Елена Яковлева - По правилам корриды
Измайлов открыл холодильник, взял с полки литровую бутылку «Бонаквы», свинтил крышку и отпил прямо из горлышка. Прохладная струйка побежала по груди, и он утерся полой махрового халата. Да, теперь, когда вдовушка отдыхает в психушке, они не скоро разберутся, что к чему, но это вовсе не повод для Машкиных притязаний. Причем растущих день ото дня. Того и гляди однажды Машка не уйдет утром, как она это делает обычно, а поселится у него вместе со своими старомодными сорочками, растоптанными туфлями и прочим барахлом, и тогда все оставшиеся в его распоряжении ночи он будет слышать ее сопение на соседней подушке. Измайлов провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть воображаемую картинку. Он ненавидел Машку, отчаянно и исступленно, а еще больше ненавидел ту, из-за которой ему пришлось прибегнуть к Машкиной помощи: Юлию Андриевскую, вдову его приемного отца.
Когда Андриевский на ней женился, Измайлову было чуть больше двадцати и он еще учился во ВГИКе, но уже тогда прекрасно понимал, что ничего хорошего этот брак ему лично не сулил. Девица была молодая, неопытная, явно не охотница за чужими капиталами, но именно в этом и заключалась опасность. Ибо она одним своим существованием отодвигала от Андриевского его, Игоря Измайлова. В конце концов он дошел до того, что свел близкое знакомство с потомственной домработницей Андриевских Машей. Чтобы, так сказать, всегда быть в курсе того, что творилось в стане противника.
А в стане противника после смерти Андриевского творилось самое натуральное мародерство, потому что новый муж вдовушки обирал ее, практически не смущаясь. Недавно, правда, Измайлов узнал о злополучном Филиппе много интересного, что очень даже можно было использовать в своих целях. Нанес визит одной шмаре, которую с новым муженьком вдовушки связывали общие делишки. Теперь он был уверен почти на все сто, что, как никогда, близок к своей цели.
Если бы еще не эта дура Машка! Машка ему надоела, как хлебная столовская котлета, а как от нее избавиться без осложнений, он не представлял. Если выставить без благовидного предлога, устроит такой скандал, что мало не покажется.
Измайлов опять набрал в рот воды, подержал за одной щекой, потом за другой и выплюнул в раковину. Сзади раздались тихие шаркающие шаги, и он резко обернулся. Опухшая ото сна Машка, зевая и потягиваясь, заглянула на кухню.
— Чего не спишь? — спросила она, чуть не вывихивая челюсть в очередном зевке.
— Хочу сплю, хочу не сплю, — рявкнул на нее Измайлов, из которого рвалась наружу накопившаяся желчь.
— А че ты лаешься? — Машка прислонилась к дверному косяку.
— Я не лаю, я разговариваю, лают только сучки, — прошипел Измайлов и, открыв кран, подставил голову под струю холодной воды, в надежде, что удастся унять раздражение.
Может, ему бы это и удалось, если бы Машка не стала фордыбачиться:
— Это каких же, интересно, сучек ты имеешь в виду?
Самое ужасное, что, произнося эту свою гневную тираду, она уверенно так, по-хозяйски, подбоченилась, что окончательно добило и без того расшатанную нервную систему Измайлова. Хватит ему уже того, что она здесь отирается. Тем не менее он предпринял последнюю попытку обуздать собственный гнев, заметив достаточно миролюбиво:
— Послушай, а чего бы тебе не поехать домой? И вообще, я в последнее время что-то устал, не сделать ли нам паузу? На время, пока все утрясется…
— Та-ак, — протяжно и многозначительно произнесла Машка, не меняя позы. — Это как же понимать, Игорь Евгеньевич, а? Маша свое дело сделала и теперь больше не нужна, да? Может гулять, так с-ск-зать!
Интонации у нее были узнаваемые — нарочито задушевные, с легким подвизгом. С таких обычно затеваются скандалы в очередях, когда кто-то хочет прошмыгнуть раньше других, демонстрируя тем самым, что он умнее всех. Измайлов, считавший себя человеком интеллигентным, подобных свар не выносил и старался, едва они начинались, либо уйти, либо заткнуть уши. В собственном доме он и вовсе не намеревался это терпеть, поэтому, отвернувшись, уставился в запотевшее окно.
Машку его рассудительность не остудила.
— Мы уже даже отвечать не хочем? — загнусавила она. Именно «хочем», а не «хотим». — Мы такие гордые, интеллигентные, со всякими там труженицами совка и тряпки спорить не намерены! — завелась она с полуоборота, что в очередной раз выдавало в ней потомственную «кухаркину дочку». — Только учтите, — отвратительное подвизгивание усилилось, — я не дура и просто так вы от меня не отвертитесь!
Теперь уже взорвался Измайлов.
— Заткни свою грязную пасть, корова! — Он резко повернулся и метнул в нее ненавидящий взгляд. — Ты свое получишь, внакладе не останешься, не бойся!
