Ночной мотоциклист (сборник) - Виктор Васильевич Смирнов
Маврухин, повторил я про себя. Маврухин справа от нас, за стенкой. Тот самый, о котором говорил Шиковец. Провоз нейлоновых рубашек. Конечно, угрозыск не должен был бы заниматься контрабандным провозом нейлона, но Маврухин связан с двумя уголовными типами, которые помогали ему распродавать товар. Эти типы интересовали капитана милиции Шиковца больше, чем сам Маврухин.
— Сначала трудно придется, — сказал Валера. Его добродушный рот был растянут в улыбке, очки сияли. — Мне тоже пришлось трудно. Меня вообще не брали из–за очков. До министра дошел, пробился. Повезло!
— Ты, наверно, из тех, кто не унывает.
— Всегда в тяжелые минуты вспоминаю одно изречение, — сказал матрос. — «Что является причиной нашей печали? Ведь не само обстоятельство, а только наше представление о нем!» Да? А изменить представление — в нашей власти!
— Кто это сказал? — спросил я.
— Марк Аврелий, — ответил Валера. — Вообще интереснейшая личность. Император, кстати. Но умный.
— Ты любишь серьезные книги?
— Да нет, — ответил он, немного смутившись. — Просто решил повышать свое образование именно таким образом. Чтением философов. Все выдающиеся изречения стараюсь осмыслить. У меня специальная тетрадь.
— И так все свободное время? А гости на «Онеге» бывают?
— Да не особенно… Правда, Карен с Машуткой приходят часто. Родственницы Кэпа. Их три сестры. Старшая, Ирина, замужем за нашим Иваном Захаровичем… Они цыганки. Кочевали с табором когда–то в детстве. А теперь… Ирина — врач, плавает на «базе». Машутка очень славная. Она встречается с механиком Васей Ложко.
Валера неожиданно помрачнел.
— Ну ладно, отдыхай, скоро придет Кэп. — И он уткнулся в книгу.
— Смотри, — сказал я этому славному, добродушному парню, так не похожему на матроса. — Не переусердствуй с философами. Сказано ведь: не будьте более мудрыми, чем следует, но будьте мудрыми в меру.
— Кто это сказал? — торопливо спросил Валера Петровский и достал блокнот в мятой коленкоровой обложке.
— Апостол Павел. Мой тезка.
— Я запишу с твоих слов. Этого Павла в нашей библиотеке не достать…
Через полчаса, когда пришел Кэп, я представился ему по всей форме. Так началась моя матросская жизнь.
С тех пор прошло десять дней…
2
Был вечер, горели огни, и белый борт теплохода слегка покачивался на поднятой буксиром волне. Я ступил на трап спокойно, как ступают на крыльцо собственного дома. В рубке «Онеги» торчала круглая голова Ленчика — он сегодня был вахтенным и коротал скучные часы на мягком кожаном диване. Из капитанской каюты долетали девичьи голоса, как мне показалось, нарочито громкие. Карен и Машутка снова пришли в гости к Ивану Захаровичу — к Кэпу, как все звали его запросто…
Вовсе не родственные чувства привели сегодня сестер на «Онегу». Машутка была влюблена в механика, вот она и взяла Карен в качестве прикрытия. Последние дни Машутка и Вася Ложко были в ссоре.
Я уже подошел к каюте, когда услышал дробный стук каблучков по железной палубе.
— Подождите, — сказала Карен.
Она присела на леер. Карен была ловкой, худощавой, подвижной и гибкой, и каждое движение выдавало в ней цыганку.
— Машутка притворяется, что ей безразлично, — сказала она. — Но все–таки — почему этот Ложко разыгрывает Чайльд–Гарольда?
— Он не Чайльд–Гарольд, — ответил я. — А просто современный паренек и обожает джаз или делает вид, что обожает…
Из каюты механика доносились резкие синкопы, изредка перемежаемые кашлем. Ложко в гордом одиночестве вертел настройку своего приемничка. Он тоже старался показать, что его не интересует Машутка.
На каком–то буксире зажгли прожектор, и дальний луч вдруг мягко осветил лицо Карен — ее тонкий, с небольшой горбинкой нос и темные, с настойчивым блеском глаза. Ситцевое платье подчеркивало угловатость и остроту прямых плеч.
Легкий, нежный запах духов «Изумруд» пробивался сквозь нефтяные испарения.
— Уж эти мне влюбленные, — сказала Карен — То целуются, то ссорятся. Все с норовом, ничего не поймешь. Ух, этот мне механик. Ненавижу просто.
— Давайте утопим Васю, — предложил я.
Она вздрогнула и скрестила руки, обхватив худенькие плечи и как бы запахивая несуществующую шаль. За элеватором загудела сирена. Звук был, как всегда, неприятный.
— Не надо так шутить, — сказала Карен. — У меня плохие предчувствия.
— Какие предчувствия?
— Не знаю. Только я чего–то боюсь.
Над фортом взлетела ракета — приветствовали китобойцев. Я увидел на миг зубчатые башни и над ними зеленые легкие дымки берез.
— Да полно. Такой праздничный вечер.
— Ну вас, — сказала вдруг Карен. — У Кэпа хоть есть гитара. Пойдемте.
— Не могу.
— Скучный вы народ. Наверно, и плясать не умеете.
— Позвать механика?
— Не надо. Пусть сами разбираются.
Она легко взбежала наверх — только ветром пахнуло. Зазвучала гитара. «Три сестры, три цыганки, чудно! — Я улыбнулся темноте. — Три сестры, как диковинные ростки в лесу».
Валера Петровский был окружен темными пластмассовыми бачками. В каюте гудел вентилятор, играя кинопленками.
— Готово, — сказал Валера, потягиваясь. — Смонтировал, как обещал. Фильм — люкс.
Он принялся закладывать пленку в маленький кинопроектор. Мне давно уже хотелось посмотреть этот фильм, снятый Валерой во время последней «загранки», точнее, хотелось посмотреть на Маврухина.
Пока Валера регулировал фокус, я прислушивался к звукам, доносившимся из–за тонких перегородок. Вернулся ли из города Маврухин?
Наверху застучали каблучки. Наверно, Карен отплясывала как раз над головой Васи Ложко. Но механик продолжал демонстративно носиться по эфиру.
Переборка была настолько звукопроницаемой, что казалось, будто приемник находится рядом с моим ухом. Кто–то постучал в каюту механика, и Вася, покашливая, недовольно сказал: «Я занят». Месть поссорившихся влюбленных принимает иной раз самые нелепые формы.
— Начинаем, — сказал Валера. — Первая серия «Странствий «Онеги», оператор Петровский.
На экранчике показался надвигающийся, украшенный белым фальшбортом нос «Онеги».
— Снимал с лодки, — пояснил мой друг. — Обратите внимание, чайки над гаванью. А это сутолока большого города.
Я увидел мелькающие у тротуара «фольксвагены», «мерседесы», «оппели», бойких пешеходов, витрины, полисмена в каске, ратушу и рекламу баварского пива. В эту минуту механик поймал какую–то
