Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом
Холмогоров опустился на кровать и погладил волосы Нади. Потом наклонился и коснулся губами ее щеки.
– Любимая, я не могу без тебя жить. Понял это давно, еще в момент нашего расставания. Пытался что-то изменить, забыть, но не выходит. И когда стало уже совсем невмоготу на этом свете без тебя, я решил: будь что будет, вернусь. Не примешь – зачем тогда вообще жить? Стоит ли? «В смертельной схватке с целым морем бед покончить с ними. Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук…» Только теперь я понимаю Гамлета. Понимаю то, что обычно проходит мимо сознания: Гамлет любит Офелию страстно и ждет смерти, боится смерти, опасается быть ослабленным любовью при встрече с неизбежным концом…
Он шептал, понижая голос, осторожно целуя руки, плечи, волосы Нади. А той было все равно. Лучше было бы, конечно, чтобы Саша ушел, но у нее не было сил сопротивляться. Холмогоров перевернул ее на спину и стал целовать шею, потянулся к губам.
– Любимая, не отвергай меня… Не гони меня в этот день…
Надя уперлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть – бесполезно. Хотела вывернуться – сил не хватило.
– Оставь меня, – шепнула она, хотя ей хотелось закричать. – Именно сегодня не говори ничего. Лучше уйди, мне сегодня хочется побыть одной.
Александр отстранился.
– Можно, я в гостиной переночую? Обещаю, что не буду больше беспокоить.
– Нет, – покачала головой Надя. – Если хочешь, поговорим об этом завтра, а лучше потом, когда…
Она хотела сказать «когда Елену Юрьевну похоронят», но не смогла произнести это вслух.
– Хорошо, – согласился Саша, – если ты против, я пойду.
Надя не вышла его провожать. Холмогоров оделся в коридоре, открыл дверь на лестничную площадку, но прикрыл ее снова, вернулся.
– Чайник вскипел. Тебе принести чашечку?
Вот тут Надежда поднялась с кровати и двинулась в прихожую.
– Не хочу ничего. Ступай.
Потом закрыла дверь на защелку, прошла на кухню, села за стол, закрыла ладонями лицо и заплакала.
Холмогоров вышел из подъезда, сделал несколько шагов и увидел, что к нему направляются двое крепких мужчин.
– Подожди! – окликнул его один из них.
Саша посмотрел по сторонам: во дворе пусто. Правда, на грабителей или хулиганов эти люди похожи не были. Обоим около тридцати, одеты прилично.
Мужчины подошли и встали перед Холмогоровым так, чтобы позади него оказалась стена дома.
– Куда намылился? – довольно грубо спросил тот, кто окликал его. – Каждый вечер убегаешь. Ты же обещал, что в ближайшее время все будет готово.
– Послушайте, это мое личное дело, когда я…
Второй незнакомец не дал договорить:
– У тебя нет ничего своего личного. А дел личных – тем более. Если тебе приказано жениться, должен сделать это завтра. А скажут убить свою бабу, значит, замочишь ее при первой встрече.
– Да пошли вы…
Холмогоров шагнул на парней, оттолкнул того, что стоял у него на пути, но второго шага не успел сделать, его ударили в живот. Саша согнулся и тут же получил удар ногой, который пришелся в плечо и от которого он отлетел к стене дома. А пока сползал на снег, оба незнакомца по очереди пнули его в грудь, причем явно целились в лицо, но Александр умудрился подставить руку, после чего завалился на бок, уворачиваясь от следующего удара. И вдруг кто-то упал на него сверху. Совсем рядом прозвучал не то вскрик, не то вздох. Саша ждал новых ударов, но услышал голос:
– Ты живой? Поднимайся.
Холмогоров открыл глаза и увидел Павла, протягивавшего ему руку. Поднялся, попытался отдышаться. Оба нападавших лежали неподвижно.
– Что с ними?
– С кем? – переспросил Павел и посмотрел на парней. – С этими, что ли? Поскользнулись, наверное. Скользко сегодня – гололед.
Они пошли к машине Павла, стоявшей неподалеку.
– Хорошо, что ты здесь оказался, – произнес Холмогоров.
– Да я и не уезжал, знал, что ты возле редакции «Ренджровер» оставил. Подумал, что не будешь возражать, если я тебя туда подвезу.
– Не буду, – согласился Холмогоров, – спасибо тебе.
Глава 9
Похороны прошли тихо. На отпевание и на кладбище пришло совсем немного народу. Несколько преподавателей с кафедры, подруга детства, которую Павел не знал вовсе, но телефон которой нашел в записной книжке бабушки, пожилая пара соседей по дому, сам Павел, Надя и Холмогоров. Да еще из Штатов прилетел второй муж Радецкой, с которым Павел дружил. Известный художник был бледным, а когда гроб опускали в землю, всхлипнул, попытался сдержать слезы, но, не имея сил сдержаться, все же зарыдал. Холмогоров покосился на него, с трудом скрывая удивление – очень известный и очень богатый человек так переживает смерть своей бывшей жены, которую сам же оставил сорок лет назад. Тем более странно, что у него после этого были другие супруги, среди коих отметилась одна звезда европейского кино.
