Марина Серова - Все продается и покупается
– У Ольги есть деньги для того, чтобы оплатить эти сутки, и да будет тебе известно, что для суточных это очень неплохая сумма.
Вот теперь он не играет. Или не переигрывает. Деловой вид, деловой тон; деловой разговор пошел, серьезный. И Аркадию стало не до ужимок.
– У меня рука не поднялась взять деньги у вдовы, – ответила я, слегка сгущая краски и лукавя. Увлекшись кофе и разговором, мы с ней начисто забыли о причитающихся мне суточных, а потом я торопилась.
– Не беда, Татьяна. Ларик с некоторого времени перестал устраивать Виктора Сергеевича в качестве владельца тепличного хозяйства. Думаю, в подробности вдаваться излишне. Поэтому его исчезновение оставило Генерала равнодушным. Вдове он отказать не мог, пообещал помочь – профинансировать розыски. Но позже, по здравом размышлении, решил, что и это не целесообразно.
– Его превосходительство легко принимает и легко отменяет решения, – прошипела я с ядовитой усмешкой. – Он поступил как хозяин своего слова: сначала дал, а поразмыслив, взял обратно.
– Нет, ты не поняла, – проговорил Аркадий с досадой. – Щипачев не исключает, что сыск может как-то засветить его имя. Но даже это, в принципе, для человека его масштаба серьезной опасности не представляет, однако лишние хлопоты возникнуть могут. А оно ему надо?
Аркадий виновато улыбнулся. К месту! Мне бы при таком раскладе стало очень неудобно за своего патрона. А мне стало неудобно за Трегубова. Вернее, за свое доброе к нему отношение. И на себя досада взяла – как я могла так обмануться?
– Я женщина, Аркадий, – проговорила я негромко.
– Это не требует доказательств, – мотнул он головой. – Но я был бы счастлив, получи их от тебя.
– Как во всякой женщине, во мне силен дух противоречия. Отказ Генерала от финансирования расследования я воспринимаю как попытку силовым образом остановить мои действия. А если не выйдет? Я ведь могу продолжить розыски и на общественных началах.
– Просчитано и учтено. – Аркадий махнул рукой, и это задело меня, будто отмахнулся он, как от мухи назойливой. – Генерал не был бы самим собой, не предусмотри он и такой поворот событий. Он поставил в прямую зависимость твое согласие и свою помощь мне по налаживанию, вернее, по разрыву отношений с уголовниками. А ты наверняка думаешь, чего я так по-холопьи стараюсь, уговариваю тебя соблюсти интересы моего хозяина?
Дело предстало в ином свете. Я почувствовала, как наливается свинцовой тяжестью затылок, и приготовилась задать провокационный вопрос, но он опередил меня:
– Сколько, Татьяна, стоит твое расследование? Я спрашиваю о всей сумме, а не о восьмидесяти тысячах.
– Не меньше двухсот, – ответила я, не задумываясь.
– И без учета восьмидесяти, разумеется. Я от имени хозяина предлагаю принять их сполна и прекратить расследование, считать его завершенным. Деньги в машине, пожалуйста. Их только что Стихарь привез.
От удивления, наверное, тяжесть в затылке сменилась ощущением пустоты, и подумалось, что от таких перепадов к вечеру голова может разболеться всерьез. А она мне еще понадобится.
– Не отказывайся, Таня, я тебя умоляю!
Ой, бесполезно сейчас спрашивать, почему мои поиски Иллариона должны были привести меня на псарню, как написал генеральский холоп в записке.
– Давай! – потребовала я свое и протянула руку за деньгами.
– Вот это дело! – обрадовался Аркадий, резво нырнул в машину и вскоре вложил в мою руку небольшой сверток, перетянутый резиновым колечком.
Не говоря ни слова, я повернулась и направилась к своему подъезду, но он нагнал меня.
– Я твой должник, – заявил проникновенно, и мне захотелось глянуть, не пустил ли он из глаз слезу на свое лицо армейской национальности. – Ты спасаешь меня от таких неприятностей! Располагай мною по своему усмотрению.
– Ты пес, Аркадий! – сказала я ему неприкрытую правду.
– Пусть! – согласился он быстро, без колебаний.
– Ты пес своего Генерала, – изо всех сил старалась я задеть его побольнее. – Ты пес его превосходительства!
Все! Достала я до его самолюбия! Аркадий остановился, не пошел дальше. Упаси меня бог обернуться и посмотреть на него напоследок!
