Последнее испытание - Туроу Скотт
Тем временем Марта, понимая, насколько болезненно переживает случившееся ее отец, бросается на его защиту.
– Ваша честь, – говорит она, – я убедительно прошу вас не проводить опрос доктора Капеча в отсутствие присяжных. Не сомневаюсь, вы сможете выяснить, что доктор Капеч сказал суду неправду.
Внезапно Фелд поднимает руку в знак того, что хочет что-то сказать.
– Когда я готовил Бруно к представлению свидетельских показаний, он заявил мне, что знаком с состоянием здоровья Сэнди. Я предупредил его, что эта тема не должна затрагиваться в зале суда. Я совершенно не понимал, какое это может иметь отношение к делу. Но Бруно, похоже, неправильно меня понял. Так или иначе, я хотел попросить доктора Капеча скорректировать его свидетельские показания в ходе повторного опроса.
Сонни закрывает глаза, давая понять, что изо всех сил пытается разобраться в происходящем. Затем она резко встает с места и выходит из зала, бросив через плечо:
– Мне нужно пять минут.
Марта подходит к столу защиты и шепотом коротко говорит что-то на ухо Кирилу. Затем она берет отца за локоть и тоже выводит его из зала суда. Они минуют две пустые комнаты и оказываются рядом с ореховой скамьей со спинкой, стоящей в конце облицованного белым мрамором коридора.
К этому моменту настрой Стерна предсказуемо меняется – чувство вины в его душе уступает место возмущению, особенно в связи с объяснениями, озвученными Фелдом. Стерн чувствует, что головомойка, полученная им от судьи, прежде всего и главным образом объясняется его возрастом. Будь он лет на сорок моложе, Сонни отнеслась бы к этому эпизоду внимательнее.
– Послушай, что я тебе скажу, Марта. Если Сонни попытается снять меня с процесса, я обращусь в апелляционный суд.
– Этого не случится, папа. Сонни просто не в духе от всего того, что происходит в зале. Думаю, она ненавидит дела об убийствах. Когда Капеч ответил насчет большой вероятности, она посмотрела на Мозеса так, как будто хотела прикончить его самого. Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться вслух.
До Стерна доходит, что речь идет о том самом моменте, когда ему показалось, что Марта пытается скрыть улыбку. Но сейчас Стерна больше волнует собственная судьба, чем судьба его клиента.
– Я вовсе не страдаю деменцией, – говорит он, – и считаю возмутительным, если кто-то предполагает обратное.
– Пап, конечно, ты не страдаешь деменцией. Если бы я считала иначе, я бы своими руками забаррикадировала перед тобой двери в зал суда. Твое мнение, твои аргументы, опыт и знания – все это по-прежнему поражает и восхищает меня. Но твой самоконтроль в той ситуации, которая возникла в ходе процесса, когда Капеч внезапно разочаровал тебя, – это совершенно другой вопрос. После смерти Хелен ты плакал при людях в десять раз чаще, чем после смерти мамы. Я радовалась тому, что ты стал менее закрытым. Но сейчас положение таково, что ты должен пообещать мне: как только почувствуешь, что тебя заносит, ты немедленно прекратишь свое выступление и передашь слово мне. Просто дай мне понять это взглядом.
Стерн кивает. Он в состоянии принять предложение Марты. Больше всего остального его угнетает тот факт, что его умение держаться в определенных рамках, которое всегда безотказно защищало его, словно невидимая броня или скафандр, подвело, когда Капеч не оправдал его ожиданий.
Когда Стерн и Марта снова оказываются в зале суда, Джинни, заместитель начальника группы судебных приставов, стоит в своей синей униформе около задней двери, держась за ручку. Это означает, что судья вот-вот выйдет из кабинета и вернется на место.
– Ну, – говорит Сонни, устраиваясь в своем кресле, – я попросила стенографистку зайти ко мне и прочитать часть стенограммы вслух. Так вот, должна сказать, что нарушения имеют место со всех сторон. Мистер Фелд, я согласна с тем, что следовало бы, чтобы исправить положение, попытаться опросить свидетеля повторно. Но раз вы знали, что ответы доктора Капеча под присягой не соответствуют истине, а в особенности то, что он неверно понял инструкции, полученные от вас, вам следовало сразу же подойти к боковым перилам или же просто встать и поправить его. Мистер Стерн, я понимаю, что вы находились в трудном положении, но вы тоже должны были подойти к боковым перилам для консультации, прежде чем задать вопрос, который выходит очень далеко за общепринятые рамки.
