Ростислав Самбук - Жаркий июль

Оля связалась со мной сразу после окончания разговора, рассказывала, торопясь и волнуясь. Я слушал ее, изредка переспрашивая.

Итак, у Верещаки со Щепанской состоялся примерно такой разговор:

Щ е п а н с к а я. Это ты, Олюня? Привет, красавица, это - Мария.

В е р е щ а к а. Здравствуй, Маричка. А я тебя вчера ждала, заждалась. Хотела после кино зайти, но ведь твой кадр...

Щ е п а н с к а я. Съехали мы...

В е р е щ а к а. Ого, с вами не соскучишься! Куда?

Щ е п а н с к а я. Борису там не понравилось. На дачу.

В е р е щ а к а. В Брюховичах?

Щ е п а н с к а я. Когда-нибудь побываешь... Ну, как там на работе?

В е р е щ а к а. Нормально: работаем, вареники делаем.

Щ е п а н с к а я. И никто вас не тревожил?

В е р е щ а к а. А кто должен был?

Щ е п а н с к а я. Обэхаэсовцы, ревизоры...

Я улыбнулся: это больше всего интересовало Щепанскую.

В е р е щ а к а. Стоячее болото! Что нам ревизия! Пускай обэхаэсовцев Варвара Всеволодовна боится, на то она и заведующая.

Щ е п а н с к а я. Ну, хорошо, красавица. Значит, порядок?

В е р е щ а к а. Ты откуда?

Щ е п а н с к а я. У оперного.

В е р е щ а к а. Может, встретимся? Я скоро кончаю.

Щ е п а н с к а я. Не могу, красавица. У меня поезд через тридцать пять минут.

В е р е щ а к а. Куда ты?

Щ е п а н с к а я. Домой.

В е р е щ а к а. Хорошая дача?

Щ е п а н с к а я. Жить можно. Ну, бывай, я тебе позвоню.

В е р е щ а к а. Подожди, я завтра выходная, на Брюховичское озеро хочу. Может, к вам забегу.

Щ е п а н с к а я. А мы не в Брюховичах.

В е р е щ а к а. Так где же?

Щ е п а н с к а я. Я на той неделе позвоню тебе, приедешь - увидишь. Чао.

И положила трубку.

Крушельницкий, слушавший разговор по параллельному телефону, взглянул на часы. Встал.

- Скорее на вокзал! Через двадцать минут поезд.

- Могла и соврать.

- А если нет?

Перепрыгивая через ступеньки, мы сбежали к машине. Правда, через двадцать минут отходила электричка до Мостиски, и мы успели сесть на нее.

Прошли последний вагон, внимательно разглядывая всех молодых и красивых женщин. Даже похожей на Щепанскую тут не было: несколько совсем молодых девушек, две или три старушки, и все.

Перешли в следующий вагон. Впереди Крушельницкий в светлом костюме и невероятно пижонистом галстуке. По-моему, если бы перенести краски и узоры с Толиного галстука на полотно, получилась бы абстрактная картина высокого класса.

Мы шли медленно, лениво переговариваясь: двое друзей, ищущих хорошие места. Казалось, даже не смотрели на пассажиров, но не было ни одной женщины, на которую мы бы не обратили внимание.

В предпоследнем вагоне сидело удивительно много молодых женщин: в углу у окна заняла место красавица с копной черных волос и ярко подкрашенными губами, напротив нее - блондинка в цветастом шелковом платочке.

Увидев брюнетку, Толя замедлил шаг. Я легонько толкнул его, давая понять, что тоже вижу ее. Мы вышли в тамбур, и Крушельницкий тихонько выругался.

- К чертям собачьим все эти устные портреты! Родинки на щеке нет, а так - вылитая Щепанская. Красивая и губки бантиком...

- У половины женщин - губы бантиком, - пробурчал я.

Поезд остановился, пассажиров вышло мало, и мы поспешили в последний вагон. Нам все-таки не везло, наверное, Щепанская солгала Оле или задержалась в городе.

Пассажиры шли вдоль поезда. Я смотрел в окно, как они спешат к лестнице с перрона. Возле самого окна прошла блондинка в цветном шелковом платочке, красивая бабенка. Еще в поезде я обратил на нее внимание: сидела напротив красавицы брюнетки в предыдущем вагоне.

Правда, красивая женщина, и теперь я точно вижу: у нее родинка на левой щеке...

Боже мой, крашеная блондинка, а вчера могла быть даже рыжей, какой-нибудь час - и ты яркая блондинка; да, сейчас мимо нашего вагона, который уже двигается, должно быть, идет Щепанская.

Мария Панасовна Щепанская собственной персоной: родинка и пухлые губы красным бантиком.

Я схватил Толю за плечо.

- В окно, смотри в окно! - крикнул я ему в ухо, но он уже не мог увидеть блондинку - электричка набрала скорость.

