Екатерина Савина - Любовь к жизни
Охранник усмехнулся и налил мне полный двухсотграммовый стакан.
«Ничего себе, – подумала я, – я такими дозами алкоголь принимать не привыкла. Я вообще к спиртному отношусь с некоторой опаской, а еще сразу полный стакан»...
Сделав гигантское над собой усилие, я отпила половину стакана.
– Слабо! – загрохотали охранники. – Настоящие девчонки так не пьют! Давай до дна!
– Я... подруге оставила, – отдышавшись, едва выговорила я, – мне половину и ей – половину. Мы с ней привыкли делиться всегда...
Я протянула стакан Даше.
– Спасибо, подруга, – принимая от меня стакан, едва слышно прошептала Даша, – удружила...
Оставшуюся водку охранники распили из горлышка, после чего снова уставились на нас, отпуская однообразные непристойные шуточки и смешки.
Кавказец Гиви уселся в угол и принялся пристально рассматривать нас с Дашей. Нужно было что-то делать. Вернее, не что-то, а то, зачем мы сюда пришли.
– Ну что? – обратилась я к Даше нарочито громко. – Может, повеселим ребят?
– Хотите? – обернулась Даша к охранникам.
Те дружно выразили свое согласие громкими, хотя и не совсем цензурными воплями.
– Музыки у вас нет? – спросила я.
– Нет, – ответил мне кто-то из охранников, а кавказец Гиви добавил строго:
– Не положено.
Впрочем, и он уже теперь смотрел на меня с интересом.
– Тогда, я – музыка! – заявила Даша.
Она затихла на мгновение, потом я услышала, как она чистым тонким голоском изумительно правильно напевает какую-то популярную мелодию. Ухватив ритм, я стала двигаться под него и так – танцуя – вышла на середину комнаты.
Охранники, с воодушевлением пересмеиваясь, расселись вдоль стен. Пение Даши стало громче – теперь она отстукивала ритм ладонями по коленям.
Надо сказать, Даша несколько облагораживала звучание популярной эстрадной песни, и, может быть, оттого, что, подлаживаясь под мои движения, Даша изменила тон своего голоса на более интимный и томный, а может быть, из-за того, что единственным инструментом был импровизированный барабан – песня звучала на восточный манер.
«Танец живота, – промелькнуло у меня в голове, – танец живота»...
Но ведь, чтобы продемонстрировать зрителям импровизацию на тему древнейшего восточного танца, мне нужно было обнажить свой живот. Поэтому, кружась в ритме танца, я медленно начала снимать с себя кофточку. Сначала расстегивала – пуговицу за пуговицей – а когда тянула с себя рукава, то ненароком оказалась как раз напротив центрового кавказца-верзилы Гиви.
Широко округлив глаза, он следил за каждым моим движением, и к своему удивлению, я не заметила в его глазах ни капли похоти, только восхищения: а когда я швырнула кофточку на пульт и осталась в одном только полупрозрачном лифчике, Гиви чуть отпрянул назад и с губ его сорвалось изумленное:
– Ва-а...
Остальные охранники тоже, конечно, не сводили с меня глаз. Балагурить они перестали и пересмеиваться тоже. Все внимания пятерых человек было приковано только ко мне одной.
– Пора, – поняла я и начала действовать.
Перво-наперво, я закрыла глаза и ввела в транс саму себя. После этого все было легко и просто. Внешние звуки уже не достигали моего сознания, но танцевать я не перестала – я просто двигалась по свою собственную музыку – и вот, что интересно – когда все это закончилось, Даша сказала мне, что никогда не видела более откровенного и сексуального танца.
– Что-то первобытное и... безумно страстное было в твоем танце, – так говорила мне Даша, когда все закончилось, – видно сознание, получившее приказание соблазнить мужчин, передало импульсы подсознанию, и на этом уровне включились знания, накопленные десятками тысяч поколений твоих предков... Удивляюсь, как эти животные не накинулись на тебя в тот же момент и не изнасиловали... Наверное, просто оторопели...
Может быть. Я не видела лица мужчин, когда танцевала для них с закрытыми глазами. Я видела только расплывающиеся бесформенные силуэты, словно оплавленные неожиданным солнцем снежные фигуры. А еще я видела нити в своих руках – тонкие, словно утренние солнечные лучики.
И когда я поняла, что получила полную власть над расплывающимися силуэтами, а золотые нити в моих руках стали обжигающе горячими, танец мой изменился.
Раз за разом, совершая по комнате круг, я взмахивала руками и новая нить взлетала в воздух на сидящими у стен. В воздухе золотая нить вдруг темнела и словно взрывалась, оставляя от себя только сноп крошечных золотых звездочек, которые медленно опускались на неподвижные фигуры.
