайней мере старался поддерживать репутацию человека, которому лучше не наступать на ногу без извинений, неплохого агента, весьма увлеченного работой и довольно равнодушного ко всему остальному. И вдруг в тот вечер накануне Сочельника я размяк, как тряпка. Не кривя душой, могу признаться, что забыл о Тривье, о его вдове и малыше, а заодно и о Сюзанне Краст, и что досье Марка Гажана заботило меня не больше, чем прошлогодний снег. По-настоящему меня волновало только одно: любит ли меня Эвелин и удастся ли нам вместе начать новую жизнь. И этой-то женщине, которой я дорожил как зеницей ока, я должен был расставить ловушку, рискуя погубить и ее, и себя? Больше всего меня пугало даже не то, что Эвелин могла оказаться замешанной в убийстве мужа, а последствия разоблачения. И мне же еще доказывать ее вину?
Я позвонил Эвелин из квартиры Лафрамбуаза. По-моему, она искренне обрадовалась, услышав мой голос, и боялась лишь, как бы я не отменил наше первое совместное торжество — Эвелин уже начала к нему готовиться! Я кое-как постарался успокоить ее на сей счет и, сказав, что позже у меня важные дела, предложил увидеться немедленно. Чувствовалось, что мой странный тон удивил молодую женщину, но она и не подумала спорить, а, напротив, сказала, что я могу приехать когда вздумается.
Собираясь ехать в Кордан, на пороге комнаты я столкнулся с Лафрамбуазом. Здоровой рукой он похлопал меня по плечу.
— Наберитесь мужества, Тони, и помните слова, сказанные Им в час смертной муки: «Отче Мой, если не может чаша сия миновать, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя».[13]
— Ладно-ладно, Иеремия… Можно мне взять вашу машину?
— Разумеется… Мы с Сальваньяком ждем вас к десяти часам, ну а попозже сходим выпить по рюмочке в «Кольцо Сатурна».
От улыбки Эвелин мне стало больно. А она, видимо, сразу почувствовала неладное.
— У вас дурные новости, Тони?
— Одна — хорошая, другая — плохая.
— Тогда, если можно, начните с хорошей, ладно?
— Мы напрасно подозревали Марка Гажана — он не бросал вас и не изменял родине.
Эвелин просияла от счастья.
— Это правда? — воскликнула она.
Я кивнул, моя любимая от радости, наверное, плохо соображая, что делает, бросилась мне на шею и расцеловала в обе щеки. В другой ситуации я бы прижал ее к груди и долго не отпускал, но сейчас даже не шевельнулся, и Эвелин, словно поняв, что творится у меня на душе, резко отстранилась.
— А теперь скажите мне плохую новость, Тони…
— Она… связана с тем, каким образом мы… убедились в невиновности вашего мужа…
— Ну?.. Так как же?
— Мы нашли его тело…
Эвелин отшатнулась, будто я ее ударил.
— Его те… ло?
— Да, Марка Гажана убили.