Глава 7
Только поднявшись в квартиру и заперев за собой дверь, сбросив уличную обувь, верхнюю одежду и усевшись в любимое кресло рядом с трюмо, развернутым с таким расчетом, чтобы видеть себя с трех «точек зрения» сразу, я осознала всю глубину своей растерянности и раздраженности, огорчившись этому факту. Но и обрадовалась одновременно, потому что было бы несравненно хуже вот так сидеть и пребывать в ожесточении не от уязвленного самомнения, с которым можно справиться довольно просто, осознав собственную сиюминутную ущербность, а от угрызений совести за досадный промах, за то, что приняла человека не за того, кем он оказался на самом деле.
Черт возьми, а ведь я с ним едва в постель не легла! Определенно, вчерашним вечером мой ангел-хранитель, витавший в тот момент где-то рядом, уберег меня от этого соблазна.
Я вспомнила свои фантазии под душем, и мне стало настолько стыдно, что сама собою открылась дверца бара и почти без моего участия хрустальная стопочка наполнилась солнечной жидкостью из хрустального же графинчика. Прекрасное снадобье, после которого можно прощать и не грызть себя за промахи, черт бы их взял!
Для закрепления эффекта тут же, не отходя от закромов, я нацедила вторую порцию и вместе с ней вернулась в кресло.
Как печально все заканчивается, надо же! Такое щемящее душу чувство вполне может возникнуть у стреляного воробья, воробьихи, пардон, которую ловко провели на мякине. Дали возможность порадоваться предвкушению очередной добычи и заслуженных лавров, а потом бесцеремонно, когда она расчирикалась от воодушевления, выгнали из форточки на мороз.
Что остается Татьяне Ивановой? Состроив хорошую мину при плохой игре, пить коньяк в компании своего собственного растроившегося и расстроенного, как и она сама, изображения? Ан нет! Дудки-с, господа псы его превосходительства! Илларион Борисов так и не найден, а деньги за его поиски уплачены. Татьяне Ивановой остается отработать их с присущей честностью и добросовестностью. Ой, любопытно мне, предусмотрел ли Виктор Сергеевич такой вариант развития событий? Учел ли он так называемый личный фактор? Едва ли.
Я глотнула коньячку, наблюдая, как отражения дружно составляют мне компанию – пьют и салютуют стопками. Солидарничают!
Рассчитал Генерал все до мелочей: не заставить уважающего себя специалиста работать бесплатно. А продолжать действовать, когда работа уже оплачена и тем более после того, как просят прекратить суетиться, способен только лишенный здравого смысла или страдающий ненормальной для нашего времени добросовестностью индивидуум. В какой-то мере я являюсь и тем, и другим. Но есть еще для меня в этом деле и личный фактор. От него, конечно, на сердце кошки скребут и голова раскалывается. Ну как я могла обмануться в Аркадии? Принять его за достойного и симпатичного человека, не рассмотреть его песью натуру? Ах ты, досада какая! Кроме того, не на службе же я у Генерала, чтобы покорной быть и стараться сохранить незапятнанным его доброе имя! Да и в одной ли репутации тут дело? Вопрос, не имеющий ответа. А если положиться на чутье, интуицию?
Стоп, стоп, как это не в одной репутации? Не в генеральской репутации и не в его капиталах, они взаимосвязаны. Если отбросить все объяснения Аркадия и, чтобы не быть ущербно-доверчивой, поискать другие мотивы, по которым Щипачев не желает продолжения поисков Иллариона...
Я прислушалась к себе, стараясь обдумать мелькнувшее сомнение, но внутри, по телу и голове разливались медленные волны тепла и покоя. Коньяк начал свою благостную работу – умиротворял меня, как и следовало ожидать.
Господи, о чем это я? В предприятия, подобные теплицам и псарне, Щипачевым вложены крупные деньги. И они работают, делают деньги еще более крупные. Ну не достаточно ли этого, чтобы, затратив необходимый минимум – каких-то двести тысяч, – убедить посторонних не совать нос в эту деликатную область?
– Вот тебе, Татьяна, здравая точка зрения, – обратилась я к отражениям. – И она незыблема, как железобетон!
Отражения в знак солидарности отсалютовали мне стопками.
Я поспешила расслабиться. Напрасно! Такое впечатление, что в результате упустила что-то интересное, важное, и не восстановить теперь это ни с помощью умственных усилий, ни скрупулезно копаясь в памяти.
– Какая досада!
Отражения не приняли во внимание укоризны и допили остатки, лихо запрокинув над губами посуду кверху донышками. Вот и славно!
С пустой стопкой в руке я поплелась по сгустившимся в квартире сумеркам на кухню кофейку сварганить и согреть любимым напитком мятущуюся душу. Завернув по пути в прихожую, прихватила с собой сверток, полученный от Аркадия, чтобы ознакомиться наконец с его содержимым. Кофе стоило заварить, а сверток – распаковать... И делов-то!