Неслышный взмах – бесшумный взрыв и новый сноп звездочек летит вниз.
Только тогда, когда я перестала видеть человеческие очертания под ворохом догорающих звездочек, я остановилась, опустила руки и, глубоко выдохнув, вышла из транса.
Открыла глаза.
– Готово, – прошептала Даша, – они уснули.
– Чего ты шепчешь? – усмехнулась я. – Говори в полный голос.
– Да нет уж, – испуганно вздрогнула моя подруга, – вдруг разбужу.
– Никого ты не разбудишь, – проговорила я, поднимая свою кофточку с пульта, – потому что они не спят.
– Нет? – ужаснулась Даша. – Ты что – их?.. Всех пятерых – того...
– Ничего не того, – устало возразила я, застегиваясь, – это называется – каталепсия. Будут спать... черт возьми, не спать, а... Ну, ладно, проще говоря, они будут спать еще часа четыре. Вернее – ровно четыре часа. Настолько я их запрограммировала.
Я подошла к охранникам вплотную – они так и сидели на своих ящиках вдоль стены – словно каменные. Остекленелые глаза открыты, но тела застыли в естественных позах и вправду – похоже на то, что парни спят – только с открытыми глазами. Правда, сердце у них еще не бъется и пульса нет никакого, но это мелочи. Когда они придут в себя, они ничего не будут помнить. Ни меня, ни Дашу, ни диковинный танец живота.
– А вдруг их кто-нибудь хватится? – шепотом спросила Даша.
– Во-первых не шепчи, – проговорила я, – ужасно раздражает. Во-вторых, никто их не хватится до самого утра.
– Почему это? – поинтересовалась Даша.
– Посмотри... – я указала ей на пустые бутылки из-под водки, – если у них пересменка была... или вообще – контроль какой-нибудь, разве бы они стали водку пить? И нас – разве они разрешили бы нам остаться здесь до утра? Да и средств связи тут никаких. Только телефон...
Даша оглянулась на телефон, аккуратно сняла трубку и положила ее рядом с автоматом.
– Пускай будет – всегда занято, – сказала она уже в полный голос.
Я кивнула.
Приведя свою одежду в порядок, я подошла к Гиви. Ладонью закрыла ему глаза, словно мертвому, потом, чувствуя в себе еще не остывший заряд энергии, легонько дунула ему в лицо.
Через секунду Гиви сам открыл глаза. Даша тихонько взвизгнула, но я движением руки успокоила ее. И присела на корточки рядом с кавказцем.
– Ты меня слышишь? – спросила я, глядя прямо в неподвижные глаза.
– Да... – еле слышно ответил он.
– Ты понимаешь меня?
– Да...
– Господи, – прошептала Даша за моей спиной, – он говорит... как будто не своим голосом. Как будто он умер и... говорит его призрак...
– Мне нужно пройти в кабинет главного врача, – четко и внятно проговорила я, обращаясь к Гиви, – как это сделать короче?
– Выйти во двор и прямо пройти к главному входу. – Нисколько не медля, ответил Гиви – таким же безжизненным голосом, – потом подняться на второй этаж. Направо по коридору. Тридцать пятый кабинет.
Он замолчал. Толково отвечает, будто по писаному. Так всегда разговаривают люди, введенные в транс. Если человек в здравом рассудке и здравом уме прежде, чем ответить, конечно, подумает и обременит информацию какими-то ненужными сведениями или вообще исказит факты, то человек, введенный в транс, не сможет солгать. Его сознание открыто мне, я задаю вопросы, а полностью подчиненный мне мозг посредством артикуляционного аппарата выдает мне сведения.
– Мне встретится на пути кто-нибудь? – задала я следующий вопрос.
Гиви ничего не ответил – губы его дрогнули, из приоткрытого рта вырвался довольно громкий хрип. Жутковато это смотрелось, если учесть то, что лицо кавказца было полностью неподвижно, а глаза мертвы. Словно ожила древняя маска на стене гробницы.
Даша невольно вскрикнула.
Ничего, это моя вина. Я неправильно задала вопрос. Человек, находящийся в трансе может ответить только на те вопросы, на которые действительно может ответить. То есть – информация для ответов на которые находится в его сознании. Человек, введенный в транс не может рассуждать или предполагать, он может отвечать только на прямо поставленные вопросы. Вот из-за этого-то, Гиви...
Гиви захрипел еще громче, его голова дернулась и на секунду мне показалось, что ожила одна из черточек его смуглого лица.
