Джек Хиггинс - Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)
- Чертовски обаятельная мирная философия, да? И им она, похоже, нравится.
- Это обычная для жителя западного мира ошибка. Вы не так смотрите на вещи, как они. Поэтому не способны понять основные догматы их философии. В том, чтобы воевать за добро и высшие идеалы, нет ничего дурного или зазорного. Например, в Японии большинство самураев были дзенскими монахами. Путь дзен - это путь воина.
- Коммунистически-буддистские монахи, - сказал я. - Новейшая разновидность.
- Даже католические священники в некоторых южноамериканских странах принимают участие в народно-освободительной борьбе. - Казалось, он читает лекцию в институте. - Доминиканцы, например, являются марксистами в большей степени, чем сами марксисты. Разве не так?
- Ну хорошо, - кивнул я. - Все это замечательно, только меня тошнит и от вашей философии, и от вас всех, вместе взятых. Но как вы-то оказались в их компании? Каким ветром вас туда занесло? Трудно поверить, что их стиль жизни пришелся вам по вкусу.
- С мастером Чен-Куеном я встретился давным-давно, когда он учился в Лондонском экономическом колледже. Я в то время изучал изящные искусства и дзен, занимался у одного старого японского учителя, проживавшего в те годы в Лондоне. Он и познакомил меня с Чен-Куеном, который очень помог мне впоследствии. Я написал несколько книг и приобрел некоторую репутацию в данном вопросе.
- А затем он на какое-то время исчез, а когда появился снова, предложил собственное шоу в Сидбери...
- Откуда вы знаете? - Он казался удивленным, но ответа дожидаться не стал, а продолжил: - Вся беда в моей слабости. - В этом прозвучала настоящая патетика. - Мои убеждения крайне поверхностны. Правда, мне не особо нравились кое-какие вещи, в которые меня втягивали, но к тому времени было уже слишком поздно. Мне приходилось выполнять их приказы.
- Чем же они тебя так сильно удерживали? Какой кусок дерьма висел над твоей головой? Молоденькие мальчики или подглядывание в общественных уборных?
Похоже, я был непростительно жесток, потому что Пэндлбери съежился, словно от удара, и погрузился в молчание. Видимо, я чересчур близко подкрался к истине.
* * *
Через Бриджуотер в Тонтон, сквозь узкий освещенный туннель, со сгустившейся на обоих концах тьмой. Я гнал машину, погрузившись в собственные мысли так, словно Пэндлббри вовсе не существовало.
Я снова и снова прокручивал воспоминания, начиная с Тай Сона и первой встречи с Сен-Клером, Чен-Куеном и Мадам Ню, - все всплывало в памяти в мельчайших деталях, намного отчетливее, чем события нескольких последних дней.
Затем - Хелен. С некоторым стыдом я понял, что не очень много думал о ней. Даже не поинтересовался у Чен-Куена, зачем она ему... разве в качестве дополнительного средства нажима на брата.
И что с самим Сен-Клером? Отправили ли его дальше по цепочке, или же он все еще находился на острове? Тогда до меня впервые за все время дошло, что если он сейчас в море, то освободить его нет ни малейшей возможности.
* * *
Казалось, рассвет никогда не настанет. Разгорался он долго - серый и скучный, посеребренная темнота, да еще ливень хлестал такой непроницаемой стеной, что, когда мы мчались через Бидефорд, а затем по прибрежной дороге к Хартленд-Пойнт, видимость стала настолько дерьмовой, что острова Ландли было просто не разглядеть.
Довольно приличный отрезок времени Пэндлбери насупясь молчал. В сером свете рассвета лицо его казалось маской смерти, на которой застыло выражение полного отчаяния, которое при иных обстоятельствах вызвало бы у меня сочувствие. Он далеко забрался в болото, оно, возможно, накрыло его с головой, и все-таки я постоянно напоминал себе, что он готов был стать одним из моих палачей. В пять часов утра на побережье Дэвона, с бьющим с Атлантики ливнем, ничто не располагало к жалости.
Я обнаружил знак, указывающий направление на Коннорс-Куэй, повернул на узкую, извилистую дорожку, обсаженную по обочине столь густыми и высокими кустами, что ни сквозь них, ни поверх них ничего нельзя было разглядеть. Затем припарковался на обочине и выключил двигатель. Открыв окно, стал вдыхать холодный свежий утренний воздух.
Первым заговорил Пэндлбери. Голос его был хмур, как и утро.
- Мистер Джексон, вам известно китайское выражение ву?
Я кивнул:
- На нем построена вся дзенская философия. Грубый перевод означает: полная смена своего мировоззрения.
Пэндлбери добавил:
- Или же внутреннего восприятия, если угодно. То же, что японцы называют сатори.
- И что дальше?
