Галина Романова - Призрак другой женщины
– Что думаешь? Может, охранять вас кто-то взялся?
– Хорошо, если так, – мотнул лысой головой Виктор и закрутил кран. – А если по-другому?!
– Если бы было по-другому, уже бы случилось, – пробормотал Олег сонно и приоткрыл глаза. – Это чудовище ничего, кажется, не боится… Красивый фарфор… Коллекционный…
– А? – Виктор проследил за его взглядом, уперся в стекла старого буфета, равнодушно пожал плечами. – Бабка Катькина уважала всю эту ерундовую старину. Всю жизнь собирательством занималась, куда только все подевала? Продавала небось, чтобы внучку содержать.
Надо было встать и уйти. Взять себя в руки, встряхнуться, умыться ледяной водой и уйти. А он продолжал нежиться, вытянув длинные ноги, продолжал дремать на маленьком, тесном диванчике, приятно пахнувшем старой кожей и духами, скорее всего Катиными. Поглядывал на старый буфет, в котором загадочно мерцал позолотой старинный сервиз, казавшийся ему теперь хранителем неведомых секретов. Где-то над головой равномерно покачивался часовой маятник, отсчитывая время негромким постукиванием.
– Хорошо здесь, – прошептал Олег и отключился.
Утро началось с тупой боли во всем теле. Ее он почувствовал прежде, чем открыл глаза. Ныли плечи, не поворачивалась шея, ног ниже коленей он вообще не чувствовал. В какой-то момент вдруг накрыло сердце и голову паникой: а может, его уже пытали?! Может, он уже в руках этого урода, специализирующегося на страшных ритуалах? Но потом учуял запах ее духов, аромат жарившегося мяса, услышал едва заметное шлепанье голых пяточек по половицам, шепнул: «Катя», – и проснулся.
– Я гремела? Я вас разбудила?
Она стояла у плиты и переворачивала в большущей сковородке огромные, с лапоть, куски мяса. Пахло так, что ко всем прочим телесным немочам у Мишина еще и желудок свело от голода. Вчера он практически не ел, пирог не считается. Он его хоть и съел почти весь, но даже не заметил.
– Нет. Все в порядке. Который час? – Он осторожно шевельнулся, тело плохо слушалось. – Черт! Все болит…
– Я кофе сварила, сейчас подам. – Она торопливо плеснула в маленькую чашечку из кофейника и бегом принесла ему. – Пейте, очень крепкий. Сейчас все пройдет.
Он взял из ее рук чашку, пригубил, обжегся, но не поморщился. Огорчать ее не хотелось, она за ним наблюдала.
– Здорово. – Он счастливо зажмурился.
– Что здорово? – Она тронула его за колено.
– А все здорово! – Он повел рукой вокруг себя. – Утро… Вы, Катя… Кофе… Солнце… Мясо… сейчас сгорит.
– Ах, боже мой!!!
Она сорвалась с места, мгновенно сняла сковороду с плиты, выложила мясо на блюдо, посыпала его зеленью. Обернулась к нему с улыбкой, самой прекрасной на свете.
– Сейчас будем завтракать, – пообещала Катя и выпорхнула из кухни.
Мишин встал и начал разминаться, приседая и размахивая руками. Немного помогло. Руки и ноги начали слушаться, тупая боль сменилась легким покалыванием, уже хороший признак. Он завертел головой влево, вправо, и опять взгляд его, как магнитом притянутый, остановился на стеклянных дверцах буфета, вернее, на том, что мерцало за ними. Он не удержался, подошел, открыл дверцы, взял в руки соусник и повертел его, легкий, почти невесомый. Посмотрел на штамп внизу. Что-то до боли знакомое было в вензельной закорючке, а вот что…
– Это бабушкин сервиз.
Катя неслышно подошла сзади и встала за спиной, обдавая его шею теплым свежим дыханием. У Мишина даже голова закружилась то ли от ее присутствия, то ли от голода. Он осторожно вернул соусник на место, закрыл буфет и повернулся к ней.
– Она любила старинную посуду и мебель. – Катя смотрела мимо него на буфет. – То покупала, то продавала. Выживала с помощью этого. Меня все пыталась приучить к предпринимательству. Не вышло.
– Да?
Мишину жутко хотелось заправить выбившуюся из Катиной прически белокурую кудряшку и дотронуться до щеки, взять за руку, поправить клетчатую рубашку, задравшуюся на бедрах.
– Из меня вообще ничего не вышло, – вздохнула она с печалью. – Вот и дом, того гляди, упущу.
– Не надо так пессимистично, Катя. – Он все же заправил непокорную кудряшку ей за ухо и по щеке погладил, осмелел. – Все наладится.
– Что наладится, Олег Николаевич?! – Катя всхлипнула, отворачиваясь. – Люди оживут?! Это так… Так чудовищно!!! Я не могу поверить, чтобы кто-то… – Она ткнула пальцем в стол. – Чтобы кто-то, сидевший за этим столом, мог сотворить такое!!! Они хотели, конечно, защитить меня, да. Но чтобы так! Я не верю!!!
