Елена Михалкова - Охота на крылатого льва

Две минуты.

Пять.

Десять.

А потом до них донесся самый прекрасный звук, который только могла представить Вика в эту минуту: шум заведенного мотора.

Лодки уходили.

– Я гляну, сколько их, – шепотом сказал Бенито и, пригнувшись, побежал к противоположному краю.

Когда он вернулся, на лице его играла довольная ухмылка.

– Лодки забиты под завязку. Значит, уехали все. Боялся, они оставят тут кого-нибудь.

Вика закрыла глаза. «Уехали все. Слава богу!»

Она опустилась на нагревшуюся за день крышу. Вернее, ноги сами подогнулись, и волей-неволей пришлось сесть.

– Нам все равно придется уйти, – с сожалением признал Бенито. – У меня есть одно местечко на примете… Недалеко.

– И мы им воспользуемся, как только сможем уговорить твою сестру спуститься отсюда, – закончила Вика.

Глава 10

Уже в венецианском аэропорту выяснилось, что Илюшин несколько переоценил свои способности к языкам. Возле стойки такси Сергей с легкой оторопью наблюдал, как его друг отчаянно жестикулирует (Бабкину пришлось отойти подальше, иначе в Венецию он приехал бы с фингалом под глазом), сыплет фразами вроде «леминато-крещендо-примо-аллоре-кварта» – и не имеет ни малейшего успеха. Судя по скептическому выражению лица дамы за стойкой, все, что говорил Илюшин, представлялось ей полнейшей абракадаброй.

Бабкину впервые довелось увидеть, как его друг терпит столь полное и сокрушительное поражение. В конце концов Илюшин сдался и перешел на английский.

– Макар, а Макар, – осторожно спросил Сергей, пока они тащились с чемоданами в порт. – Все-таки скажи, где ты учил язык?

– Со мной занимался один человек, когда мы из-за неудачного стечения обстоятельств оказались заперты вместе на некоторое время, – туманно ответил Илюшин.

Бабкин обдумал его слова со всех сторон. Стечение обстоятельств? Заперты вместе?

– Ты что, сидел? – недоверчиво спросил он.

Еще сутки назад Бабкин прозакладывал бы голову, что Макар никогда не был в тюрьме. Но после хора в Доме культуры железнодорожников Сергей готов был пересмотреть многие свои убеждения насчет друга.

– Боже упаси.

– Тогда что это за обстоятельства?

– Серега, это не очень интересная история.

«Да неужели?» – сказал про себя Бабкин. Когда кто-то говорит «не очень интересная история», это означает, что история по увлекательности может соперничать с «Тремя мушкетерами».

Колесики чемоданов стучали по плитке, и казалось, будто рядом едут два маленьких поезда.

– А ты уверен, что этот человек над тобой не пошутил? – попробовал Бабкин зайти с другой стороны.

– Не уверен, – сказал Илюшин. – В этом-то все и дело.

Пристань встретила их пронзительным гудком вапоретто. С моря дул сильный ветер. Макар вытащил из сумки длинный вязаный шарф и обмотал вокруг шеи. Шарф был болотного цвета и, по мнению Бабкина, выглядел на редкость по-дурацки. Однако удивительным образом он придавал Макару… итальянистость. Сергей в очередной раз позавидовал способности Илюшина мимикрировать под окружающую среду.

– Вон наше плавучее средство, – показал тот на остроносую, как туфля, лодку. – Идем.

Двадцать минут спустя моторка причалила возле ничем не примечательного серого здания. Внутри дом оказался удручающе похож на общежитие. Даже краснолицый старикашка на входе напоминал вахтера советского разлива.

– Мы точно по адресу? – озадачился Сергей.

Они шли по бесконечному коричневому коридору с унылыми пальмами в кадках.

– Ты был подозрительно мрачен всю дорогу, – заметил Макар, игнорируя его вопрос. – Меж тем вокруг прекрасный город, а ты не сказал о нем ни слова. В чем дело?

Тут Бабкин рассердился всерьез.

– Еще спрашиваешь! Нам здесь работать. А ты, как выяснилось, не сможешь объясниться даже с продавцом мороженого.

– Ты хочешь мороженого? – озадачился Илюшин.

Он толкнул стеклянную дверь в конце коридора. Перед ними открылся внутренний дворик, выложенный плиткой. На другой стороне дворика виднелась вторая дверь, металлическая, вокруг которой по стене расползался виноград.

– Какое, к псам, мороженое! Нам общаться нужно, разговоры разговаривать! Ферштейн? Сейчас встретит тебя пузатый итальянец, и что ты ему скажешь? Чао, бамбино, сори?

Илюшин, остановившись перед железной дверью, склонил голову набок. Ни замочной скважины, ни звонка…

Он задрал лицо вверх и дружелюбно помахал рукой.

В листве щелкнул скрытый динамик, и оттуда раздался хриплый голос. Голос спрашивал что-то – вполне предсказуемо, по-итальянски.

– Макар меня зовут, – по-русски сообщил Илюшин. – Макар Андреевич. А этого товарища – Серега. Мы в гости… – он сверился с бумажкой, – ага, к Рафаэлю.

