Мария Элизабет Штрауб - В ловушке
– С каких пор ты стал таким наивным? – Она уже говорила обычным тоном. – Вспомни про Томаса Манна. Сколько у него было детей? Кажется, пятеро?
– Шестеро.
– Вот-вот! А ведь всем известно, что он был голубой.
– Верно. – Йон, не стал уточнять, что Томас Манн «не следовал своим наклонностям», как деликатно выражались в те годы. Сейчас не тот момент, чтобы блистать эрудицией. – Я жалею, что задал этот вопрос. Разумеется, я доверяю тебе во всем.
– Ладно, – сумрачно согласилась она. – Просто у меня есть кое-какой печальный опыт.
– С ревнивыми мужчинами?
– Да. Но я не хочу сейчас об этом говорить; возможно, ты меня понимаешь.
– Естественно, – сказал он. Внезапно ему захотелось поскорей закончить разговор. После неудачного начала им так и не удалось вернуться к их обычной непринужденной манере. – Ладно, до завтра.
– Хорошо, – согласилась она. – Пока. Спокойной ночи, Йон.
– Приятных снов. – Он положил трубку первым, опередив ее.
После этого, сидя перед телевизором и слушая новости, он размышлял, как сам не додумался до такого объяснения, которое она дала ему насчет Бена Мильтона и его личной жизни. Общеизвестно, что огромное количество гомосексуалистов имеют семьи. Одни ради маскировки, другие по той причине, что поздно осознали свою истинную сексуальную ориентацию. А в творческих кругах гомосексуализм давно сделался нормой. Как же он не учел такую возможность? Почему ему везде чудится измена?
Виной этому, разумеется, Роберт с Шарлоттой, их вероломство заставило его разочароваться в человеческой порядочности. Впрочем, осторожней, дружище, – нельзя допускать такие мысли! Поставив на одну доску Юлию и Шарлотту, он отравляет прошлое, настоящее и будущее; Шарлотта наверняка торжествует на том свете. Юлия полностью права, пресекая его бестактные вопросы. Завтра же он попросит у нее прощения.
17
Она въехала на парковку за четверть часа до начала уроков и теперь, поставив ногу в красном сапоге на крыло «гольфа», завязывала шнурок. При виде его она радостно улыбнулась и помахала рукой. Все его опасения мгновенно улетучились. Она подошла к его машине, сунув руки в карманы кожаной куртки, слишком легкой для такой погоды. Дул пронзительный восточный ветер, резко похолодало; дорожное полотно на Бансграбене и на тихих соседних улицах покрылось тонкой корочкой льда.
– Я тебя ждала, – сказала она. Ее лицо порозовело от холода, ветер трепал ее локоны, хлестал ими по ее щекам.
– Я уже привыкаю к этому. К хорошему ведь быстро привыкаешь. – Он достал с заднего сиденья портфель и захлопнул дверцу. – Как спала? Хорошо?
– Как мертвая. Но прежде, чем заснуть, основательно поразмыслила. И хочу попросить у тебя прощения, Йон.
– Именно то же самое хотел сделать и я, – сказал он и испуганно прогнал мысли о мертвых и озере Уклей-Зе. – Я вел себя как последний идиот.
– Чепуха, это я была идиоткой. Неправильная реакция. Увы, со мной такое случается, когда я сильно устану.
– Хорошо, – подытожил он. – Мы оба прощаем друг друга. Забудем наш конфликт. Договорились?
Медленным шагом они бок о бок двинулись к школе. Йону внезапно захотелось, чтобы в «Буше» раздался звонок – о заложенной бомбе или типа того – и занятия отменили.
– Сегодня вечером у тебя найдется для меня время? – спросила она.
Волна блаженства моментально разлилась по его телу, до самых кончиков пальцев.
– Сходим опять в «Мамма Леоне»?
– Вообще-то я бы с большим удовольствием побыла с тобой наедине, – ответила она. – Без посторонних, то есть.
– Значит, у тебя?
Она скривила губы.
– У меня жуткий беспорядок. Бен оставил кучу оборудования. Я просто не успею все убрать.
– Мне это не помешает.
– Зато помешает мне. – Она кивнула обогнавшему их Мейеру-англичанину, он двигался быстрыми и мелкими шажками, с прямой спиной, держа в руке пачку тетрадей.
Йон выждал, когда коллега будет вне пределов слышимости:
– Конечно, ты можешь приехать и ко мне.
Она бросила на него один из своих загадочных и неопределенных взглядов.
– Это лишь предложение, – поспешно объяснил он. – Если тебе неприятно, я пойму.
Она передернула плечами.
– Ладно. – В ее ответе не прозвучало энтузиазма.
– Юлия, не хочешь, не надо.
– Знаю. Но на самом деле я охотно посмотрела бы, где и как ты живешь.
– Вот и чудесно. А когда? В половине восьмого?
– Годится. – Она улыбнулась ему и остановилась, поджидая Керстин Шмидт-Вейденфельд.
