Гилберт Адэр - Убийство в стиле

— Нет, ни малейших. Я приветствую все, что угодно, лишь бы это способствовало раскрытию столь ужасного преступления.

— Отлично. Значит, с вашего разрешения мы можем продолжать. Вы — Рекс Хенуэй, — режиссер «Если меня найдут мертвой»?

— Именно так.

— И стали им, насколько я понял, после смерти Аластера Фарджиона?

— Именно так.

Неожиданно вмешалась Эвадна Маунт:

— Можно мне, инспектор?

Хотя Колверт ничего против не имел, он тем не менее слегка растерялся. Бесспорно, он сам пригласил романистку вместе со своим прежним начальником принять участие в допросах, но он не ожидал, что она так незамедлительно, почти до неприличия незамедлительно, примет его приглашение. Однако, заметив искорки в глазах Трабшо, словно подразумевавшие «мне следовало предупредить вас», он сказал только:

— Прошу вас, мисс Маунт.

— Мистер Хенуэй, — спросила она, — не правда ли, вы стали режиссером этого фильма при несколько необычных обстоятельствах?

— Правильно ли я понял, — спросил Хенуэй, — что, употребив слово «необычный», вы подразумеваете обстоятельства смерти мистера Фарджиона?

— Да, отчасти. Но, собственно, я подумала о крайне необычном завещании, которое он оставил в своей лондонской квартире.

— Завещание? — сказал Колверт. — Это еще что? Ни о каком завещании я не слышал.

— Может быть, — невозмутимо сказала романистка, — мистер Хенуэй пожелает объяснить?

— Мисс Маунт абсолютно точна, инспектор. Завещание было. То есть есть… странный, иначе его не назвать, документ, который Хэтти, супруга мистера Фарджиона, нашла среди его бумаг после его смерти.

— Какого рода документ?

— Насколько мне известно, он все еще находится у миссис Фарджион, и, я уверен, она будет счастлива отдать его вам. Он написан и подписан Фарджи.

Вмешаться взял теперь на себя Трабшо:

— Был ли он кем-либо засвидетельствован?

— Самой миссис Фарджион. Вкратце в нем говорится, что если с ним — то есть с Фарджи — что-нибудь случится, прежде чем он успеет начать съемки «Если меня найдут мертвой», тогда вместо него режиссером фильма должен стать я.

Последовал момент молчания, пока Колверт переваривал эту информацию.

Затем:

— Мне это кажется крайне необычным распоряжением.

— Абсолютно согласен, — хладнокровно сказал Хенуэй.

— Такого рода посмертное перепоручение или назначение, как вы его там ни определяете, обычная практика в кинобизнесе?

— Вовсе нет. Я в первый раз услышал о подобном. Когда возникает такая ситуация — например, режиссер умирает в разгар съемок или даже перед их началом, — то, полагаю, прерогатива решать, как они будут продолжаться и будут ли вообще, принадлежит исключительно продюсеру. Однако поймите, инспектор, это лишь мое предположение, так как я, право же, не припомню, чтобы такое когда-либо случалось в кинобизнесе.

— Так-так. Значит, вы сами были удивлены, узнав о существовании этого документа?

— Удивлен? Я был ошарашен. Не мог поверить своим ушам, когда Хэтти сказала мне.

Теперь спросил Трабшо:

— Мистер Фарджион когда-либо говорил вам, что опасается за свою жизнь?

— Конечно, нет. И вообще это не слишком похоже на Аластера Фарджиона, которого я знал.

— Если предположить, что он все-таки испытывал такой страх, с кем он мог бы им поделиться?

— Полагаю, если бы он поделился им, то только с миссис Фарджион. Но она ни разу ничего такого мне не говорила.

— Может быть, — сказал Трабшо Колверту, — нам также следует вызвать миссис Фарджион?

В этот момент, предварив свое вмешательство кашлем, сержант Уистлер доложил от двери:

— Она уже здесь, сэр.

— Что? Вдова Фарджиона в студии?

— Да, сэр. Я видел, как она подъехала. Минут двадцать назад.

— Да что она тут делает?

— По-видимому, она тут постоянно, — сказала Эвадна.

— Постоянно тут?

— Так нам сказала Кора. Когда Фарджион снимал свои фильмы тут, его жена всегда находилась в студии, сидела — и тоже вязала — в каком-нибудь уголке в полном одиночестве, никогда ни с кем и словом не обмениваясь.

— Но что она делает здесь сегодня? — не отступал Колверт. — Мистер Хенуэй, вы можете это как-то объяснить?

— Думаю, вяжет, как всегда. Но если вы о том, зачем она явилась на место съемок фильма, которые отменены, я понятия не имею.

Трабшо вновь обернулся к молодому инспектору.

— Какова бы ни была причина, раз уж она здесь, нам имело бы смысл задать вопросы и ей.

— Безусловно, — ответил Колверт. — Уистлер, пойдите узнайте, все ли еще миссис — Хэтти, так ведь — все ли еще миссис Хэтти Фарджион в студии. Если да, сообщите ей — со всей важностью, — что я хотел бы, чтобы она подождала, пока у меня не появится возможность поговорить с ней.

