Нина Васина - Необитаемое сердце Северины
Солодуха уверенно заявила, что Немец – вурдалак, живет в Полутьме стражем, а что сторожит, то никому не ведомо.
Устав от обсуждения нечисти, Северина как-то попросила рассказать ей... про любовь.
– Вы же любили кого-то? – удивилась она молчанию старушек после ее просьбы.
– Кукушка любила, – сказала Солодуха. – Так любила, что жизнь свою загубила. А я так нет. Теперь понимаю, что и не любила вовсе. Замужем была, рожала, мужу не изменяла. А теперь вот, к смерти, тоскую сильно по Дауньке. Так бы и смотрела на него, лапушку, как он картошку чистит, на его улыбку нежную...
– Кукушка, расскажи, – попросила Северина.
– Так ведь я плакать буду, – предупредила Кукушка. – Вы уж не обессудьте. Убила ведь я свою любовь. Из пистолета. Уверена, что хочешь такое слушать?
– Как можно убить любовь из пистолета? – Северина постаралась не выдать голосом улыбку.
– А и правда, – согласилась Кукушка. – Мужика я убила, которого любила, чтобы эту самую любовь сохранить. Его нет уже давно, а я любовь в себе ношу. Права ты, Севушка, мужика я убила ради большой любви.
– Рассказывай уже, а то напустила тумана! – потребовала Солодуха.
– В конце войны это было, – послушно зачастила Кукушка. – Оказалась я после немецкого плена в белорусской деревушке. Из Германии шла, считай, всю Европу прошла. Да и задержалась в белорусской деревне у границы. Потому что влюбилась сильно. Так сильно, что под ноги ему стелилась. Он тоже с меня глаз не сводил, женой назвал. А мать его против была. Она ему другую невесту подобрала, пока он воевал. Ну вот, как мы вместе – счастье меня защищает, а как он в рейс уйдет, свекровь меня со свету сживает. Так и мыкалась с полгода, пока свекровь не решилась меня отравить. Уехал мой любимый, а она дала мне отвару выпить, я и умерла. Свекровь поспешила с похоронами – приехал мою любимый через день, а я уже закопанная лежу в гробу. Он сильно расстроился, так сильно, что захотел меня увидеть. И пошел могилу раскапывать. Народ, конечно, собрался. Свекровь его волоком с кладбища тащит, а он одно твердит – попрощаюсь, мол, и закопаю. Раскопал. Гроб открыл. А я и села в гробу. Воздуха глотнула и села. Свекровь от такого свалилась замертво. А мое состояние врачи потом определили как летаргический сон. Заснула я крепко от того отвара. Так крепко, что даже пульс не нащупать было, и зеркало не потело от дыхания. А свекровь-то померла на кладбище от вида моего сидячего. Как ни разбирались, виноватого не нашли, а хоронить ее все одно надо. В моем гробу в ту же могилу через неделю и опустили. И вот после похорон муж стал смотреть на меня как на убийцу матери, бить и оскорблять. Даже видеть меня не мог – отворачивался. Вот я его через месяц такой жизни из пистолета и застрелила.
– Ну и дура, – вздохнула Солодуха. – Семь лет лагерей дали. Да и то потому мало, что врачи нашли у нее после закапывания в могилу психический сдвиг.
– Ты застрелила мужа, потому что он тебя бил, – подвела итог Северина.
– Я его застрелила, чтобы любовь свою сохранить. Чтобы не убил он любовь во мне жестокостью, чтобы вспоминала только наше счастье. Я сейчас его помню веселым и ласковым. И ни о чем не жалею.
– Подумаешь, бил! – хмыкнула Солодуха. – Мой тоже руки распускал. Пока я через три года не стала сопротивляться. Отходила его как следует поленом, а потом мы помирились, и сладко было вместе ночку проводить. А про любовь могу рассказать тебе только про чужую. Сестра моя Зина сильно любила своего мужа. А он был партийный, это еще при построении коммунизма было. Должность высокую занимал – председатель райкома партии. Зина умерла молодой – не больше тридцати ей было. Похоронили, все нормально. И стала она мужу сниться.
– Опять – о кладбище и покойниках? – Северина закуталась в одеяло и забралась на печку к Кукушке.
– Не о кладбище. О любви. Что ж поделать, если любовь и смерть рядом ходят. Стала она, значит, ему сниться. Что-то сказать хочет. А муж этот, который уже вдовец, потерял свой партбилет. Не может найти после похорон. И доложить боится – за такое могли тогда запросто с должности снять. Ну вот, Зинка ему во сне и говорит: «Не переживай, твой партбилет у меня, только когда гроб откроешь, не смотри мне в лицо, не поднимай покрывало».
– Ты уверена, что это про любовь?.. – стучит зубами Северина.
– Уверена! Он подумал, и решил гроб откопать. Откопал. Открыл. И – вот он, партбилет. Завалился в покрывало между накрытым телом и стенкой гроба. Видно, при прощании, когда он наклонился мертвую поцеловать, билет и выпал из нагрудного кармана. Вот та-а-а-ак.... – Солодуха от души зевнула. – Такая любовь у нее была, что и на том свете заботилась о карьере мужа...
