Андрей Гуляшки - Авакум Захов против 07
Приходилось набивать трубку как можно медленнее, пальцы не должны выдавать его состояние.
- Судя по второй радиограмме,- сказал Аввакум,- указания о дальнейшем ходе операции 07 получит только 23 июля, то есть через два с половиной дня,
в Средиземном море. Надо полагать, при создавшейся
обстановке корабль с таким "грузом" не станет делать
остановок в каждом мало-мальски крупном порту, а будет по возможности двигаться прямо, транзитом, с пре
дельной скоростью. Все это позволяет предположить, что
по истечении двух с половиной дней он уже будет где-то
между Алжиром и Марселем.
Генерал докуривал вторую сигарету.
- Между Алжиром и Марселем,- повторил Аввакум.
- Вероятно,- согласился генерал.
Он погасил окурок в пепельнице, нахмурился и несколько раз кашлянул. Проклятый дым раздражающе действовал на него. Ведь он отвык курить - у него даже предательски слезились глаза.
- А вдруг мы все же обнаружим нашего профессора, а? - сказал он и тут же снова закашлялся. Вот так
голос, хорошенькое дело! Таким голосом подчас говорила его жена, когда спрашивала: "Неужто и в этом
году нам не удастся вместе поехать на море?" Как у
большинства женщин, у нее была своя слабость - она
любила помечтать.
- Что? - спросил Аввакум.
Он загляделся в окно, в синеву, на голубую косынку девушки, которая уходила все дальше и дальше, за железнодорожный переезд, в ржаное поле.
- Возможно, мы еще найдем и профессора, и Наталью Николаеву,- тихо сказал он.
Почему "возможно"? Если это сомнение действительно гнездится в его сознании, то пусть бы этот табачный дым давно ослепил его, лишил его глаз, пусть бы закупорил его бронхи, словно отвратительный жгучий клей! "Возможно"? Если бы одна только тень этих слов запала в его душу, он и в этом случае чувствовал бы себя, как человек, бежавший с острова прокаженных, весь в струпьях, всеми проклятый. Движется среди здоровых людей и отравляет воздух. "Смотрите - он не сумел уберечь наш луч!" указывают на него пальцами и осуждающе качают головами. "Из-за него мы, может быть, не сможем целоваться", - говорит девушке в голубой косынке ее возлюбленный. "У нас больше нет луча, который нас защищал! По вине этого человека его украли! Украли!" Перед глазами девушки в голубой косынке вырастает гриб атомной бомбы, он повис над миром, словно призрак. Девушка чудом уцелела, но она знает, что отравлена. Она родит не ребенка, а идиота, одноглазого циклопа с множеством конечностей, паука! Паука!
"И все из-за этого типа, который не сумел уберечь добрый луч!" думает девушка. Господи, какое горе! Теперь никто уже не верит, что человеческая мысль достигнет галактик-нет его больше, доброго, прекрасного луча! Никаких галактик. Они превратят его в оружие. Превратят в оковы. Что для них галактики! Для них куда важнее устойчивая валюта тут, на Земле! К чертям галактики - ребячество, и только. Какое горе, какое горе! И во всем виноват он - не сумел уберечь от злых рук наш добрый луч. Луч профессора Трофимова. Эй, прокаженный, каково?
Да, так могло бы быть, это могло стать явью, если бы он смирился с "возможно".
- Мы найдем профессора и Наталью Николаеву,- твердо сказал Аввакум. "Возможно" он опустил.
Девушка в голубой косынке верит ему, она не сомневается, что он доберется до того места, куда запрятали добрый луч.
Быть тогда и поцелуям, и песням, и смеху, тогда она родит красавца богатыря. А сам он, гуляя по улицам, по парку, будет счастлив при виде смеющегося лица девушки.
Девушка очень красива, и тем страшнее то, что она в него верит.
На голове у девушки голубая косынка. Голубая, как это небо, смеющееся в окне.
- Захов,- сказал генерал. Он сделался строгим и
сосредоточенным.- Продолжаем работу. Я созываю со
вещание, повестка дня: меры по розыску профессора
Трофимова. В нем примешь участие и ты!
- Благодарю,- сказал Аввакум.
На улице, за раскрытым окном, теплый ветерок шевелил листву. Недалеко был сад. Оттуда доносился детский щебет и едва уловимый запах жасмина.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Париж, 22 июля 196... г.
Эйфелева башня, гигантский, направленный в небо филигранный палец с вязаной шапочкой наверху. Дома, напоминающие детские кубики, одни выше, другие ниже; прямоугольники зеленых площадей; голубая лента Сены, тут и там перерезанная мостами,- все это поднимается вверх, мчится вверх, угрожающе растет. Потом неприятный шум в ушах, металлический скрежет, но где-то очень далеко. И-легкое, почти неуловимое прикосновение к земле, сознание, что под ногами твердая почва, безумная скачка по асфальту взлетной дорожки и наконец - покой.
