Артур Баневич - Гора трех скелетов
Замешательство длилось недолго. Очаровательно улыбнувшись, краковская журналисточка пошла мне навстречу с фацией звезды подиума. Иногда бывает проще пойти навстречу друг другу, чем подыскать нужные для начала разговора слова.
– Неужели это вы, пан Малкош? – Щеки Супердвадцатки украсились нежным румянцем. – Что за встреча!
– Вот именно! – согласился я. – О-о!.. Кого я вижу! И вы уже сержант, Жанец! Поздравляю с повышением в звании! Так держать!
– Как пан попал сюда? – Глаза у бравого сержанта испуганно метались.
– Старые связи, покровительство начальства, – небрежно пояснил я. – А вы до сих пор здесь? Насколько мне помнится, вам очень не нравилась Босния.
– Деньги, – мрачно пояснил сержант Жанец. – За зелененькие и черта полюбишь. А вот вам тут нельзя показываться. Полковник кому-то ноги из задницы выдерет. – И он неожиданно ушел, оставив меня наедине с пани Доротой Ковалек, что ввергло ее в легкую панику, правда не надолго. Уже через мгновение журналистка слепила меня улыбкой.
– Вы знакомы с паном сержантом?
– Да с чего вы взяли?
– Но вы же поздоровались с ним.
– У нас, у военных, так принято. Каждый встреченный нами мужчина – потенциальный собутыльник. Думаете, куда побежал сержант?… Правильно, за бутылкой!
Журналисточка покраснела. Не всем блондинкам это к лицу, но Дорота Ковалек стала еще симпатичней.
– Я знаю, вы шутите. Обиделись на меня за статью?
– А должен был обидеться?
– Я в общем-то обязана была прислать вам верстку на вычитку… Но вы же сами раза три сказали мне, чтобы я не стеснялась. И что все вами сказанное чистая правда, а правды нельзя стыдиться…
– И вас не мучают угрызения совести? – Свой вопрос я смягчил улыбкой.
Она мотнула клипсами.
– Статья, конечно, наделала шума, но я ведь ничего не выдумала. Ну почти ничего. Да и никакие это не выдумки, просто мы с вами по-разному смотрим на жизнь.
– Кто это «мы»?
– Мы – мужчины и женщины, – пояснила милая девушка. – Когда один мужчина напишет о другом мужчине, что он, тот другой, взял и расплакался – это оскорбление. А женщина – она сочувствует плачущему, пытается понять его, помочь ему. Вот как я вам. И поверьте, я искренне, без всяких задних мыслей. Правда.
– А я что, плакал?!
– Ну, это… пытались.
– И поэтому вы мне захотели помочь?
– А разве плохо? Разве предосудительно писать о том, у кого жизнь не сложилась, привлекать к нему всеобщее сочувствие, бить во все колокола…
– Нет, я все-таки должен прочитать вашу статейку, – выдавил я из себя после продолжительной паузы. – Кстати, у вас нет ее с собой?
Брови у Супердвадцатки полезли на лоб.
– А вы что, вы и не читали?!
– А вы что, вы написали, что я плакался у вас на груди?! Скажите спасибо, что я сравнительно смирный мужчина. На моем месте другой придушил бы вас…
– Минуточку-минуточку! А разве я писала, что вы плачете? Я написала, что вы пытались заплакать после третьей рюмки…
– Я пил один?
– Ну почему же! Мы пили вместе.
Я с облегчением выдохнул:
– Ну слава богу! Просто камень с сердца свалился. В одиночку пьют только алкоголики.
Пани Дорота с интересом взглянула на меня:
– А что, собственно, вы тут делаете?
– Интервью номер два? «Возвращение Безошибочного»?
– Нет, вы действительно не читали?
– Слово офицера. Знаю только название, а еще слышал одну субъективную рецензию на вашу статью. Из нее следовало, что меня хватит удар, когда я ознакомлюсь с текстом. Вот я потихоньку и готовлю себя к этому.
– Слушайте, вы ведь жаловались мне, что у вас нет денег даже на бензин. Как же вы очутились здесь, в Боснии? По волшебству, что ли?
– По делу, – сказал я.
– Какие-нибудь незаконченные разборки с армией?
– Нет. Обычная совершенно неблагодарная работа частного детектива. Он делает ей ребенка и исчезает, она разыскивает его. Проза жизни.
– И это здесь, в Боснии? – Она не скрывала недоверия. – И не кто-нибудь, а именно вы?…
– А вы знаете другого знаменитого детектива, знающего Боснию так, как я?
Она подняла вверх обе руки:
– Сдаюсь!
Пальцы у нее были ухоженней и тоньше, чем у Йованки, ладонь уже. И все же руки у моего клиента были красивее. У древнегреческих богинь были такие же сильные руки, как у Йованки. Что же касается ног… Глаза мои невольно опустились. На ногах у пани Ковалек были совершенно летние сандалии. Разве можно было их сравнивать: легкие сандалии на золотых, как у богини Артемиды, ремешках и тяжелые армейские башмаки Йованки. Я и не сравнивал, я просто отметил про себя, что носить такую обувь осенью, когда по утрам бывают заморозки, глупо.
