Наталья Александрова - Венец Гекаты
Картина приковала к себе взгляд Дмитрия Алексеевича.
Точнее, не картина, а лицо изображенной на ней женщины. Яркое, выразительное, поражающее незамутненным сиянием молодости и в то же время — каким-то врожденным величием. Темно-синие, как предгрозовое небо, глаза удивительно гармонировали с поразительной белизной кожи и темными вьющимися волосами. В лице этой женщины были и юношеская свежесть, и зрелая аристократическая красота. Даже чуть тяжеловатая нижняя губа нисколько не портила ее, только придавала лицу немного капризное, самонадеянное выражение.
— Кто это? — спросил Старыгин, любуясь портретом.
— Ага, вижу, и ты не устоял перед ее красотой! — усмехнулась Татьяна. — Это она, бывшая хозяйка нашего дворца, Мария Антоновна Нарышкина, фаворитка императора Александра Первого…
— У императора губа была не дура! — восхищенно проговорил Дмитрий Алексеевич.
— Это точно. Но ведь ты, кажется, интересовался клавесином?
Старыгин с трудом оторвал взгляд от лица красавицы и присмотрелся к фону картины.
Мария Нарышкина была изображена в нарядной, богато обставленной комнате. Она стояла, облокотясь на ампирный секретер красного дерева, позади нее виднелся букет чайных роз, которые своим нежным сиянием подчеркивали удивительную белизну ее лица. В глубине комнаты, чуть в стороне от героини, виднелся музыкальный инструмент, на котором стояли раскрытые ноты. Приглядевшись к этому инструменту, Старыгин с удивлением и радостью узнал клавесин — тот самый, который он видел в антикварном магазине Пауцкого. Те же плавные изгибы корпуса, та же изящная резьба боковых панелей — вне всякого сомнения, это был тот самый инструмент!
— Да, это тот самый клавесин! — проговорил он уверенно. — А что это за картина и какая комната на ней изображена?
— Комната — это так называемый «собственный кабинет» Марии Антоновны, малый салон, в котором она принимала самых близких друзей, в том числе государя императора. Собственно, «малым» этот салон можно считать только в сравнении с другими дворцовыми помещениями, моя, скажем, квартира поместилась бы в этом салоне целиком, вместе с кухней, ванной и лестничной площадкой. В этом «собственном кабинете» Нарышкина с гостями музицировала, обсуждала литературные новинки и парижские моды…
— Откуда ты об этом знаешь?
— Из воспоминаний камергера Зиновьева, который иногда бывал на этих вечерах. Он был человек остроумный и наблюдательный и подробно записывал свои впечатления.
— А что из обстановки этого кабинета сохранилось до нашего времени? — поинтересовался Старыгин.
— К сожалению, это очень трудно установить! — вздохнула Татьяна. — Участники вечеров Марии Антоновны вряд ли обращали внимание на обстановку. Так что, кроме этой картины, вряд ли ты найдешь какие-то источники. Ну, ты видишь на этой картине свой клавесин и еще секретер — к сожалению, это все!..
— А кто автор полотна? — не сдавался Старыгин. — Случайно не Боровиковский?
— Ты сам назвал это имя! — оживилась Татьяна. — Мне тоже кажется, что картина принадлежит кисти Боровиковского. Однако подписи на ней нет, а когда я попыталась доказать авторство портрета Боровиковского, серьезные искусствоведы чуть не подняли меня на смех. Действительно, кто я такая — не имею ни ученой степени, ни серьезных научных работ… — в голосе Татьяны прозвучала застарелая обида.
— Если не сам Боровиковский, то, определенно, кто-то из его учеников! — задумчиво проговорил Старыгин, вблизи осматривая картину. Он перевернул ее и, приглядевшись к изнанке холста, повторил: — Определенно, или сам Владимир Лукич, или художник из его ближайшего окружения!
— Если бы ты смог это доказать! — мечтательно проговорила Татьяна. — Это было бы настоящее открытие!
— Попробую, — протянул Старыгин. — Тем более что это и в моих интересах. А что ты можешь сказать об этом секретере? — Он показал на предмет мебели, на который облокотилась фаворитка императора.
— Странно… — Татьяна пригляделась к портрету. — Верхняя часть этого секретера мне что-то очень напоминает…
— Я даже знаю что! — Старыгин вскочил и отправился в обратный путь среди мебельных завалов. Через несколько минут он остановился и позвал Татьяну: — Иди-ка сюда! Посмотри на это!
Он стоял возле того самого ампирного шкафа, увенчанного подобием античного храма, стенка которого то и дело распахивалась, падая на проходящих мимо людей.
— Посмотри-ка на этот шкаф сбоку. Вот отсюда… видишь?
Татьяна зашла сбоку и приподнялась на цыпочки.