Потом, во время поминок в квартире Радецкой, Холмогоров сидел рядом с художником. Тот, уже успокоившись, поглощал салаты и блины, пил кисель и водку, вспоминал эпизоды совместной с Радецкой жизни и даже улыбался, потому что почти все случаи были анекдотичные.
– Жили мы бедно, – говорил он, – в этой самой квартире, для того времени шикарной. Моя живопись никому не нужна была, а все, что Лена зарабатывала, уходило на краски и холсты. Порой просто есть было нечего. Пошел я как-то за хлебом в магазин, а тогда как раз открылись первые супермаркеты, ну, то есть не совсем как нынешние, но без продавцов в отделах. Увидел я твердокопченую колбасу, и так мне захотелось ее… В смысле, Лене принести и слопать вдвоем. Короче, украл я колбасу, а на кассе меня с ней взяли. Милицию вызвали, акт составили. Еле уговорил копов, чтобы разрешили домой позвонить, будто бы я кошелек с деньгами дома оставил, жена принесет и все оплатит, включая штраф. Позвонил Лене, зная, что у нее ни копейки. Так она примчалась вместе с Колей Журавлевым, первым своим мужем, который тогда, наоборот, в жутком фаворе был. Все как увидели его – обомлели! И Коля тут своим басом провозглашает: «Какая… эта самая… на советское изобразительное искусство тут покушается?» Хороший человек был, мы с ним дружили крепко.
Художник обвел взглядом присутствующих.
– Что же получается: из всех мужей только я один на свете остался? Сначала Николай Георгиевич ушел, потом этот контрразведчик. А я, стало быть…
Постепенно люди начали расходиться, даже соседи ушли, и за столом остались лишь Павел, второй муж Радецкой, Надя и Холмогоров. Саша для себя решил, что сегодня доставит Надю домой и обязательно останется у нее. Александр помог убрать со стола, потом Надежда мыла посуду, а он вдвоем с Павлом составлял тарелки в сушильный шкаф, убирал в буфет рюмки и чайный сервиз. Одного боялся – того, что внук Радецкой отправится их провожать и все испортит. Но Павел лишь вызвал такси и, когда машина пришла, проводил до лифта.
Автомобиль стоял во дворе, и на него тихо слетал мягкий пушистый снег. Холмогоров посадил Надю на заднее сиденье, хотел сесть на переднее пассажирское, но подумал немного и опустился рядом с ней. И бывшая жена ничего не сказала. Даже не отодвинулась.
Саша стряхнул снежинки с ее плеча, ощутил влагу на ладони и вдруг отчетливо понял, что сегодня ночью все свершится. Ночью будет все, что он захочет. А утром скажет ей, что не может без нее совсем, и они поедут подавать заявление. Уговорить сотрудницу загса расписать их в ближайшее время, через неделю, например, будет совсем не сложно. Потом свадьба, он сделает ей какой-нибудь подарочек, например, гарнитур с изумрудами: сережки, перстенек, браслетик… Намекнет, что отдал за него кучу денег, скажет, что продал свою московскую квартиру и на все деньги купил то, что украсить его любимую не может, а только подчеркнет ее красоту. А взамен Надежда подарит ему… Что она может подарить? Только картину Ван Гога, которую считает копией, а следовательно, истинной стоимости которой наверняка не знает.
Холмогоров выяснил в Интернете, сколько могут стоить произведения Ван Гога, и поразился. В последний раз картина этого художника выставлялась на аукционе «Сотбис» лет восемь назад и ушла за семьдесят с лишним миллионов долларов. Причем устроители посчитали цену невысокой, потому что рассчитывали выручить гораздо больше. Ну, пусть семьдесят, даже пятьдесят миллионов. Огромная сумма. Огромнейшая! Вот почему Багров так хочет получить картину. А бедная Надя и ведать не ведает, сколько тонн денег висит на стене ее гостиной – там, где прежде находился портрет бывшего мужа. Жаль, конечно, отдавать картину, но придется. И все же надо с банкира что-то взамен получить. Попросить миллион, сказать, что это накладные расходы – дескать, нотариус попросил процент от стоимости, надо было проводить экспертизу, а…
– О чем ты думаешь? – спросила Надя.
– Вспоминаю Елену Юрьевну, – ответил Холмогоров и вздохнул. – К сожалению, уходят лучшие. Теперь таких людей уже нет. Уходит поколение благородных, образованных, умных и скромных людей. А замены им нет.
