Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
Так что стихотворение про обстоятельства (которые «индульгенция современности») поэт написал для нее и про нее. Правда, в обратном смысле. Для Заи подобные индульгенции просто не существуют.
Еще одна судьбоносная встреча состоялась случайно, на одном из поэтических вечеров, устроенных в какой-то маленькой богом забытой картинной галерее.
Зае до картин фиолетово. А Семен, вроде бы с большой неохотой поехавший на очередную тусовку, сразу залип.
Народ читал стихи, с пеной у рта их обсуждал. Сема же изучал графику: акварели, тушь, карандаш, смешанная техника – листы во множестве были представлены в галерее. Он мгновенно спелся с хозяином, нахальным, лысым, очкастым престарелым мужчиной. Зая не умела определять точно, но явно понимала, что мужику к пятидесяти или еще больше.
Она не врубалась, чего Семен в этом странном буржуе нашел. Однако эти двое что-то ожесточенно втирали друг другу, почти не обращая внимания на протекавший здесь же поэтический вечер.
Потом Сема читал стихи. Идиоты-слушатели не врубились абсолютно. Начали разбирать рифмы и ритмы. Сема смеялся. Беззвучно, но по глазам было видно. Он жалел разбирателей. И относился он к идиотам сочувственно.
А очкастый профессор (буржуй к тому же был и профессором) вдруг подошел к поэту и предложил ему издать книгу. Тот показал рукой на Заю. Семен изначально не был способен к деловым переговорам.
Зая общалась с буржуем слегка настороженно. Она не доверяла Ефиму Аркадьевичу Береславскому, так звали лысого чувачка. Надеясь извлечь для своего подопечного максимальную материальную выгоду, осторожно стала исследовать проблему.
– Скажите, – аккуратно спросила Зая, – а сколько книг тиража обычно можно продать и по какой цене?
– Думаю, нисколько, – смешно склонив набок лысую лобастую голову, ответил профессор. – Да и бесплатно не каждый возьмет.
Зая подумала было, что Береславский, как и любой бизнесмен, хитрит, однако, глядя в его сверкающие глаза, вдруг поняла, что он реально не надеется продать ни одной книжки Семена.
– Зачем же вам это надо? – задала вопрос девушка.
– Должен же кто-то обогревать космос? – вопросом ответил профессор.
Похоже, психов в этом мире было гораздо больше, чем Зая себе представляла до встречи с большим искусством. Она не удержалась и все-таки спросила:
– А вы считаете это нормальным?
Береславский откровенно заржал. Потом откинулся на спинку своего дорогущего суперкомфортного кресла и, как бы извиняясь за смех, мягко ответил:
– Видите ли, девушка, психиатрическое понятие нормы сильно размыто. Например, поэту в кайф уменьшение энтропии Вселенной. А, скажем, террористам, например, – ее увеличение. Хотя, возможно, они оба этого не знают.
«Уж лучше бы молчал», – с некоторым страхом подумала Зая. Видать, он еще круче псих, чем Сема. Ишь, как очками сверкает!
– А причем здесь террористы? – с некоторой дрожью в голосе спросила она.
– Да, в общем-то, не при чем, – согласился Береславский. – Короче, поэт получает кайф от созидания, бандит – от разрушения.
– А… бывает, что бандит и поэт вместе? Ну, в одном человеке? – с замиранием сердца спросила девушка. Ей вдруг показалось, что Береславский все про них знает. Она чувствовала себя сейчас, как муравей под микроскопом.
– Только так и бывает, – уже серьезно ответил профессор и посмотрел на часы.
Зая поняла, что аудиенция закончена.
Так что скоро у Семена появится его первая книга. А пока – цель стандартная: не дать ему заскучать. Значит, снова в поход.
Сегодняшней мишенью была выбрана столовая, едва ли не последний уединенно стоящий объект в облюбованном ими районе. Пошли к ней без четверти двенадцать. Подошли почти ровно в полночь.
Профессионально осмотрелись. Подвохов типа бывшего боксера в круглосуточной аптеке здесь не предвиделось. И то слава богу: синяки окончательно сошли лишь неделю назад. Специально дважды заходили поесть: сигнализации в столовой тоже не было.
«Интересно, что отсюда возьмет Сема?» – подумала атаманша. «Из ателье взяли два метра ситца. Из булочной – батон. Из канцелярского магазина – копеечную ручку. Здесь, наверное, алюминиевую вилку утащит. Или половник упрет», – решила Зая.