- Сидя в машине, в полной прострации, не имея возможности ничем заняться, а только думать, я догадался - с большим трудом, надо заметить, что все эти годы я ошибался. Эти люди несут зло, частью которого стал я сам.
- Несколько поздновато.
- Возможно. - Он смутно улыбнулся. - Зато теперь я могу предложить вам свою помощь.
- Я на это надеялся, хотя вполне понял бы отказ.
Больше всего в нем поражал его голос. Мрачный, серьезный и крайне спокойный, совершенно непохожий на тот, актерский, которым он обращался в конце службы к аудитории. Что не означало, разумеется, перемены моего к нему отношения. Тем не менее я сказал:
- В общем, так: обрисуйте мне положение в Коннорс-Куэй.
- Много лет назад из Коннорс-Куэй на остров ходил паром. Перевозил каменные плиты, так что Причал там добротный. Но с начала века вся эта местность превратилась в помойку. И сейчас ее откупили. Монахи. Это их частная собственность.
- Они там живут?
- Нет, во всей местности остался всего один обитаемый дом. В свое время там находилась деревенская гостиница. А живет в ней Даво.
- Это еще кто?
- Крайне неприятный субъект, которого монахи наняли присматривать за тем, что творится на материке. Мне кажется, он венгерский беженец. Приехал в Англию после восстания пятьдесят шестого года. Возит на остров продукты на своем баркасе и наблюдает за тем, чтобы возле его дома не шлялись нежелательные незнакомцы.
- Телефон там есть?
- В пабе - да, но на остров позвонить невозможно.
- Ничего, - сказал я. - Лиха беда начало. Давайте нанесем этому Даво платный визит.
Заведя "альфу", я пустил ее по извилистой тропинке, которая в конце концов привела меня к огромным запертым воротам. Продвижение на этом закончилось. Огромный плакат возвещал: "ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ - ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ", а другая гласила: "ЗЛЫЕ СОБАКИ СПУЩЕНЫ С ПОВОДКОВ". Тут же покоились массивные цепи с огромными висячими замками.
- Отсюда еще четверть мили, - сказал Пэндлбери. - Придется идти.
- Похоже на то. А как же собаки?
- Болтовня. Их на самом деле не существует, но любопытные стараются держаться подальше.
В конце концов я решил ему довериться, потому что Пэндлбери шел со мной. Перебравшись через ограду, мы стали спускаться по старой заезженной дороге, приведшей нас к высокому кустарнику, который несколько смягчил порывистый ветер, приносимый вместе с дождем с моря.
Какое-то время Пэндлбери молчал, а затем вдруг схватил меня за руку:
- Вон с того пригорка вы все увидите.
Следующие, на сей раз распахнутые - ворота и перед нами распростерлась уходящая вниз долина с бухтой. Полдюжины полуразвалившихся домов и старый паб со струящимся из каминной трубы дымом. За ним прямо в море выдавался длинный причал - отрезок пути на проржавевших подпорках. В самом его конце был принайтован баркас, но нигде я не увидел ни одного человека. Даже на баркасе, хотя с такого расстояния, да еще в тумане, было легко ошибиться.
- Примерно в ста ярдах влево - небольшая речушка, - сказал Пэндлбери. Она протекает рядом с задним крыльцом паба. Этим путем можно подойти незамеченными.
Предложение показалось мне разумным, поэтому я последовал за Пэндлбери вниз. Он постоянно оступался, припадал, тяжело дышал, особенно когда забрался в глубокую канаву и стал пробираться вниз по речушке.
Лицо его взмокло, но не только от хлещущего дождя. Я заметил это, когда мы вскарабкались по обрывистому берегу и присели возле полуразрушенной сланцевой стены позади паба. Во внутренний двор выходила задняя дверь, четыре окна на первом этаже и бельэтаже слепо всматривались в утреннюю смурь - дымок из очага был единственным признаком жизни.
По стене я пробрался за угол и выглянул из-за поворота. По причалу к дому направлялся человек, перебросив через плечо рюкзак. На ногах - тяжелые башмаки, на плечах - штормовка, на голове - полотняная шапка. Лица я не разглядел, потому что голову он прятал от дождя.
Пэндлбери сказал:
- Это Даво. Видимо, возвращается с острова.
- Хорошо, - сказал я. - Нужно поспеть в дом до его прихода.
Мы проскользнули в небольшую дверцу в стене, прошли через двор и толкнули заднюю дверь. Заперто. Выглядела она так, словно не отпиралась черт знает сколько времени. К этому моменту стало ясно, что открыть ее мы не успеем, потому что послышался голос Даво: сильный, громкий и не лишенный приятности. Он пел медленную, печальную песню, хорошо подходившую к ненастью, явно не английскую, хотя была она венгерской или нет, я сказать затруднялся.
