Миюки Миябэ - Горящая колесница
Сначала Нобуко, потом Акэми и наконец сам Конно — все по очереди брали в руки фотографий и внимательно рассматривали. Потом все дружно затрясли головами. То, что все трое делали это совершенно одинаково, выдавало в них членов одной семьи, хотя на первый взгляд между ними нельзя было обнаружить никакого сходства.
— Что ж, ясно, спасибо.
Если бы дело всегда шло так споро, как было бы легко!
Уже на пороге он вдруг решил задать ещё один вопрос. Он спросил, все ли вещи Сёко Сэкинэ удалось продать, — например, как поступили с одеждой?
— Мы устроили в гараже что-то вроде распродажи, — ответила Нобуко, — почти всё разошлось. Продавали очень дёшево. Она написала в прощальной записке, чтобы вырученные за её вещи деньги мы взяли себе за труды, но мы не собирались на этом наживаться.
— Раз уж речь зашла, то вот, видите? — Акэми слегка оттянула на себе свитер. — Тогда он мне и достался! Мам, ты помнишь?
Свитер был чёрный, с цветочным узором. На груди Акэми, как раз посередине, где сердце, распустился неведомый алый цветок.
На обратном пути, уже после полудня, Хомма заглянул в фотоателье возле ближайшей к дому станции. Он попросил, чтобы ему сделали увеличенную копию поляроидного снимка.
В ателье был только молодой парень, с виду студент, может быть, даже не работник, а хозяйский сын. Когда он увидел тот самый снятый крупным планом дом шоколадного цвета, то поинтересовался:
— Это что же такое?
— Я сам хочу узнать, затем и прошу увеличить.
— Вот оно что! Значит, оригинал вам нужен? Если так, подождите полчасика, я вам сразу верну. А увеличение будет готово послезавтра.
— Хорошо, я подожду.
Стулья в фотоателье были маленькие, с расшатанными ножками. За то время, пока Хомма сидел в ожидании появилось больше ни одного клиента. Из щелей дуло, было невыносимо холодно.
Хомме пришло в голову, что можно ненадолго отлучиться, и он направился к телефонной будке по соседству с фотоателье — позвонить в контору адвоката Мидзогути.
Ему ответил женский голос. Кажется, это была та самая секретарша Саваки. Она сообщила, что адвоката нет — по делам уехал на несколько дней в глубинку. Будет послезавтра.
— Хотелось бы встретиться с ним. Как там у вас с графиком?
— Заполнен до отказа, — отозвалась секретарша через некоторое время.
— Ничего, значит, не выйдет…
На другом конце провода послышался смешок:
— В обед господин Мидзогути всегда ходит в одно и то же место — в лапшевню по соседству с конторой, — может, там его застанете. Полчаса сможете поговорить…
Ресторанчик, где подавали японскую лапшу удон, назывался «Нагаторо». Хомма записал, как его найти, поблагодарил и положил трубку. Парень из фотоателье уже выглядывал на улицу, озираясь в поисках неусидчивого клиента.
Когда Хомма вернулся домой, на часах было больше трёх. Исаки не было. Может быть, он у кого-то из соседей, а может, ушёл за покупками. Хомма вскипятил воду, сделал себе чашку растворимого кофе, расположился на кухне и после некоторых раздумий набрал телефонный номер. Позвонил напрямую в отдел расследований.
Он не ожидал застать собеседника сразу. По всем расчётам, тот должен был находиться в отлучке. Поговорив некоторое время с полицейским, который работал теперь на его месте, и, обсудив местные новости, Хомма положил трубку и допил кофе. Перезвонили минут через двадцать. Он сразу подошёл и услышал громовой голос:
— Что-то ты рано сегодня! Ещё не вымотали процедуры? — Это был Икари Садао, товарищ Хоммы по службе.
Они вместе учились в Полицейской академии, но потом их пути разошлись, Икари получил назначение в отдел расследовании Главного управления. Однако бывает же такое — два года назад его направили в ту же оперативную группу, в которой состоял и Хомма. Икари тогда смеялся: «Вот так повысили! Оказался там же, где и ты!»
Я понял, что это ты звонишь, поэтому нарочно вышел. У начальства ушки на макушке, нормально не поговорить… У тебя что-то стряслось?
Икари был коротышка, но если его бросить об стенку — отскочит и тут же снова окажется на ногах, причём без единой царапины, эдакий мускулистый живчик. Говорит очень быстро и очень громко. Предки его испокон века торговали в квартале Инари буддийскими алтарями.
— Ты уж прости, что от работы отрываю, но есть просьба.
Икари рассмеялся:
— Да ладно, занесём тебе это на счёт. Когда вернёшься — отработаешь.