С энергичным «сию минуту, сэр» сержант покинул кабинет.

— Мистер Хенуэй, — вот что теперь сказала режиссеру Эвадна, — вы только что признались, что были удивлены, услышав о существовании этого нелегального документа, и это, разумеется, понятно. Но были вы, кроме того, обрадованы?

Прежде чем ответить на ее вопрос, Хенуэй, как заметили все, потянул время, чтобы тщательно построить миниатюрный индейский вигвам из своих сложенных ладоней и перекрещенных пальцев. Затем он сказал:

— Прошу прощения?

— Были ли вы обрадованы? Обрадованы, что Фарджион передал свой фильм вам?

— Ну, разумеется, — ответил он пресным голосом. — Разумеется, я был обрадован, что он, как вы выразились, передал свой фильм мне. Но только я предпочел бы слова «почтил меня». Это же величайший комплимент мне от человека, кем я не просто восхищался, но перед кем благоговел как перед художником, кого в личном плане считал своим ментором. Почти символическим отцом. А поскольку я всегда мечтал поставить фильм сам, и поскольку мне пришлось слишком долго ждать такой возможности, конечно, и вопроса не возникало, чтобы я от нее отказался, когда она мне все-таки представилась.

Я хочу, однако, чтобы вы поняли, что я был крайне близок с Фарджи, был его сотрудником и другом почти десятилетие, и его недавняя смерть явилась для меня колоссальным шоком — шоком, от которого я еще не вполне оправился. И, мне кажется, я могу со всей честностью утверждать, что мои честолюбивые помыслы никоим образом не могли вызвать у меня желания, чтобы он преждевременно умер, лишь бы мне представился случай снять мой первый фильм. Если таковой была подоплека вопроса, который вы сейчас мне задали — если вы, короче говоря, подразумевали, будто я был обрадован не просто тем, что фильм Фарджи перешел ко мне, но и тем, что Фарджи перешел в мир иной, то, должен сказать, меня это крайне возмущает.

— Ничего подобного, молодой человек, прошу, примите мои заверения, что я не приписывала вам никаких тайных побуждений. Однако скажите мне, — продолжала она, не дав ему почти никакого времени для умиротворения, — и, пожалуйста, не обижайтесь опять на то, как я это говорю, почему Фарджион выбрал вас, всего лишь ассистента, как замену себе, как своего наследника, а не умудренного опытом режиссера?

— Мисс Маунт, не думаю, что вы представляете себе, что значит быть ассистентом режиссера, Первым Помощником, как его называем мы. Например, я понятия не имею, есть ли у вас как писательницы ассистент или нет. Но если он все-таки у вас есть, полагаю, это должна быть очень компетентная барышня, которая пишет под вашу диктовку, печатает ваши рукописи, помогает вам в розысках сведений и, возможно, даже заваривает вам чай. По контрасту Первый Помощник в кинопромышленности являет собой правую руку режиссера. Он предлагает советы, рекомендует то или это, если в кадре что-то не залаживается, и даже сам руководит съемкой кадра-другого, если по той или иной причине режиссер временно отсутствует. Это очень ответственный пост, и я, как уже упоминал, занимал его при Фарджионе десять лет. Он абсолютно мне доверял, и остается только предположить, что вследствие этого он мог доверить мне фильм более, чем кому-либо другому.

— Однако из того, что бедная милая Кора сказала нам, мне и мистеру Трабшо, доверие это выглядело поначалу незаслуженным. Вы оказались катастрофическим режиссером, разве нет, когда приступили к съемкам? Вы выглядели, как кажется, настолько беспомощным, что даже пошли разговоры во второй раз прекратить съемки. Не так ли?

Хотя он все еще предпочитал не вмешиваться, Колверт обнаружил, что ему не по себе от неисправимо брутальной прямолинейности романистки, и даже Трабшо, свыкшийся с ее бульдозерным стилем, не мог не подумать, что она, пожалуй, преступила все границы.

Хенуэй, со своей стороны, остался непробиваемо спокойным.

— Так действительно и было, — ответил он. — Впечатление мисс Резерфорд соответствовало действительному положению вещей, как я готов признать первым. Ну, видимо, не первым, поскольку она меня опередила. Не буду отрицать, что первые дни на съемочной площадке были для меня кошмаром. Меня полностью подавлял пример, призрачное присутствие, аура, если хотите, великого Аластера Фарджиона. Я все время спрашивал себя: «Что сделал бы Фарджи? Что сделал бы Фарджи?» И чем беспомощнее я трепыхался, тем хуже шло дело. Съемочная группа, знаете ли, схожа со стаей диких животных. Они чуют неуверенность режиссера, и когда он, в свою очередь, понимает, что они ощущают его страх, ситуация выходит из-под контроля полностью. Честно говоря, я сам мог положить конец съемкам прежде, чем это сделала бы студия.