Я рванулся в тамбур: первым побуждением было остановить поезд стоп-краном, но я сразу понял бессмысленность этого намерения. Электричка проедет еще несколько сот метров, потом, пока откроют двери, пока добежишь до перрона - Щепанской и след простынет.

- Раззявы! - повернулся я к Крушельницкому. - Раззявы мы с тобой бездарные. Упустили Щепанскую.

- Ты что, белены объелся?

Я потащил Толю в тамбур.

- Помнишь блондинку в платочке, сидела напротив красавицы брюнетки? В предыдущем вагоне?

- Ну?

- Так у нее родинка на левой щеке. И сошла сейчас - в Городке.

- Неужели?

- Сидела левой щекой к окну, мы и проворонили. Век себе не прощу.

- Увлеклись брюнеткой, - вздохнул Толя. - Чисто психологический просчет. И все же не терзайся так: женщин с родинками много...

- Но ведь платье и платочек! Платье с желтыми цветами на черном фоне и такой же платочек. Сейчас мы выйдем и позвоним Оле.

- Должна знать платья Щепанской, - согласился Толя. Потер руки и с энтузиазмом сказал: - Если Щепанская в Городке, никуда не денется. Завтра же возьмем.

Со следующей станции мы позвонили во Львов. На наше счастье Верещака задержалась на работе или просто наврала Щепанской, что заканчивает, впрочем, какое это имело значение? Главное - она подтвердила: у Щепанской действительно есть такое платье - желтые хризантемы на черном фоне.

Первым же поездом мы вернулись в Городок. Позвонили Дробахе. Следователь разволновался. Я представил, как он дышит на кончики пальцев с безукоризненными ногтями. Сказал, что немедленно выезжает, и приказал, не теряя времени попусту, поднять по тревоге весь состав местной милиции и дружинников.

Дробаха приехал действительно очень быстро, попросил еще раз рассказать о блондинке с родинкой и одобрительно покачал головой.

- У вас хороший глаз, Хаблак.

- Ничего не поделаешь, профессия.

- Да, - согласился он, - профессия обязывает, но у вас было всего две-три секунды...

- Электронный глаз, - захохотал Крушельницкий. - Но учтите, даже электронные машины требуют питания... Я могу повести вас в такую чайную!

В Толиной чайной готовили какую-то особенную картошку, мы имели возможность, пока собираются дружинники, после картошки попить вкусного крепко заваренного чая. Не пива, не водки или вина, чем торгуют в большинстве чайных, а настоящего чая - нам принесли заварку в чайничке и небольшой настоящий самовар.

Я выпил два стакана без сахара, все же сахар убивает вкус чая. Дробаха не согласился со мной и размешал четыре ложечки; я поморщился, однако это не испортило Дробахе аппетита: допил и с наслаждением почмокал губами.

Дружинники собрались в репетиционном зале дома культуры, было их около трех десятков, всех, конечно, созвать не удалось, - значит, приплюсовав штат местного отделения милиции, мы насчитали около пятидесяти человек. Не так уж и мало, и Дробаха, ставя, так сказать, задачу, выразил уверенность, что мы завтра же сможем найти и обезвредить опасных преступников.

Все получили фотографии Пашкевича, все должны искать блондинку с родинкой на левой щеке, каждый получил квартал или часть квартала для поисков - в основном, в районе своего местожительства.

Эта процедура затянулась до полуночи, и мы уже не поехали ночевать во Львов, а остались в маленькой районной гостинице. Встали рано, как встают местные жители, которые торопятся на работу. Знали: наши люди уже на постах, и с нетерпением ждали донесений.

Первое пришло около восьми утра. Прибежал, запыхавшись, слесарь местного автотранспортного предприятия, ворвался в нашу комнату, начал еще с порога:

- Там блондинка! Рядом с нами!.. Раньше не было, а теперь блондинка, и точно она, потому что красивая!

Парень от нетерпения переступал с ноги на ногу. Дробаха придвинул ему стул, потер ладони и принялся расспрашивать. Выяснилось, что к соседям парня приехали дачники, мужчина с женщиной. Мужчина не выходит в сад; почему - парень не хотел расспрашивать соседей, чтобы не насторожить их, а женщина, хорошенькая блондинка, с утра собирала черную смородину. Вот только родинку на щеке парень не видел - далеко, но все же, кажется, есть и родинка...

Сигнал был важный, и мы, захватив старшего лейтенанта из райотдела милиции, поехали на окраину Городка, где жил дружинник.

Домик стоял последним в переулке, дальше тянулось поле, засеянное пшеницей, за ним - лес. Дом обнесен высоким забором, чудесное безлюдное место, и, если бы дружинник, узнав о дачниках, не заглянул за забор, могли бы жить незамеченными хоть сто лет.

Дробаха приказал:

- Хаблак с Крушельницким остаются возле усадьбы, дружинник поможет вам, а я со старшим лейтенантом войду в дом.

- Нет, - возразил Крушельницкий, - мы возьмем их сами, вам еще следствие вести, а тут - оперативная работа.