Через полминуты тишины Северина услышала тихий храп снизу с кровати. И громко спросила, стараясь унять дрожь:
– Он посмотрел ей в лицо?
– Так ведь... – пробормотала Солодуха, вздохнув, – конечно. Как не посмотреть?.. Посмотрел. Открыл покрывало с головы, а там!.. Лица уже считай и нету – все сожрал солитер, местами – до черепа. Сожрал, обернулся вокруг Зинкиной головы, да и помер тоже.
– Кто эт-то? – спросила Северина. – Кто это был?!
– Бычий цепень, червь такой, – разъяснила Солодуха, борясь со сном. – Живет в человеке и жрет его изнутри. Так вот и узнали, отчего Зинка померла... А то все – чахотка... чахотка...
– Это что-то вроде большого глиста? – сразу успокоилась Северина, но Солодуха уже всхрапывала внизу. Тихо посвистывала носом Кукушка рядом с девочкой.
Северина спустилась в одеяле вниз и села у окна смотреть на залитый луной снег. Кладбище было далеко от Полутьмы, но Северина ясно вспомнила похороны мамы, могилы под снегом, гробы... и в каждом – любовь.
* * *
– Ты их слушай поменьше или поправку делай на маразм, – посоветовала Армия на другой день. – Нашла о чем спрашивать – о любви! Да еще грустить после. Есть серьезный повод погрустить и без того. Елка ночью умерла. Просила же ее по-хорошему в августе помереть, так нет, все – по-своему. «Не могу, – говорит, – умереть в золоте. Только в серебре!» Лежи теперь в этом серебре в сарае до весны. Нападало его выше крыши. А ты что, плакать собралась?
– Когда... она?.. – спросила сквозь слезы Северина.
– Говорю же – ночью!
– Я должна это проверить!.. – Северина бросилась бежать.
– В каком смысле?.. – удивилась Армия вслед.
* * *
Северина прибежала к Елке, а та лежит на кровати в белом платье. Руки – вдоль тела, на лбу – веночек из засушенных ромашек. На платье чем-то черным нарисована рыба, которую крест перечеркивает и два треугольника друг на друге шестиконечной звездой. Северина встала на колени и положила ладошки на грудь Елки. И замерла.
– Умерла, умерла, – сказала Любава. – Можешь не сомневаться. Фельдшер из Шалакуши возле нее с вечера дежурил, недавно ушел. В три часа ночи умерла. Вот... я ее платье свадебное испортила... Но все нарисовала, как велено было. Выпьешь?
Северина встала, подошла к столу. Любава сидит перед бутылкой и бессмысленно ей улыбается.
– Зачем ты пьешь? Кто же хоронить мать будет? – укоризненно спросила Северина.
– Хорони-и-ить? – издевательски удивилась Любава. – И как это, интересно?..
Северина села к столу и взяла печенье из раскрытой пачки. Покрошила его в тоске на маленькие кусочки и высыпала в рот. Осмотрела тарелки с картошкой, огурцами, грибочками маринованными, орехами и – россыпь гроздей калины и рябины по столу.
– Поминать не велено, – развела руки Любава. – Никакого застолья. Из еды должны быть только дары природы. Дары... От чего она умерла? – Любава уставилась на Северину. – Ну? Что смотришь? Я спрашиваю, от чего она умерла?
– Не знаю, – опешила Северина. – Могу сказать, что у нее болело, когда она жива была. Кровеносная система у почек стопорилась. Почки болели. Утолщение в сердечном клапане было. А так...
– От любви она умерла! – громко объявила Любава, ложась на стол головой.
Северина встала и сердито крикнула, уходя:
– Пошли вы все с вашей любовью!
* * *
– Севушка, Севушка, просни-и-и-ись!.. – Любава гладит Северину по голове и дует на веки. – Сильвестров день сегодня, середина января. Нужно на улицу идти, навозные кучи ворошить, яйцо черного петуха искать. А как не найдем, то из яйца этого весной вылупится...Что вылупится?..
– Змей-василиск, – бормочет Северина и открывает глаза. – Солитера десятиметрового можно назвать змеем?.. Может, этот умный Сильвестр наказал людям зимой навоз ворошить, чтобы в нем замерзали яйца паразитов, а?.. – Северина осмотрелась, потерявшись со сна.
Она у себя дома. Заснула за столом на раскрытой книжке. Ярким кругом на клеенке – свет от настольной лампы. За окном – темно, вороши навоз, не вороши, ничего не увидеть. Да и навоз большой кучей лежит только у Бугаева, от коровы Машки. Северина посмотрела на ходики на стене, а они стоят. Тогда она посмотрела в близкое лицо Любавы и вздрогнула: у той в глазах жуть болотная дрожит, как говорила Елка, когда дочь уходила в загул.
