Елена Басманова - Тайна серебряной вазы
Все подавленно молчали.
– Да, – развивал новую версию профессор, – мы все знаем, что Клим Кириллович проходил стажировку в Швейцарии. Но не знаем, с какими людьми он там встречался, не мог ли кто-то его завербовать?
– Я бы это почувствовала, – в голосе Полины Тихоновны появились упрямые нотки. – Фактов у меня нет. Он вращался в среде ученых, медиков. А они политикой интересуются мало. – И решительно заявила: – Исключено. Клим никогда не стал бы шпионом. Он патриот, я знаю.
– Интересно и другое, – вкрадчиво подала голос Брунгильда, – а какую государственную тайну мог бы выдать им Клим Кириллович?
– Например, ему стало известно, что Россия вот-вот вступит в войну на стороне буров, – поделилась своей догадкой Мура, она и так слишком долго молчала.
– Это твои фантазии, дорогая, и ничего больше, – с досадой произнес Николай Николаевич. – Нет, это тоже невероятная версия. А что, если Клим Кириллович вступил в какую-нибудь подпольную революционную организацию? Такое может быть? Кровь молодая, горячая, мечты о счастливом будущем человечества кружат голову...
– Дорогой Николай Николаевич, – укорила его Елизавета Викентьевна, – эти настроения мы в нем заметили бы, обязательно что-то проскользнуло бы в разговоре.
– Вообще-то, – огорченно призналась Полина Тихоновна, – против счастливого будущего человечества Климушка ничего не имел.
– Мы ведь тоже не против счастливого будущего человечества, – успокоил ее профессор.
– И нам не нравится грязь, болезни, нищета, необразованность народа, – подтвердила Брунгильда. – Всем хочется лучшего. Что в этом преступного?
– Преступного-то нет, – согласился было профессор, и едко продолжил. – Если ты не входишь в организацию, которая желает свержения законной власти. Мутит народ, ведет антигосударственную пропаганду.
– Отец, – недоуменно сказала Брунгильда, – ты предлагаешь нам поверить в какую-то странную версию. Клим Кириллович – подпольный революционер?
– Милая моя, – ответил Николай Николаевич, – я ничего плохого о своем бывшем ученике сказать не хочу. Но должен тебе доложить, что во времена моей молодости я встречал немало достойных интеллигентных людей, в том числе и высокообразованных, которые не гнушались вступать в подпольные организации. Некоторые даже бомбы бросали в представителей власти.
– Да, дорогая, – поддержала мужа Елизавета Викентьевна, – среди них были и очень милые девушки.
– Простите, Полина Тихоновна, – обратился к тетушке профессор, – я понимаю, что мы раним ваше любящее доброе сердце своими холодными размышлениями, но это всего-навсего попытка разобраться и помочь Климу Кирилловичу. Однако я вижу, все бесполезно – с какой стороны ни подходи, все выглядит глупо и дико. Право, все три варианта никуда не годятся. Что же нам делать?
Полина Тихоновна вздохнула и опустила глаза.
– Я боюсь высказать вслух еще одну мысль.
– Не бойтесь ничего, – подбодрил ее профессор, – говорите смело.
– Она только сейчас пришла мне в голову, извините, мысль неприятная. Как бы это сказать? Не знаю... – После некоторого замешательства Полина Тихоновна решительно спросила: – Не повредит ли вам, профессор, знакомство с нами, то есть с Климом? Не бросит ли оно на вас тень подозрений?
– Чушь, – резко отреагировал профессор, – простите, я не то хотел сказать.
– Вы предполагаете, что и к нам могут прийти с обыском? – искренне изумилась Елизавета Викентьевна.
– Я не знаю, я просто так сказала, но мне страшно, я ничего не понимаю.
– Не огорчайтесь, милая Полина Тихоновна, – обратилась к ней Мура. – Мы не бросим в беде Клима Кирилловича, мы непременно что-нибудь придумаем. Правда, папа? Ну, скажи же что-нибудь?
Обхватив свою большую голову руками, Николай Николаевич Муромцев безмолвствовал.
– Да, доктору грозит какая-то опасность, – Елизавета Викентьевна попыталась сгладить затянувшуюся паузу, – надо что-то предпринять...
В этот момент из прихожей послышался резкий звук электрического звонка. Все разом вскочили с мест и застыли, глядя друг на друга.
– Нет, нет, я не думаю, что это полиция, – Елизавета Викентьевна ободряюще взглянула на своих домочадцев и гостью. – Я посмотрю, кто пожаловал – И, опережая мужа, устремилась в переднюю.
Мура схватила за руку Брунгильду, профессор устало опустился в кресло, тетушка Полина перекрестилась. Все жадно прислушивались к голосам, доносившимся из передней, – слов было не разобрать, но тональность разговора казалась скорее доброжелательной и даже радостной, нежели тревожной.