– Разберемся, вы только… – Он снова осмелел или обнаглел, непонятно, и, положив ей руки на плечи, сжал легонько. – Вы только держите себя в руках. Идет?
– Хорошо. – Она кивнула, узел ее волос качнулся, разбух и вдруг развалился, волосы хлынули вниз по лопаткам почти до поясницы тяжелыми белокурыми кольцами.
Мишин еле удержался, чтобы не зарыться в них лицом. Это было бы уже слишком! Он же при исполнении. У него вон уже и рабочий день начался, невзирая на то что по календарю сегодня суббота. Совещание на одиннадцать назначено по первым результатам поисков преступника. У него осталось…
Мишин нашел взглядом часы с маятником, усыпившие его вчера. Девять тридцать. До отдела минут сорок езды, надо поторапливаться. Хотя, видит бог, он бы с радостью остался здесь, с ней.
… – И где вы ночевали, уважаемый?! – Кораблев смотрел на свои пальцы, отбивающие громкую чечетку по столу. – Только не смей мне брехать! Мать сказала, что домой ты после вызова не возвращался.
– Не возвращался. – Мишин поежился, полковника видеть таким ему приходилось не часто.
– Где был?! После разговора с экспертами куда стопы свои направил?! – Кораблев поднял на него страшные глаза, полные такого гнева, что Мишин не хотел, да съежился. – У нее был, засранец???
Мишин промолчал.
Ему очень не хотелось портить утреннее впечатление разговорами о том, кем может оказаться Катя, в чем может быть замешана, из-за чего может быть привлечена к ответственности. У него случилось такое славное, солнечное утро! Они сидели втроем за столом, завтракали мясом и омлетом. Пили кофе с печеньем, за которым сбегал в магазин у железки Виктор. И говорили обо всем, кроме случившегося.
Обсуждали запаздывающую весну, «вот только сегодня солнышко и проглянуло». И то лениво так, неохотно, всего-то на полчасика. Подразнило и снова нырнуло в плотные серые облака. Потом говорили про возможность высадки розовых кустов вдоль забора. У Витьки знакомая занималась разведением элитных сортов. Потом переключились на отдых за границей. Катерина грустно отметила, что дом не на кого будет оставить, если она даже и соберется. Виктор тут же укорил ее за забывчивость. Он-то на что?!
Когда они вышли к воротам его провожать, Олег почти забыл, как и почему он здесь вообще оказался. Будто жил тут всегда. И будто вечером вернется снова.
– Удачи вам, Олег Николаевич, – улыбнулась ему Катя на прощание.
Светло улыбнулась, мило и открыто. Не могла она быть замешана. Ну не могла!!!
– Молчишь?! – Кораблев тяжело выбрался из-за стола, подошел к окну, побарабанил теперь уже по стеклу, бездумно таращась на раскисшую грязь на парковке. – Я и так знаю, что к ней поехал. Так зацепило, Олег?
– Я не знаю, что вам сказать, Иван Георгиевич. – Олег пожал плечами, виновато рассматривая широченную спину начальства. – Поехал вроде в интересах дела, а…
– А остался в интересах тела, – закончил за него со вздохом Кораблев. – А мне к весне обещали генерала, между прочим. А если маньяка не поймаю, какой же я генерал?! Так и намекнули вчера вечером, когда жену мою по моему же телефону поздравляли. Так-то. Что нового по делу?
– Работаем, – осторожно заметил Олег.
Хвалиться несуществующими результатами он не любил. Да, его ребята извлекли на одной из заправок, расположенных в двухстах метрах от места происшествия, запись с камер видеонаблюдения. Да, на ней отчетливо виден мужчина, трусцой бегущий вдоль обочины. И что?! Бежит он и бежит. Куда потом подевался, на записи не видно. Откуда прибежал – тоже. Необходимо разговорить охранников, дежуривших той ночью. А они дома отсыпаются. Его ребята поехали по адресам, пока не звонили. И о чем он станет докладывать начальнику?
– Плохо работаете! – насупился Кораблев, вернувшись на свое место. – В детском доме что?
– Там… Там ничего. Брат погибшего клянется и божится, что ничего предосудительного его близнец не совершал. Ни в чем не был замешан. Жил тихо в его квартире. Жил один. Ни с кем, включая семью брата, не общался. С семьей этой говорили. Не желали они видеть и знать Алексея. И о делах его ни прошлых, ни настоящих не знают вовсе. У него была женщина… – Олег вспомнил тихую миловидную женщину с заплаканными глазами. – Они пять последних лет были в отношениях, но не переезжали друг к другу.
– Она что говорит?
– Ничего! Молчит и плачет. Не знала, мол, о его делах вообще ничего. Мол, все время на глазах, все время в работе. Часто оставался ночевать в детском доме, чтобы домой через весь город не ехать. Но, думаю, скорее из-за нее.
