Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай
Полковник никогда не открывает окно. Свежему воздуху в его кабинет вход строго воспрещен. Сам Модест Петрович утверждает, что имеет склонность к простуде, оттого и предпочитает беречь свое драгоценное здоровье. Учитывая, что простудой он никогда не болеет, выдвинутая им гипотеза выглядит сомнительно, а упоминание о сквозняках в его устах — и того хуже. Однако Павел Ласточкин не стал пререкаться. Он подошел к двери, проверил, не стоит ли кто за нею, и тщательно затворил ее.
— Значит, занимаетесь убийством Георгия Лазарева. Тут, судя по всему, непочатое море работы, — сказал полковник, когда Ласточкин отошел от двери. — А это так называемое дело Парамоновой, — он скривился, как от зубной боли, — спускаете на тормозах. Ясно?
— Модест Петрович! — вскинулся Ласточкин. — Но мы уже дошли до эксгумации, нам никак нельзя отступать!
— Вы вырыли, вы и зароете, — отозвался жестокосердный полковник, любуясь на свое деревце. — Тем более что состава преступления, простите, нет и в помине.
— Как нет? Статью о доведении до самоубийства никто не отменял, между прочим!
Я вздыхаю. Конечно, статья эта в нашем Кодексе есть, да только толку от нее никакого. Фактически никого по ней не осуждают, да и осудить не могут, потому что потерпевший, он же основной свидетель, не может давать показаний: ведь он уже наложил на себя руки. Бывает, конечно, что дела открывают, да только попытки эти в большинстве случаев ни к чему не приводят.
— Так, Павел, хватит строить из себя Дон-Кихота! — взревел полковник. Судя по всему, он не на шутку разозлился. — Дельце-то вы раскручиваете под прикрытием, и сами знаете чьим! А ну как прикрытие ваше накроется медным тазом, что тогда? Вас же, милые мои, и выберут стрелочниками. Никакие былые заслуги вас уже не спасут!
Я видела, что Паша вот-вот скажет что-нибудь такое, о чем потом будет сильно жалеть, и поэтому предостерегающе ухватила его за рукав.
— Конечно, Модест Петрович, — вот и я ему твержу — обязательно — непременно — спасибо за совет — разрешите идти?
Полковник только вздохнул и рукой махнул.
— Ступайте! — горько вымолвил он. — И помните о том, что я вам сказал. Потом будете ведь жалеть, что не послушались, да только поздно будет!
С этим зловещим напутствием мы удалились из кабинета.
— Хочу домой, — внезапно сказал Ласточкин, когда мы шли по коридору. — Надоело всё. И все надоели.
Мы собирались спокойно перекусить, позвонить Андрею и обсудить план действий, но не тут-то было. Только мы вымыли руки и прошли в кабинет, только Павел успел снять куртку и повесить ее на вешалку, как дверь распахнулась, грохнув створкой о стену, и в кабинет влетела разъяренная мать Парамонова. Она начала с того, что швырнула в меня стопку бумаг, которые мирно лежали на столе. Мы! Как мы смели! Выкапывать ее сына! Да она нас изничтожит, живьем зароет в землю, добьется нашего увольнения! Она сделает так, что нас с Ласточкиным даже дворниками не возьмут! Да кто мы такие? Да какое мы имеем право!
— Может, вам вызвать доктора, Наталья Петровна? — любезно осведомился Ласточкин, которому все эти вопли и истерики были не впервой. — А то вы очень уж смахиваете на буйнопомешанную.
Старуха стала шипеть, как змея, и наступать на него. Ах он, продажная полицейская сука! Нет, она этого так не оставит, видит бог, не оставит! Мы еще пожалеем! И эта сука (это обо мне) тоже пожалеет, что вообще родилась на свет!
— Ладно, старая шлюха, — прозвенел от дверей знакомый спокойный голос. — Кончай концерт и пошла вон отсюда. Я сказал, вон!
Честное слово, я почти обрадовалась появлению Арбатова с его громилами. Но Наталья Петровна… Я никогда не видела, чтобы человек так сдулся, как проколотый воздушный шарик. Она съежилась, как побитая собачонка, и метнула на Арбатова взгляд, полный огнедышащей ненависти. Мелкими шажками она просеменила к двери, но на прощанье все-таки не удержалась и злобно выплюнула:
— Вы еще пожалеете об этом. Все пожалеете!
— Брысь! — коротко ответил Арбатов. Парамонова, съежившись еще сильнее, вышла, очень тихо притворив за собой дверь.
Я пожала плечами и стала подбирать бумаги, которые рассыпались по полу. Арбатов присел на корточки и стал мне помогать. Бросив взгляд на Ласточкина, я увидела, что мой напарник явно недоволен. Интересно, что именно его так рассердило? Слова Тихомирова? Визит старой дамы? Или, быть может, что-то еще?