Через минуту в дверях появилась загадочно улыбающаяся Елизавета Викентьевна, она заговорила, и голос ее звучал счастливо и торжествующе:
– Дорогие мои, прошу любить и жаловать – наша пропащая душа, собственной персоной доктор Коровкин.
Из-за ее спины выступил и прошел в гостиную Клим Кириллович, живой и здоровый, улыбающийся, но все-таки внесший с собой ощущение тревоги. Поздоровавшись с присутствующими и усевшись на стул, он обвел всех ласковым взглядом.
– Простите, ради Христа, что столько хлопот вам доставил, – смущенно начал он. – Но теперь все позади, все благополучно завершилось. Тетушка, не плачьте, мне ничто не грозит.
– Как я рада, дорогой доктор, что вы здесь, – от своего неожиданного признания Брунгильда немного смутилась, и это все заметили.
– Я тоже рад, – поспешил заверить присутствующих доктор, – вы просто представить не можете, как я рад видеть снова вас всех.
– А мы собрали военный совет, решаем, как вас спасти, – похвасталась Мура. – Папа и Полина Тихоновна анализировали с научной точки зрения все факты.
– Да, задали вы нам, коллега, задачку, – с явным облегчением после пережитого напряжения рассмеялся профессор. – Так мы и не смогли решить: кто же вы – цареубийца, шпион или революционер-социалист?
– А вот Клим Кириллович сейчас нам и объяснит, кто он, теперь-то он знает, за что его арестовали и почему в его доме проводился обыск, – сказала, улыбаясь, Елизавета Викентьевна.
– Да, да, пожалуйста, расскажите нам скорее. – Мура привстала и по своей детской привычке собралась сесть, положив одну ногу под себя на стул, но, встретив укоризненный взгляд матери, чинно уселась, расправив подол платья.
– Поначалу я и сам никак не мог понять, чего от меня хотят эти люди. Да и Карл Иваныч Вирхов, человек достойный и порядочный во всех отношениях, вел себя очень странно. Он ни во что не вмешивался. Он выполнял распоряжения некоего Пановского...
– Да, вспомнила, обыском руководил человек по фамилии Пановский, – подтвердила тетушка Полина. – Прости, друг мой, я тебя перебила.
– Так вот этот самый Пановский все тряс передо мной бумагой, в которой было написано о его особых и чрезвычайных полномочиях. И даже показывал самоличную подпись Государя на ней. Правда, я так и не понял, из какого отдела Департамента полиции он явился.
– Возможно, он подчиняется самому Государю? – широко раскрыла глаза Мура.
– Тебя, ангел мой, все еще к чудесному тянет, к романтическому, – повернулся профессор к младшей дочери.
– Что он от вас требовал, Клим Кириллович?
Брунгильда тоже испытывала явное облегчение: изысканно положив пальцы одной руки на другую, она давала возможность всем любоваться их изяществом и яркой белизной кожи, особенно заметной при свете лампы под абажуром.
– Друзья мои, – торжественно начал доктор, – вы не поверите, но он запугивал меня кутузкой, обещал держать там до тех пор, пока я не признаюсь в краже.
– Что? – воскликнула тетушка Полина. – Как он смел? Какие у него основания?
– Тетушка, вы сейчас удивитесь еще больше. Да и вы все, дорогие друзья. Помните историю с младенцем, которого я вынимал ночью из витрины ширхановской булочной?
– Вас обвинили в том, что вы украли ребенка? – Неожиданное заявление доктора заставило Брунгильду перевести взгляд со своих белых пальчиков на Клима Кирилловича.
– Нет, нет и нет. По мнению Пановского, в пеленках ребенка находилось нечто, украденное мною при осмотре.
– И что же это могло быть? – озорно прищурил глаза профессор.
– Он не сказал. Медальон, записка – я сам гадаю.
– А с какой целью вы украли, он не объяснил? – Елизавета Викентьевна смешливо наморщила губы.
– Нет. Он специально велел посадить меня на ночь в кутузку, чтобы я подумал и признался. Я перебирал события, обдумывал все возможные варианты...
– Но, слава Богу, что он наконец понял беспочвенность своих подозрений и отпустил тебя, – перебила Клима тетушка, не сводившая с племянника любящих глаз.
– И здесь вы не угадали, – интригующе продолжил Клим Кириллович, – ничего он не понял. Утром я ему спокойно объяснил, что интересующий его предмет может по-прежнему находиться в пеленке. В морге, в могиле, вместе с младенцем. Он меня и выпустил, доказательств моей вины у него нет, да и откуда? Однако он потребовал, чтобы я написал обязательство явиться по первому требованию в участок.