Аввакум прошелся взад и вперед среди павильонов огромного зала аэропорта, заглянул в мир парфюмерии, книг, бутылок, в мир кукол и шоколада. Купив последний номер "Пари-матч", он поболтал о том о сем с продавщицами конфет, зорко наблюдая за отражением на никеле витрин тех, кто следовал за ним.
Наконец он вышел на площадь и подозвал такси.
После бесчисленных остановок-красных светофоров, заторов, выносить которые способны только люди со стальными нервами,- после бесчисленных остановок такси повернуло налево, обогнуло площадь Этуаль, положившись на милость судьбы, дало возможность перевести дух на авеню Рапп. После этого опять левый поворот, машина протискивается между шпалерами своих собратьев и скромно останавливается перед почти незаметным входом в отель "Савой". В этом отеле семь лет назад под именем Эдварда Жеромского, поляка из Канады, Аввакум прожил одиннадцать месяцев. Почти год. Специализировался в реставрации античных ваз и мозаики.
- Мосье... Эдвард?
- Мадемуазель Надин?
Он самый, она самая. Кто сказал, что в мире все быстро меняется? Надин немножко пополнела - в ту пору ей еще не было и двадцати лет. Тогда она была горничной, стелила ему постель, а теперь сидит за окошком регистратуры, заполняет карточки, принимает и выдает ключи от комнат.
- Я вижу, вам повезло, Надин! С повышением вас!
- О да, верно. Мне повезло.- Она улыбается ему,
улыбается и окидывает его опытным взглядом.- Боже мой, боже мой! Эдвард! Что с вами стряслось... мой мальчик! Вы так изменились.
Изменился, изменился! Еще бы! С чем только не встречался он на своем пути за эти годы! Тут и Ичеренский, и ящур, и инфракрасные очки, и Прекрасная фея. Сто лет, милая Надин, сто лет!
- Что поделаешь - бизнес,- говорит Аввакум.
- Бизнес? - воспоминания о любви не вытесняют
в ней чувства уважения.- О!-восклицает Надин.
- Картины,- поясняет Аввакум.
- Помню, помню,- говорит Надин.- Ведь вы художник. Тут вам особенно не позавидуешь. Но торговля
картинами, как я слышала, приносит немалые доходы.
Аввакум кивнул головой. Большие, иной раз очень большие, хотя и не так часто.
- Надин, крошка моя, а тот номер, шестой, вы
помните?
Надин качает головой. Она за свою жизнь бывала в стольких номерах! Но тут же спешит улыбнуться:
- Как же не помнить, мосье! Помню! Вам и сейчас
хотелось бы получить этот номер, шестой?
Больше нет "ее мальчика" - ведь он торгует картинами.
- Хорошо бы он оказался свободным,- говорит
Аввакум.-Я - консерватор, дорожу старыми воспоминаниями. А вы, моя маленькая Надин?
Она говорит, что шестой номер, к счастью, свободен, но на его старые воспоминания никак не отвечает. Вот ключ. Пожалуйста, карточку она потом заполнит, пусть он только поставит свою подпись тут вот, внизу.
Ставя на карточке подпись, Аввакум ощущает за
пах Надин, которая почти касается головой его плеча. Те же духи. Как все это живо напоминает то время! - Надин, может, выпадет удобный случай пройти вечерком, часов в одиннадцать, мимо моего номера?
Поужинать Аввакум зашел в кафе рядом с отелем. За кофе он успел просмотреть вечерние газеты - все до единой под крупными заголовками сообщали о "странном бегстве из Варны профессора Трофимова". Ученый-де спасал свое открытие от советских властей, которые хотели, стремились использовать его в военных целях...
В одиннадцать часов к нему постучалась Надин. Принимая гостью, он сделал вид, будто только что пробудился от тяжелого сна. Зевал. Попросил ее подождать, пока он примет душ. Пятнадцать минут, не больше.
- Ах, бог мой, с кем не случается!-обнадеживающе утешала его Надин.Да еще после такой утомительной дороги!
Она все понимает, не маленькая.
Шестой номер! Перед спальней - гардеробная. Из гардеробной - дверь в маленькую гостиную, а оттуда в ванную. Аввакум запер гардеробную, достал из чемодана свой транзистор и ушел в ванную. Открыв кран, он пустил в ванну горячую воду, а сам сел перед зеркалом, отыскал в записной книжке "пустую" страницу и повернул диск настройки транзистора.
Было точно одиннадцать десять.
Откуда-то из эфира стали долетать точки и тире. На это ушло десять минут. Аввакум тут же взялся расшифровывать запись: "Перехвачена радиограмма "Лайт". Текст: "Двадцать пятого июля Спартель. На следующий день берешь Ганса. Он будет ждать у Дракона. Пароль для связи четвертый. Якорь у входа в залив. Посторонних не допускать. Сойдешь только ты и Франсуа. Сразу по прибытии Ганса трогаешься дальше по условленному курсу". Наше указание: разыщи W для получения инструкций".