— Хочу, чтобы ты сделал запрос на ознакомление с персональными данными. Сможешь начальство обвести вокруг пальца?
— Легко. Эти чинуши дальше своего носа ничего не замечают. Где будем смотреть? В банке?
— Нет, в базе данных биржи труда и в муниципальном отделе регистрации места.
Хомма продиктовал номер полиса социального страхования, который получила «Сёко Сэкинэ», поступив на работу в контору Имаи, а также дату её рождения и адрес соответствующего окружного муниципалитета.
— Мне нужно знать, какие данные у них зафиксированы на этого человека. Если я прав, то страховка впервые поступающего на работу оформлялась дважды, в разных фирмах.
— Ясно. Что за фирмы?
Хомма рассказал про «Офисное оборудование Имаи» и «Торговую корпорацию Касаи», дал адреса.
Икари, не говоря ни слова, быстро записывал, потом уточнил:
— Ещё муниципальный отдел регистрации в Уцуномии?
— Да, личность всё та же, нужен посемейный реестр, раздел о выбывших. Хотелось бы иметь копию вкладыша.
Хомма сообщил данные Сёко Сэкинэ, относящиеся к тому времени, когда она ещё была зарегистрирована вместе с родителями.
На этот раз Икари, записывая, для верности повторив за Хоммой слово в слово.
— Дело пустяковое, — Икари чуть понизил голос, — только во что это ты влез? Я думал, что ты ходишь на свидания с докторшей, принимаешь процедуры…
— Меня попросили, один мой родственник… Ищу пропавшего человека. Вообще-то, не думал тебя беспокоить да, кажется, тучи сгущаются…
— Ты что имеешь в виду? — Слышно было, как Икари засопел. — Пахнет преступлением?
— Ну…
— Так возвращайся. Проведём официальное расследование, и никаких проблем. Чего тебе одному с этим маяться?
— Я ещё не совсем уверен… То есть уверен, но не понимаю, куда всё это дальше покатится.
— Да, морока…
— Во всяком случае, ещё некоторое время повожусь сам. Неловко просить, и всё же — помоги!
Судя по доносившимся из трубки звукам, Икари скрёб затылок, но наконец согласился:
— Ясно, сделаю. Но родственник, о котором ты говорил, — это, я надеюсь, не Сатору?
Икари баловал Сатору. Он говорил, что, как человек посторонний, имеет право безответственно потакать желаниям ребёнка.
— Сатору ни при чём. Это дальняя родня. Сын двоюродного брата Тидзуко. Ты знаешь, каким словом это называют — ну, то, кем он мне приходится?
— Откуда мне знать такие вещи? — Икари собирался уже вешать трубку, но Хомма опередил его вопросом:
— Ты-то как — всё ходишь на смотрины?
В свои сорок два года Икари был всё ещё одинок. Расхохотавшись, он ответил:
— Точно, хожу. В прошлое воскресенье ходил. Вдова, сыну двадцать лет.
— Что, понравилась?
— Почему ты так решил?
— Голос у тебя бодрый.
— Врёшь. Я что, по-твоему, такой простак? — Пошутив, Икари вновь посерьёзнел, — Так ты сказал, что ищешь кого-то?
— Сказал.
— Это женщина? — (Быстро же он схватывает!) — Эта женщина жива?
Хомма горько усмехнулся — слова застряли у него в горле. Да, проницательный Икари почуял, что пахнет палёным.
Настоящая Сёко Сэкинэ, скорее всего, мертва, вероятность — восемь или даже девять из десяти. Убийство или же случайная смерть — этого он пока точно не знает.
Но женщина, которая называет себя её именем, определённо жива, где-то она существует. Словно отвечая самому себе, Хомма медленно и членораздельно произнёс:
— Жива, только надо её найти. Уж эта женщина наверняка жива-здорова.
Икари некоторое время молчал, потом сказал только:
— Смотри осторожней! — и повесил трубку.
Хомма тоже отошёл от телефона.
Некоторое время он сидел, положив локти на стол и уставившись в пустоту. Потом через силу встал, принёс из комнаты Сатору маленький плеер и решил послушать музыку, которая осталась после Сёко Сэкинэ.
Там были песни — всё больше светлые и радостные, про любовь. Ни одна из них не застревала в голове. Перед глазами задремавшего Хоммы маячил алый цветок, цветок на свитере Акэми Конно, который остался после Сёко Сэкинэ — фальшивая Сёко не захотела его взять.
10
Курисака и на этот раз пришёл после девяти вечера. То ли он действительно занят, то ли не может уходить с работы раньше начальства, даже если со своими делами покончил, — по недовольному лицу молодого человека судить было трудно.