– Я пишу о здешних выборах, – сообщила мне Дорота. – Мотаюсь по Боснии, разговариваю с людьми. Тут у них, в полбате, хороший переводчик, я и подумала, что лучшего места для корпункта не найти. Тут безопасней, чем в гостинице. Полковник Ленчук говорит, обстановка обостряется. Будьте поосторожней.
– Буду, – пообещал я. – У вас есть телефон?
– Мобильный? Нет, наши тут не действуют. А зачем вам?
– Сам не знаю. – Это была святая правда. – Если бы вдруг возникла необходимость встретиться с вами…
– А вы остановились здесь, в лагере?
– Не для пса колбаса. Да к тому же я не один.
– С вами та, которая ищет ветра в поле? – Надо отдать должное, сообразила Дорота сразу же. – Да-а… повезло же ей.
– Повезло связаться с таким, как я?
Щечки у пани Ковалек легко зарумянились.
– Я вовсе не это имела в виду. – Супердвадцатка с укоризной глянула на меня.
Довольно-таки опасный момент: разбираться в том, что имела в виду молоденькая девушка, когда за спиной уже, должно быть, писал кипятком пан майор… Пришлось брать инициативу в свои мозолистые руки.
– Дорота, вы же знаете, что у меня с Войском Польским отношения, мягко говоря, сложные. Если дежурный по части скажет вам, что ваш кузен просит вас подойти к телефону, этим кузеном буду я. А пока – всего наилучшего! – И я пошел.
Если б я задержался еще немного, кончилось бы попыткой пригласить молоденькую девушку на ужин. Ну и соответствующей реакцией… нет, не майора Ольшевского, я спиной чувствовал пристальный, дырявящий левую лопатку взгляд.
С капралом Сташевским мы говорили недолго. Разговор был по-военному четок и краток. Я вручил капралу банкноту, пожал его мужественную руку и, повернувшись, зашагал назад, к пропускному пункту.
– Кто этот блондин?
– Майор Ольшевский. – Я завел движок. – Ушастик.
– Это прозвище?
– Его должность. Он офицер контрразведки.
Мои слова произвели впечатление на Йованку: она оглядывалась до самого поворота.
– И он не пустил тебя в лагерь.
– Нас, – уточнил я. – Его, должно быть, напугали перспективы твоего влияния на моральный облик контингента.
– Все шутишь. Впрочем, здесь ты недалек от истины…
Я не дал Йованке договорить, наугад, но очень точно закрыв ей рот ладонью.
– Отставить разговорчики. Не хочу больше слышать о твоем сомнительном прошлом.
– Но ведь это же…
– Все! – отрубил я. – Я выдал на пиво экипажу БРДМ. Запиши в графу непредвиденных расходов. А еще я спросил капрала, что он передал по радио в часть, когда мы ехали с перевала. Так вот, о тебе он не сказал ни слова. Сказал только обо мне и «малюхе». Вопрос: откуда он узнал о тебе и твоем возрасте?
– Не понимаю, о чем ты.
– Ольшевского не было у КПП, когда мы подъехали. А потом он встал так, что заглянуть в наш салон было невозможно. Солнце отсвечивало. Ну хорошо, допускаю: он умудрился увидеть твой смутный силуэт. Но он ведь знал, что в машине сидит красивая женщина…
– Бальзаковского возраста, – досказала за меня боснийская ведьма.
– Терпеть не могу этого классика.
– За что, за правду жизни?
– За то, что книги у него невозможно толстые.
Она опять открыла рот, но я опередил ее:
– Короче, этот Шерлок Холмс практически угадал, как ты выглядишь. И это не единственный его прокол: он дал понять, что знает, зачем я здесь. Опять же вопрос: откуда? Слишком уж много вопросов с самого начала нашего с тобой знакомства. Вопросов, неприятностей, удивительных стечений обстоятельств. Ну посуди сама: бомба в топчане, труп с отожженной головой, наезд твоих Бигосяков, на диво неприветливый местный полицейский, теперь вот майор очень специфической службы, которому почему-то не нравится наше с тобой присутствие в Боснии… И ты думаешь, я буду рисковать жизнью из-за уличной шлюхи?
Я тормознул малолитражку на обочине дороги.
– Ты… ты хочешь расторгнуть договор со мной? – прошептала побледневшая Йованка. – Чего ты хочешь, Марчин?
– Я уже знаю, кем ты не была в той своей прошлой жизни. Ты не была психологом. Больше того, даже студенткой, изучающей психологию ты точно не была.
– Потому что я была слишком старой для студентки, когда меня нашли?
– Да при чем тут твой возраст! – Я с трудом сдерживал смех. – Ты просто не разбираешься в людях. Если ты думаешь, что я поехал с тобой из-за денег…