Лишь бы помогло.
Она тревожилась за духовное здоровье поэта все сильнее. И где-то в глубине души давно поняла, что грабежами его не поправить.
Но сейчас не время было думать о постороннем. Сердце, как всегда перед криминальным вторжением, учащенно забилось. Они выстроились в свой стандартный боевой порядок. Впереди Циркуль, неразлучный с фомкой, чуть поодаль, готовясь помочь с дверью и одновременно прикрывая Семена, располагалась Зая.
– Цвирк, – взвизгнула дверная петля, отлетая от полотна. Дверь распахнулась.
Зая с Циркулем ворвались в помещение. Секундой позже (он всегда включал свой яркий фонарик в планшете) влетел Семен.
А еще через пару секунд зажегся большой свет и громовой голос, идущий чуть ли не с небес, напрочь обескуражил незадачливых налетчиков.
Впрочем, голос давал конкретные указания, которые невозможно было проигнорировать:
– Всем на пол! Мордой вниз! Руки за голову!
Да, теперь уже было очевидно, что голос все-таки шел не с небес. Иначе он был бы без брани.
Циркуля, продвинувшегося дальше всех, буквально швырнули вниз, заломив за спину руки.
– Его не трожьте! – заорала Зая, прикрывая своим большим телом Семена. – Он поэт!
Лучше бы она этого не делала.
Бойцам группы захвата невидимый Семен показался гораздо более опасным, и они боковым маневром жестко сбили его с ног. С девушкой обошлись чуть легче: ее пустые руки были видны. Ну и все-таки она была девушка.
Все трое теперь лежали, как и было приказано, лицом вниз, касаясь разбитыми губами дешевых керамобетонных плит пола. Руки их были завернуты назад и стянуты наручниками. Здесь, правда, бойцы поимели мини-проблему. С запястий Семы алюминиевые наручники спадали, а на запястьях Заи не хотели застегиваться.
Командир бойцов спокойно общался с местными операми, также участвовавшими в засаде. Надо сказать, для поимки дерзкой и неуловимой группы, поставившей на уши весь немаленький московский район, был организован специальный штаб. Здешним полицейским прислали изрядное подкрепление, во многих потенциально пригодных для нападения объектах устроили засады.
Шутка ли – за неполный месяц около тридцати взломов! Особенно всполошились после фатального разгрома интернет-клуба. Банда становилась с каждым днем опаснее.
Такого на этой «земле», как говорят менты, в жизни не водилось.
На самом деле ребят уже вели. В паре случаев сработали видеокамеры. И хотя налетчики маскировались, все равно было уже ясно, что в преступной группе два парня и женщина. Работники мелких предприятий, стоявших не на главных улицах микрорайона, также были предупреждены о возможных нападениях. В столовой же их конкретно засекли. После звонка администратора полиция не успела схватить подозреваемых, те уже ушли. Однако теперь опера твердо считали этот объект первоочередным в плане опасности налета. И, как оказалось, не ошиблись в своих предположениях.
Командир группы захвата вызвал автозак и конвой.
Ребята лежали тихо, боясь пошевелиться: сразу следовал жестокий окрик бойца или опера. Вообще-то в таких случаях опера немедленно приступают к неофициальному допросу. Но здесь дело было таким странным и одновременно очевидным, что, устав от долгого ожидания, оба опера вышли на улицу покурить.
– Мне нужен карандаш или ручка! – вдруг громко произнес Семен.
– А телевизор не нужен? – беззлобно спросил старший.
– Не смейте с ним так разговаривать! – крикнула, пытаясь повернуться, Коношеева. – Он поэт! Он гордость страны! Дайте ему карандаш и бумагу!
– Гордость страны, говоришь? – командир был по-настоящему боевым офицером, знавшим войну во всех ее проявлениях. В отличие от некоторых тыловых крыс, он никогда не издевался над поверженным врагом. Да и, честно говоря, вглядевшись в захваченный криминалитет, уже не был вполне уверен, что это враги. Скорее, недоумки или психопаты.
Один тощий, другая толстая, третий никакой. Три веселых гуся, короче.
Он подошел к Зае с той стороны, куда она повернула голову.
– А зачем поэту грабить магазины?
– Он не грабил! Мы ничего не брали! Просто у него стихи иначе не писались.
Офицер ненадолго задумался.
– Дела-а, – наконец протянул капитан. Здоровый крепкий мужик,