— Когда?! — Машка выкатила на него свои бесцветные глазенки. — Когда все утрясется? А мне ждать некогда! Я хочу сейчас и половину, ясно?
— Подождешь! — процедил он, сжимая кулаки в карманах халата.
— Черта с два! — Физиономия у нее стала торжествующая, с чего бы это? — Если кто и подождет, то это ты! А моя очередь первая! Я на эти денежки больше прав имею, потому что… потому что я самая что ни на есть законная наследница Андриевского, ясно тебе?
— Что ты несешь? Попей водички! — посоветовал ей Измайлов.
— Не веришь?! — К ее торжеству прибавилось ликование. — А я, чтоб ты знал, дочь Андриевского, мне мать об этом перед смертью сказала, и у меня есть доказательства, чтоб ты знал! И как только вы все начнете судиться-рядиться, я их сразу и предъявлю. А если вы начнете на меня своих адвокатов насылать, то я вас так припру… Потому что у меня на всех, на всех есть компромат!.. — В визгливом Машкином голосе появились зловещие нотки. — Но с тобой, с тобой, Игорек, у меня особые счеты. Тебя я могу и осчастливить. Женись на мне, и тогда все твои мечты сбудутся.
Измайлова бросило сначала в жар, потом в холод. Он опять хватил воды из бутылки, на этот раз обильно оросив не только грудь, но и живот. Машкина мать, Машкина мать, — лихорадочно припоминал он некрасивую грузную бабу, открывавшую ему дверь, когда он приходил к матери, — могли у нее быть шашни с Андриевским? Теоретически вполне, она же терлась в его квартире, причем задолго до появления в жизни Андриевского Татьяны Измайловой. Хоть и уродливая, зато всегда под рукой. Оторвется, бывалоча, мастер от своей мазни и завалится с домработницей. Для вдохновения, так сказать…
А эта стерва Машка, выходит, все знала и давно имела на него, Измайлова, далеко идущие планы. Он-то думал, что сделал ей лестное предложение, что держит ее на крючке своих неотразимых чар, поскольку такой пигалице рассчитывать на мало-мальское внимание со стороны мужчин не приходится… В то время как она… Она уже предвкушала, как поведет его, писаного красавца, под венец!
— Ты, тварь! — заорал он дурным голосом, когда возмущение собственной недальновидностью достигло критической точки. — Чтобы я на тебе женился… Я лучше в тюрьму сяду!
И тут произошло то, чего он от Машки не ожидал, хотя и был о ней весьма невысокого мнения. Эта выдра понеслась на него, размахивая жилистыми руками:
— Женишься, как миленький! И не рассчитывай, что я буду с тобой церемониться. Голубая кость… Да вы все, все мне осточертели со своими закидонами, и я вас всех на чистую воду выведу!
Измайлов невольно отпрянул, не из страха, конечно, скорее из брезгливости. Кто знает, что на уме у этой идиотки? Машка же вцепилась в ворот его халата и буквально повисла на нем, не скрывая намерений расцарапать Измайлову лицо ногтями, а под ними, поди, многолетние залежи грязи. «Еще сепсис заработаешь», — мелькнуло у него. Он прикрыл лицо локтем левой руки, а правой с отвращением оторвал Машку от себя, как пиявку, и оттолкнул в сторону. Несильно в общем-то, просто, как говорится, придал ускорение ее твердому сухопарому телу. Она отлетела и шмякнулась на пол с таким же звуком, какой мог бы издать упавший табурет, например.
Измайлов первым делом побежал в ванную, чтобы взглянуть в зеркало. Слава богу, царапин на лице не было, только краснота на шее. Но он все же плеснул в ладонь туалетной воды и осторожно потер воспаленную кожу. Потом вернулся на кухню. Машка все еще лежала на полу, нелепо подогнув под себя голенастые ноги. Надо же, представление устроила бесплатное по полной программе, хмыкнул он, ей же на сцену пора, прямо артистка, а еще называет себя труженицей совка и тряпки.
— Ладно, вставай, хватит, — примирительно сказал он, вполне осознавая, что теперь придется ее задабривать. Ну не резон ему ссориться с Машкой, что же тут поделаешь. Может, даже придется пообещать на ней жениться. Сейчас главное протянуть время, а там как-нибудь выкрутится. — Маш, а Маш…
Машка не отозвалась и не пошевелилась. Машкина неподвижность Измайлова обеспокоила, но приблизился он к ней все же с опаской — вдруг она только того и ждет, чтобы его лицо оказалось в непосредственной близости от ее ногтей. Тем не менее он над ней наклонился, пробормотал: «Кончай комедь», тронул за плечо и отпрянул… На виске у Машки была кровь! Судорожным взглядом ощупав ближайшее пространство, он заметил такое же алое пятно, совсем крошечное, на белой крышке кухонного стола, аккурат в углу, и еще на полу, рядом с Машкиной головой.