— Ну да, — неуверенно проговорила она. — Это очень похоже на верх того секретера… как же я сразу не заметила? Хожу мимо этого шкафа каждый день, уворачиваюсь от этой падающей дверцы, и мне даже в голову не пришло…
— Ты просто смотришь на него снизу, поэтому и не узнала, — утешил ее Дмитрий Алексеевич. — Кроме того, на картине секретер изображен сбоку, поэтому не видны эти колонны. А так — это, безусловно, верхняя часть того самого секретера.
— Ну надо же! Потому эта дверца все время и открывается, что этот храмик стоит не на своем месте!
— Ну да, это так называемая «женатая» мебель, то есть составленная из двух разнородных предметов — верх секретера соединен с нижней частью шкафа.
Старыгин приподнялся на цыпочки и внимательно осмотрел верхнюю часть мебели. При этом он вспомнил наставления Сверчкова, специалиста по мебельным тайникам.
Античный храмик выглядел совершенно невинно, как будто не таил в себе никаких секретов.
В соответствии с канонами стиля ампир он был совершенно симметричен, небольшие колонны ничем не отличались друг от друга, декоративные детали выглядели совершенно одинаково. Дверца легко открылась, и Старыгин тщательно обследовал храмик изнутри, даже простукал его стенки.
Звук везде был одинаковый, никаких пустот не наблюдалось, так что можно было сделать однозначный вывод — если в секретере и был тайник, то не здесь, не в верхней его части.
— Что это ты ищешь? — заинтересовалась Татьяна странными манипуляциями своего сокурсника. — Уж не увлекся ли ты кладоискательством? Эта зараза, знаешь ли, до добра не доводит!
— Нет, что ты! — смущенно ответил Старыгин, отряхивая костюм. — Просто проверяю одну научную гипотезу… а где может быть нижняя часть секретера?
— Не представляю… когда я пришла сюда работать, шкаф уже стоял на этом самом месте, и храмик украшал его верх. Так что я была уверена, что он является его неотъемлемой частью. Все остальные помещения дворца я тщательно обследовала и нигде не встречала ничего похожего на этот секретер.
— А давно ты здесь работаешь? — поинтересовался Старыгин.
— Давно, уже пятнадцать лет! С тех самых пор, как здесь обосновался этот самый Дом международного сотрудничества. Дольше меня здесь работает только Вилен Револьдович.
— Кто?! — удивленно переспросил Старыгин.
— Вилен Револьдович, — повторила Татьяна. — Это у нашего завхоза такое экзотическое имя-отчество. Он здесь работает вообще чуть ли не со дня сотворения мира.
— А нельзя ли с этим Виленом Револьверовичем пообщаться? — Старыгин умоляюще посмотрел на Татьяну.
— Для тебя — все, что угодно, — согласилась та. — Хотя, честно говоря, не знаю, чем он тебе поможет. Говорю же — я внимательно обследовала все помещения дворца! Все предметы, которые представляют историческую или художественную ценность, я взяла на учет и внесла в подробный каталог.
Завхоз Вилен Револьдович обитал в сыроватом и темноватом дворцовом подвале. Сводчатые потолки подвала уходили вдаль, теряясь в мрачной полутьме.
Завхоз уставился на неожиданных посетителей поверх круглых очков, его густые кустистые брови полезли вверх, как у пожилого рассерженного скотчтерьера:
— Кто такие? По какому поводу?
Приглядевшись, он узнал Татьяну и пригласил гостей в свои просторные владения.
— Дмитрий Алексеевич — сотрудник Эрмитажа, — представила Татьяна Старыгина. — Он интересуется историей нашего дворца, а поскольку вы здесь работаете дольше всех, он хочет с вами побеседовать.
— Побеседовать — это можно, отчего не побеседовать! — проговорил завхоз. — Могу и чаем вас угостить, а то какая же беседа без чая? У меня чай хороший, особенный, из старых запасов.
Он предложил гостям неказистые хромоногие стулья и повернулся к невысокому шкафчику, накрытому вытертой клетчатой клеенкой. На клеенке красовался новенький электрический чайник и стоял заварочный, фарфоровый, в синих с золотом узорах.
— Это точно, что я здесь дольше всех работаю! — проговорил завхоз, включая чайник. — Я тут еще при Сан Саныче работал, и даже при Пал Палыче…
— Это кто же такие? — поинтересовался Старыгин.
— Не знаете? — удивился завхоз. — Вот что значит — молодежь! Таких людей не знают! Сан Саныч — это директор статистического управления, которое тут прежде было, до этого дома международного. Солидный был человек, авторитетный! Пешком никогда не ходил, только на черной «Волге». Даже если в соседний дом нужно — непременно «Волгу» вызывал. Сразу видно — настоящий начальник, не нынешним чета! А Пал Палыч — этот еще раньше, до него работал, когда здесь институт научный был по вопросам оленеводства.