— Резко ты ее тормознул, — сказал Ласточкин.
— Почему? — отозвался Юрий Данилович. — Очень даже по существу. Тебе бы не помешало с ее биографией ознакомиться. — И тут же, без перехода: — Ты уже звонил графологам?
— Нет.
— А стоило бы позвонить.
Ласточкин дернул щекой, взял телефонную трубку и набрал номер. Закончив короткий разговор, он вернул трубку на место.
— Что говорят эксперты? — поинтересовалась я, садясь за стол.
Мой напарник большим и указательным пальцами потер углы рта. Когда он так делал, это обычно означало, что он находится в сильном смущении.
— Эксперты утверждают, — голос его звучал на редкость безжизненно, — что все письма написаны почерком Парамонова.
— Значит, это не подделка? — спросила я.
— Нет. — Он устало облокотился о стол. Чувствовалось, что неожиданное заключение экспертов выбило его из колеи.
— Именно поэтому его мать так резво прискакала к вам, — сказал Арбатов, безошибочно выбрав для себя тот свободный стул, который не шатался. — Она отлично знает, что сын жив, и боится за него.
Я взглянула на Юрия и про себя подумала, что старой мегере определенно есть чего бояться.
— Вздор, — неожиданно заметил Ласточкин.
От звука его голоса я аж подпрыгнула на месте:
— Что?
— Да вздор все это! — со злостью закричал Ласточкин. — Как вы себе это представляете? Он живет где-то в районе Арбата, пишет жене письма и опускает их в почтовый ящик? Так, что ли? А как же тогда быть с отпечатками? Нет его отпечатков на последнем письме, нет, нет!
— Но ведь эксперты… — начала я.
— Да плевать я хотел на экспертов! — отмахнулся Ласточкин. — Ты хоть знаешь, какие штукари бывают в этом деле? Эти, мать их, виртуозы, которым подделать чужой почерк — раз плюнуть! И что, часто их ловят? А эксперты разве никогда не заблуждаются? Помнишь то дурацкое дело о завещании? То ли была там подпись подделана, то ли нет, и сначала решили, что да, а потом все-таки оказалось, что нет. Ну так там тоже эксперты были — ого-го! А в нашем случае, — тут Ласточкин посмотрел прямо в глаза Арбатову, — ведь и заказчик конкретный имеется. Ну и чего он хочет? Найти Парамонова. Прекрасно, стало быть, это почерк Парамонова. Вот и все!
— Значит, — промолвил Арбатов в пространство, — несмотря на заключение графологической экспертизы, ты думаешь, что не Парамонов пишет эти письма. Так, что ли?
— Да не мог он писать их! Просто — не мог! Это нонсенс!
— А как же тогда быть с поведением его матери? — продолжал Арбатов.
— А что в нем особенного? — удивился Ласточкин. — Любой человек поступил бы на ее месте точно так же.
— Я так понимаю, — заметил Арбатов негромко, — капитан не возражал бы против того, чтобы гражданин Парамонов оставался мертвым.
— Пусть Костя, наш лучший патологоанатом, проведет экспертизу останков, — сухо ответил мой напарник. — Вот тогда уже действительно можно будет говорить о чем-то конкретном.
Арбатов, не отрываясь, сжигал его взглядом.
— Помнится, кое-кто из присутствующих в свое время выдвинул гипотезу, что эти письма мог писать я, чтобы вынудить жену Парамонова сдать ее мужа, — уронил он в пространство. — Ну так вот, капитан. Этих писем я не писал.
Я поперхнулась и закашлялась. По-моему, Ласточкин никогда и не принимал эту гипотезу всерьез, а выдвинул ее лишь для того, чтобы разговорить Ларису Парамонову. Интересно, откуда Арбатов мог узнать об этом? Жучки в квартире Ларисы? Или… или столь натурально изображавший неимоверное горе Николай Рыбников, этот не случайно подвернувшийся утешитель, просто-напросто работал на него?
— Всего хорошего, — со своей обычной вежливостью промолвил Арбатов, поднимаясь с места.
Только когда он скрылся за дверью, я вспомнила, что хотела спросить его, зачем он на самом деле к нам приходил, но было уже поздно. На Москву наваливался туманный весенний вечер.
— Знаешь что, — сказал Ласточкин после паузы, — пора нам по домам.
И мы отправились домой.
* * *— Вы что мне прислали на экспертизу, а? — кричал по телефону возмущенный Костя на следующее утро. — Вы бы хоть предупредили, в самом деле! Черт знает, что такое!
Ласточкин опаздывал, оттого мне пришлось принять на себя весь водопад Костиного негодования. Костя, изучающий кости! Хороший каламбур, а?