Бабкин закатил глаза. «В гости!» И тут, к его изумлению, дверь мягко отворилась.

Перешагнув через порог, Сергей огляделся и присвистнул.

Их окружал второй двор, раз в пять больше первого, весь засаженный мандариновыми деревьями. Нежно журчали струйки, вытекающие из мраморной чаши. В воде лениво плавали раскормленные золотые рыбки.

А за деревьями белел небольшой, но впечатляющий особняк: весь в колоннах, завитушках и прочих архитектурных излишествах, названия которым Бабкин не знал.

– Милое местечко! – заметил Илюшин, оглядываясь.

– Ты еще с хозяином не познакомился, – буркнул в ответ Сергей.

Хлопнула дверь, послышались быстрые шаги, и им навстречу выбежал низенький, как и предсказывал Бабкин, пузатый человечек с блестящими глазками. Человечек был чрезвычайно носат, курчав, пухл и сиял таким счастьем, будто собирался продать Бабкину и Макару два пылесоса по цене одного.

– А вот и наш итальянец, – вздохнул Бабкин. – Даже по-английски не спикает, как пить дать.

– Ай, хорошие мои, что ж не позвонили заранее! – воскликнул человечек еще издалека, вздымая короткие ручки к небесам. – Встретил бы как дорогих гостей, да? Зачем такси брали, деньги тратили? Ай-яй-яй!

Бабкин открыл рот и закрыл. Макар засмеялся.

Человечек налетел на них, долго тряс им руки, хлопал по плечам и укорял за то, что его не предупредили. Он до смешного походил на ангелочка, переметнувшегося на темную сторону силы: загоревшего и обрюнетившегося.

– Не хотели беспокоить вас, уважаемый Рафаэль, – с улыбкой сказал Илюшин.

– Я вообще-то Рвтисавари, – понизив голос, сообщил хозяин. – Но как эти обезьяны мое имя коверкают – это стыд и позор, слушай! Рад тебя видеть, дорогой! И тебя, Сергей!

Не переставая болтать с сыщиками как со старыми знакомыми, Рафаэль повел обоих в дом.

Особняк внутри оказался роскошным. До того роскошным, что Бабкин воскликнул про себя: «Лопни мои глаза!» Ему захотелось сбежать обратно в сад. Однако хозяин так явно гордился всем этим коврово-золотым великолепием, что Сергей понимал: своим уходом он нанесет толстяку моральную травму.

Они и глазом моргнуть не успели, как их усадили за стол. Запахло жареным мясом.

– Ребятки мои сей момент все подготовят, – извиняющимся тоном сказал Рафаэль и приложил ручки к груди. – Пять минут, мамой клянусь!

Между колоннами перемещались какие-то тени. За стеной раздавались телефонные звонки, двое темноволосых мужчин словно невзначай проследовали через комнату, кивнув Илюшину и Бабкину.

Сергей проводил их внимательным взглядом.

– Ага. Охрана есть.

– Да здесь вообще полно народу, если ты не заметил.

Макар утянул с тарелки лист какой-то травы и с аппетитом сжевал.

– А ты хоть знаешь, где мы оказались? – понизив голос, поинтересовался Бабкин.

– Откуда? Я просил помощи, мне ее предоставили. Выведать подробности, извини, не успел. Зная Перигорского, могу только догадываться, что это чья-то «крыша».

– Это я и сам понял, – раздраженно отмахнулся Бабкин. – А почему у этой крыши хозяин грузин?

– А ты хотел бы, уважаемый Сергей, чтобы это был итальянец?

Бабкин обернулся. Толстяк, услышавший его последнюю реплику, ввалился в комнату, собственноручно таща огромный серебряный поднос. На подносе лежало мясо. Груды мяса – поджаристого, ароматнейшего! Пучки пахучих зеленых трав обрамляли кроваво-красную помидорную мякоть, призывно темнел баклажан, белоснежная луковица исходила на разрезе прозрачной слезой.

– Зачем обижаешь, дорогой! – сказал Бабкин и сглотнул.

– Наших тут хватает, – говорил Рафаэль, отпивая из бокала вино и закатывая глаза с видом величайшего наслаждения жизнью. – Жаловаться грех, живем неплохо.

Сказав это, он немедленно принялся жаловаться на ленивое местное население, паршивый венецианский климат и ежегодную аква альта, от которой у него прострелы и радикулит.

По словам Рафаэля, город контролировал кто угодно, кроме самих итальянцев.

– Расслабленные они, слушай! Скажешь идти и сделать – пойдет и сделает. Послезавтра! А надо было сегодня!

За дальним концом стола пристроились двое мужчин: судя по всему, кто-то вроде ближайших наперсников хозяина. Первый, бесцветный и тощий, как моль, почти не ел и внимательно слушал Рафаэля. Второй, с нижней челюстью, похожей на ковш экскаватора, медленно пережевывал мясо, глядя перед собой припухшими красными глазками. Определить их национальную принадлежность Бабкин не смог: ни тот, ни другой не произнесли ни слова.