Алексей Макеев - Алиби с того света
«Дурак ты! – подумал Гуров. В этом положении и за такой вот защитой тебя не то что снайпер, даже майор из своего пугача легко снимет. Он будет прав, если не особенно разбираться в ситуации. В конце концов главное в таком положении – спасти женщину. Это вообще самое важное в работе полиции – защита людей от преступников. Это уже ваши проблемы, господа стражи порядка, что вы убили информированного преступника, что теперь вы лишились информации. Работайте, ищите других, а сейчас главное – женщина».
– Стою, Паша! – недовольно проворчал Гуров. – Чего разорался? Боишься, что ли? Если так, то очень даже правильно делаешь.
– Заткнись! – почти истерически прокричал Калачев и с усилием поднял с пола продавщицу. – Вот она, смотри. Пока живая.
Это была совсем молоденькая девушка. Ей, наверное, не исполнилось еще и двадцати. Сильно накрашенные глаза превратились от слез в два черных пятна туши. Губная помада размазана по щекам. Эта девчушка выглядела сейчас как мокрый котенок, дрожащий от холода и страха.
Сердце сыщика сжалось. Думать так нельзя, но все-таки было бы лучше, если бы там оказалась взрослая опытная женщина. Для нее испуг прошел бы почти бесследно. А для этой пигалицы все может закончиться психологической травмой. Это событие станет самым большим нервным потрясением в ее жизни. Формирование человека, как физическое, так и психологическое, завершается, по словам ученых, в среднем к двадцати пяти годам. Поэтому такие встряски в раннем возрасте крайне нежелательны. Но вот встречаются такие типы!..
– Девочка, не бойся, – уверенно заявил Гуров. – Мы уже здесь, и он тебя не тронет. Успокойся, скоро все кончится.
– Хватит болтать! – Калачев пихнул девушку на пол. – Видел? Теперь давай команду очистить мне проход!
– Проход тебе очистить? – Гуров усмехнулся и заявил: – Эту операцию с тобой на зоне обязательно произведут. Хотя ты ведь не сидел, не рецидивист. У тебя есть шанс получить не строгий режим, а всего-навсего поселение. Ты, Паша, еще можешь вывернуться, если будешь вести себя умно и слушаться меня. Правда, на тебе еще и не должно быть чужой крови.
Калачев молчал и сверлил взглядом полковника, стоявшего перед витриной. По этим признакам Лев Иванович понял, что дела плохи. Есть кровь на этом парне. Тогда все хуже. Ему есть что терять. Он может думать, что сумеет вырваться и исчезнуть. Дурак! Два раза дурак!
– А если на тебе есть кровь, Паша, тогда тебе сто раз надо подумать, прежде чем что-то предпринимать! Ты знаешь, почему я до полковника дослужился? Потому что я умный, Паша. Я работаю не в обычной ментовке, Паша, а в Главном управлении уголовного розыска. Это что-то значит. Слушай сюда, бедолага!
Теперь Гуров говорил другим тоном. Он давил голосом, интонацией, чуть ли не всем своим весом, пытаясь вбить в голову этому парню, что все очень плохо, настолько погано, что только вот этот человек, который с ним разговаривает, и может спасти его от самого страшного и ужасного, от того, что намного хуже смерти.
– Если ты замазан так, как я думаю, Паша, то тебе вышка светит. Раньше все было просто. Тогда ты получал пулю в голову, и все мучения кончались. Нужно было только пережить эти минуты и два десятка шагов до той точки, где ты эту пулю получишь. Но теперь смертную казнь отменили, Паша, ты ведь знаешь об этом, слышал. Я тебе нисколько не завидую, если ты получишь пожизненное заключение.
– Это чем же оно плохо? – Калачев криво усмехнулся, но голос его звучал уже тише и глуше. – Гуманно! И там небось люди живут.
– Не «люди», Паша, и не «живут». Ты не знаешь, не видел, а я много раз любовался. Пять, десять лет, двадцать. Все одни и те же стены, ситуация, звуки. Ты начинаешь постепенно сходить с ума, тихо, незаметно замыкаешься в себе, уходишь в свой внутренний мир, а там лишь чернота, сплошная помойка. Ты, одинокий, холодный, лежишь посреди объедков собственной жизни, свернувшись калачиком, или начинаешь буйствовать, пытаешься разорвать этот круг безумия. Тогда ты оказываешься в узком штрафном изоляторе. Изо дня в день, год за годом!..
– Заткнись! – заорал Калачев и прижал руки к голове.
Гурову показалось, что парень попытался одновременно закрывать ладонями и уши, и глаза. Теперь ему мешал пистолет, зажатый в правой руке. Это оружие уже было инородным телом в страшной перспективе. Калачев боялся давно, минут тридцать, а может, целый час. Как только стал понимать, что ему не уйти, что все его маневры не помогают. Как только представил, что ему предъявят, когда возьмут. А ведь, кажется, грехов за ним хватает, раз он в такой панике.