– Я согласен, – выпаливает Стерн и сопровождает эти слова чем-то вроде небольшого поклона. – Подобное не повторится.
– Хорошо. И, честно говоря, пробежав стенограмму, я пришла к выводу, что по крайней мере часть показаний доктора Капеча можно считать не относящейся к делу. Но давайте пока оставим все как есть и займемся повторным опросом свидетеля обвинения.
После того как доктор Капеч снова занимает свое место на свидетельской трибуне, он уже не может обсуждать свои предыдущие показания ни с представителями обвинения, ни с представителями защиты. Таким образом, для того, чтобы повернуть ситуацию в свою пользу, Фелду нужно, чтобы Капеч точно понимал подоплеку каждого вопроса. Доктор неплохо справляется с этим, если учесть его нехватку опыта выступлений в суде в качестве свидетеля.
– Когда вы отвечали мистеру Стерну на его вопрос о «большой вероятности» – такую формулировку можно считать общепринятым медицинским термином?
– Нет. Ничего подобного. Отвечая, я просто излагал свои собственные впечатления.
– И вы, разумеется, употребляли это словосочетание не в качестве формулировки, имеющей юридическую значимость?
– Нет, нет, конечно, нет. Я ведь, в конце концов, врач, а не юрист.
Когда Капеч покидает свидетельскую трибуну, судья напоминает присяжным, что они ни с кем не должны обсуждать ход процесса и дело, которое на нем рассматривается. Затем Сонни объявляет перерыв до следующей недели. По решению присяжных слушания будут возобновлены в понедельник, учитывая, что дело Кирила привлекает большое внимание общественности и СМИ. Что же касается Сонни, то она никогда не проводит слушания по пятницам – этот день она отводит для рассмотрения прошений и ходатайств по сотням других дел, значащихся в ее календаре.
После окончания заседания Стерн берет Кирила за рукав и говорит, что хочет встретиться с ним в своем кабинете.
– Приезжайте один, – тихо добавляет адвокат.
Пафко быстро кивает, словно зная, какой именно будет тема предстоящего разговора. Он говорит, что позаботится о том, чтобы Донателлу отвезли домой, а после этого приедет к Стерну.
Спустившись, Стерн видит Ардента, который стоит у обочины рядом с машиной. Адвокат снова совершенно обессилен – слишком тяжел груз эмоций, которые он пережил во время стычки с Сонни. В конце концов он приходит к выводу, что Фелду досталось от нее больше, чем ему. Но это не имеет значения, потому что он знает: прежний Сэнди Стерн, адвокат с безукоризненной репутацией, придумал бы какой-то филигранный ответ на ложные заявление Капеча и не стал бы нарушать веками сложившееся правило, согласно которому юрист, участвующий в процессе, не может выступать на нем в качестве свидетеля. Сидя в салоне автомобиля, Стерн вынужден признать неприятную правду, предчувствие которой уже давно темным облачком собиралось в глубине его души: все это больше не для него. Марта права. Ему ни в коем случае нельзя было соглашаться представлять интересы Кирила.
Но он уже сидит в вагоне поезда, идущего с огромной скоростью. Ради Кирила и ради себя самого он должен сконцентрировать все еще остающиеся у него силы, физические, интеллектуальные, душевные, собрать в кулак волю и дисциплину. Он больше не должен допускать глупые ошибки, проявлять некомпетентность и балансировать на краю пропасти. Да, он больше никогда не будет прежним. Но у него есть долг – перед Сонни, Мартой, Мозесом, самим собой, а самое главное – перед Пафко. А значит, он просто обязан показать им всем лучший вариант себя.
10. Кирил
Как он познакомился с Кирилом Пафко? Поскольку дело «Соединенные Штаты Америки против Пафко» привлекало большое внимание общественности, люди время от времени задавали Стерну этот вопрос, но он не мог точно вспомнить, как именно это произошло. Это случилось более сорока лет назад. Оба они – и Стерн, и Пафко – эмигрировали из Аргентины, оба с молодыми женами, оба набирали авторитет в своих профессиональных сообществах. Присутствовало между ними еще кое-что общее, но об этом обычно не говорили вслух: оба оказались достаточно практичными, чтобы жениться на женщинах с большим состоянием. Многие считали, что им просто необходимо познакомиться, но у Стерна по поводу их первой встречи осталось лишь одно, хотя и довольно яркое воспоминание: Кирил, высокий, красивый, холеный, пересекая большую комнату, направляется прямо к нему с самоуверенной улыбкой и, протягивая руку, приветствует его так, как принято это делать в Буэнос-Айресе: «Че, пибе», то есть «Салют, малыш».