Радостное предвкушение вечера поддерживало Йона на трех первых уроках. Его хорошее настроение передалось ученикам, седьмой «б» был как никогда активным. В награду Йон отменил домашние задания на завтрашний день. Do, ut des [16]. В школе такие небольшие подарки вполне уместны во имя добрых отношений.
Четвертым уроком был немецкий в девятом «б». Недавно они начали новую книгу, «Шахматную новеллу» Цвейга. К нынешнему уроку ребята должны были прочесть первые одиннадцать страниц. Йон вызвал Каспара Медорна, и этот болван тотчас стал листать тонкую книжицу и бегло просматривать текст. Возникла пауза, затем Йон попросил его вкратце пересказать прочитанное.
Как и девяносто процентов учеников, Каспар начал ответ с самого популярного немецкого слова:
– Значит… история происходит на корабле, во время рейса между Нью-Йорком и Буэнос-Айресом. – Он замолчал и с беспокойством заерзал на стуле. Понятно, сейчас он успел прочесть лишь несколько первых абзацев.
– Дальше.
Каспар скосил глаза в сторону соседа, а тот раскрыл под столом книгу и тайком заглядывал в нее.
– Я делаю тебе небольшую подсказку, – дружелюбно произнес Йон. – Книга называется «Шахматная новелла».
Две девочки за передним столом обернулись. Каспар с облегчением поднял голову.
– Ну, на корабле плывет один тип, он чемпион мира, – сказал он и радостно уточнил: – Чемпион мира по шахматам. Но на самом деле он абсолютно тупой. Не умеет даже правильно писать, и вообще. Совсем тупой.
Последнее слово сопровождалось глухим стуком, донесшимся из соседнего помещения. Йон решил, что в девятом «а» опрокинулся стул. За стуком последовал приглушенный крик.
– Не будем обращать внимания, – сказал Йон. – Продолжай.
– По-моему, там больше ничего нет, – пробормотал Каспар.
– Любопытно, – возразил Йон. – Разве у нас с тобой разные книги? Кто-нибудь может помочь Каспару?
В этот момент раздался яростный вопль. Ковальски, кто еще так ревет? Только его голосу подвластны такие ноты. Класс заволновался.
– Оральски устроил разнос, – ухмыльнулся Макс Лонер.
Йон попросил одну из девочек закрыть откинутую створку окна, однако крик все равно проникал сквозь стены. Нет, так не пойдет.
– Минуточку, – объявил он, – сейчас я вернусь. А вы тем временем подумайте, как более или менее прилично изложить содержание.
Он вышел из класса и притворил за собой дверь. Возле девятого «а» стоял Шредер, за дверью бесновался Ковальски.
– Вон! Немедленно!
– Надо бы записать его на магнитофон, – пробормотал Шредер. – Этот тип просто невыносим. – Он уже поднял руку, чтобы постучаться, как дверь класса резко распахнулась. Ковальски, с багровым лицом, вытолкал в коридор мальчишку.
– Я позабочусь о том, чтобы ты вылетел отсюда! – заорал он снова, схватил парня за капюшон свитера и яростно потряс.
– Гаральд, перестань! – сказал Йон.
Пальцы физкультурника крепко вцепились в капюшон, но рука в нерешительности замерла. Йон узнал мальчишку: Мирко фон Эйкберг, один из главных бузотеров девятого «а». В два прыжка Йон очутился рядом с Ковальски.
– Ты соображаешь, что делаешь? – воскликнул он. – Отпусти его!
Ковальски уронил руки и заковылял к стене. Мирко злобно одернул задравшийся свитер.
– Он больно схватил меня! – завизжал он. – Я подам в суд, моя мама адвокат, она покажет вам всем.
– Не ори! – резко одернул его Йон. – Марш в класс! И закрой дверь.
Мирко открыл было рот, чтобы что-то возразить, но просто повернулся, нырнул в классную комнату и с грохотом захлопнул дверь.
Йон опять повернулся к Ковальски:
– Что на тебя накатило, черт побери?
Ковальски грозно двинулся на него. Но его взгляд внезапно скользнул мимо Йона, а ноги подогнулись. Он медленно сполз по стене, обтирая штанами побелку, сел на пол и весь обмяк. Глаза закрылись, голова свесилась набок.
Шредер бросился в секретариат – вызывать «неотложку». Йон опустился на колени рядом с физкультурником и повторял его имя. Он не знал, что делать, и лишь смотрел на него. Прыщ на шее, обрюзгший живот, желтые от никотина пальцы. Дотрагиваться до него было неприятно. Ковальски никогда ему не нравился. Он был рад, когда Шредер появился с директором, и он смог снова вернуться в класс. Хватит с него несчастных случаев.
После шестого урока весь педагогический коллектив собрался в учительской. К огромному удивлению Йона, Юлия уселась, словно это само собой разумелось, между ним и «близняшкой». Мейер-биолог, сопровождавший «скорую» в клинику «Норд», сообщил in extenso [17] о состоянии здоровья физкультурника. Он явно был в своей стихии: Ковальски перенес, говоря языком дилетантов, инфаркт, но все обошлось сравнительно благополучно. Во всяком случае, опасности для жизни их коллеги уже нет.