– Паша!.. – Гуров подошел к самой витрине и оперся на нее руками.
Теперь он говорил спокойно, вкрадчиво, буквально увещевал:
– Паша, слушай сюда. Я помогу тебе, сумею это сделать. Ты покаешься, во всем сознаешься. Судьи это любят. Даже если ты получишь пожизненное, то через двадцать или двадцать пять лет сможешь подать на апелляцию. У тебя будет шанс, Паша, понимаешь?! Если не сдашься, то тебя будет брать ОМОН. Тогда тебе крышка. Ты поймешь, что это такое – знать, что не выйдешь никогда. Я даю тебе надежду, Паша, слышишь?
Гуров говорил еще что-то, играл словами, вселяющими ужас, а потом теми, которые давали надежду, рисовали ее. Калачев стоял, все еще прижимая к голове руки, потом вдруг обнаружил, что в них зажат пистолет.
Он отшвырнул его как ядовитую змею, пнул девушку ногой и сдавленно выкрикнул:
– Пошла отсюда, дура!
Девушка с истошным криком и плачем вскочила с пола, свалила несколько больших ваз с цветами и бросилась из магазина. Ее перехватил старший лейтенант, обнял и увел за колонну.
Только теперь Лев Иванович услышал, что под сводами подземного перехода уже не так тихо, как было раньше. Теперь стали слышны шорохи, тихие переговоры. Иногда раздавался лязг металла. Ясно, прибыло спецподразделение.
Гуров мог бы войти в помещение магазинчика, подобрать брошенный пистолет и вывести оттуда Калачева. Но он опасался, что, как только отойдет от разбитой витрины, перестанет говорить, Калачев может сорваться. Тогда его поведение станет совершенно непредсказуемым.
Ощутив, что рядом есть кто-то, скорее всего, пара бойцов спецназа, полковник повел опущенной рукой. Мол, ко мне! Пригнитесь! Можно!
Две темные тени мелькнули на уровне колен. Тихо ступая, бойцы на полусогнутых ногах проникли в магазинчик. Один быстрым движением подобрал брошенный пистолет. Потом умелые руки согнули Калачева пополам. Спецназовцы заставили его раздвинуть ноги и быстро обыскали. В тишине звонко щелкнули замки наручников.
Глава 7
– Ну что?.. – Гуров повернулся к эксперту, вошедшему в кабинет Коюшева. – Разобрались, как Никитина убило током?
– Так точно. Собственно, все просто подтвердилось. В материалах следствия суть дела отражена правильно. Оголенные участки сетевого провода, характерная потертость от длительного использования или нахождения в местах взаимодействия с твердыми предметами. Там проблема в другом.
– Да? И в чем же?
– Судмедэксперты еще тогда сделали вывод о характере пораженного места, но следователь не обратил на это внимания.
– Да говори же! – не выдержал Коюшев. – Что ты кота за хвост тянешь?
– Точечное поражение, как при разовом коротком касании, обычно выражено в покраснении небольшого участка кожи. В данном случае такой узкой локализации просто нет. Если говорить проще, то теперь уже понятно, что поражение током не было кратковременным. Человека мучили, когда он находился в сознании. Не исключено, что он после первого удара отключился, и преступники опять приложили к его телу оголенные провода, чтобы убедиться в том, что сердце остановилось. Их прижимали к обеим рукам, примерно в тех же местах, через которые был получен первый удар током.
– А прав оказался ваш курсант, – заявил Коюшев, усмехнулся и посмотрел на Гурова. – Пожалуй, формула в данном случае есть. Одно слагаемое всюду неизвестно, а второе – видимость несчастного случая.
– Да, – задумчиво произнес Гуров. – Только это неизвестное слагаемое лучше называть не «икс», а «как». Вы аппаратуру из гаража Никитина изъяли?
– Так точно. Перевезли к нам в лабораторию, пригласили толковых экспертов. Разрешите добавить, товарищ полковник?
– Да.
– Мы несколько раз, без тока конечно, провели эксперимент. Не мог Никитин сам себя ударить током. А если случайно задел, то это было слишком кратковременное воздействие.
– Я понял. Вы разберитесь лучше, чем он там занимался, что изобретал. Из-за чего-то его ведь убили, если это не несчастный случай с летальным исходом.
Эксперт кивнул и вышел. Гуров посмотрел на часы и заторопился:
– Поехали, Георгий Васильевич, время поджимает.
В комнате для допросов следственного изолятора было не по-осеннему солнечно. Яркие и неуместно веселые для этого заведения лучи пробивались через окно, расположенное на высоте почти двух метров. Старинное здание служило тюрьмой еще в начале прошлого века, и в архитектуре угадывались тенденции того времени. Окно не просто зарешечено и закрыто сеткой, оно еще и располагаться должно на недосягаемой высоте.
