Темный час рассвета - Николай Иванович Хрипков
— И ты принес воды? Так? Чтобы она запила свои таблетки? А они стояли на пороге?
— Да! Я пошел на кухню и принес воды. Ей полегчало. Мужчина ее придерживал. Потом они ушли.
– Фу! Ромочка! Это же классический развод! Пока ты ходил на кухню, они подбросили тебе дурь, а потом позвонили своим ментам. Вот! Коллегам Юрия Михайловича! Нет! Нет! Юрий Михайлович! Ты ни сном, ни духом об этом не знал. Тебя использовали в темную. А ты и рад стараться! Подыграл! Подыграл оборотням в погонах!
Юрий Михайлович безвольно опустился на свободный стул. Посмотрел на Пинкертона, потом на меня и снова на Пинкертона. Потом опустил глаза. Видок у него был еще тот!
— Что же теперь делать? Ума не приложу, — тихо проговорил он, как мальчик на картине «Опять двойка».
— Ловить черных риелторов, Юрочка! Этих тварей нельзя оставлять на свободе. А то еще стольким людям сломают судьбу. Рома! Ты запомнил рожи этих тварей? Что-нибудь приметное? Особенное? Там шрамы, родимые пятна? Во что они были одеты?
Я кивнул. Встал вспоминать. Какая на них была верхняя одежда, обувь, то, что у женщины возле рта была родинка.
— Ну, и ладушки! Значит, сейчас пойдете делать фотороботы этой парочки. Потом пробьем их по базе.
— А… — протянул следак. Замолчал, видимо, собираясь с духом. — А что же теперь будет…
Замялся Юрий Михайлович. Это тебе не перед невинными овечками строить грозного служителя Фемиды.
— Ты хочешь спросить о своих коллегах? Ладно, будем исходить из того, что их использовали в темную. И они ничего не знали. Такое бывает сплошь и рядом. Наивных полицейских у нас еще хватает.
— Но ведь…Если они были соучастниками преступления, на них нужно заводить дело.
— Юра! Жизнь не черно-белая, а серо-буро-малиновая…В ней столько оттенков. Не забывай об этом!
Юра огляделся, как будто он искал в кабинете нечто, что могло его защитить от сурового полковника. Но ничего не нашел. Он опустил руки под стол, не зная, куда их девать.
— Объясняю! Легче всего сломать человеку судьбу. Каюсь, и сам был в этом грешен. Отправишь ты одного-другого на красную зону, через несколько лет оттуда выйдут матерые волки, озлобленные, обиженные, хитрые, обросшие криминальным опытом. А ведь это люди, которые шли на бандитские пули и ножи. И может быть, тебя еще прикроют от них. Жалеть надо людей. Жизнь прожить — не по полю на велосипеде.
Юра поднялся и отошел в угол к окну, стал теребить жалюзи. Потом повернулся к нам. Пинкертон поднялся, подошел к нему и положил руку на плечо. Голос его сделался мягким.
— Ты был когда-нибудь в горячих точках? Вот то-то же! А каждый из них по нескольку раз. И оттуда привезли не баулы с награбленным добром, а ранения. И что? Живут в коммуналках, общагах, съемных квартирах. Про зарплату умолчим. Жена пилит. Дети завидуют одноклассникам, которых родители вывозят каждое лето в Египет, Турцию или Испанию. Зарплата…Ой, даже смешно говорить об этом. Любой баульщик на рынке зарабатывает больше.
— И что теперь самим становиться бандитами? — подал голос Юрий Михайлович. — Неправильно это. Мы должны показывать образец, а не уподобляться тем, кого мы ловим.
— Ну, бандиты они или нет, не будем судить скоропалительно. Хотя, я не отрицаю того факта, что порой сегодня идут на бандитские пули, а на следующий день у других бандитов берут деньги. Но ладно! Хватит о них! Сейчас речь идет об этом молодом человеке. Давай решать его судьбу! Ясно же, как день, что это классический развод…
Сейчас я человек, обогащенный тюремным опытом, пусть и недолгим. Но вполне можно собирать вокруг себя дворовую шантрапу и, кривя губы и попыхивая сигареткой, рассказывать о блатном мире, где всё так круто и по-пацански. Пинкертон предложил довезти меня до дома, но я отказался. Хотелось пройтись, дыша воздухом свободы, наблюдая мирных обывателей, которые по большей части не обогатятся подобным грустным опытом, да и затариться, чтобы отметить первый день свободы тоже не мешало. Свобода — это так здорово! Чтобы понять это, нужно ее потерять.
— Что-то вас долго не было видно? — спросила меня продавщица-кассир, выбивая на выходе привычный набор молодого безработного джентльмена. — Куда-то уезжали?
Через разрез ее рубашки был виден бюстгальтер, который приоткрывал верхнюю часть ее прелестей.
— Гостил! — ответил я лаконично. Поглядел по сторонам. — У хороших друзей. Решил развеяться.
Протянул ей деньги. Порой я рассчитывался картой, но всегда предпочитал иметь наличку.
Надо будет как-нибудь подарить ей цветы за высокую культуру обслуживания. Хотя тут же я отказался от этого широкого жеста. Может подумать свое женское, а дальше последует недвусмысленное предложение. Я, конечно, откажусь от него под каким-нибудь деликатным предлогом, но для женщины это, согласитесь, будет глубокая сердечная травма. И женщины такого не прощают. И уровень обслуживания, меня в данном случае, резко упадет.
Наконец-то я перед порогом родного и столь любимого логова и снова могу предаться своим порокам. И клянусь, никто в этом мне больше не сможет помешать! Снаряд дважды не падает в одну и ту же воронку. А трижды уж тем более. Я опустил пакет возле ног. Его тяжесть так приятно было ощущать. Конечно, какое-то время отнимут предварительные процедуры: душ, варка, парка, жарка…Но в празднике важен даже не сам праздник, сколько предпраздничная суета. Такая сладостная!
Я уже вставил ключ. И тут меня что-то насторожило. Было такое ощущение, что кто-то открывал двери до меня. Не знаю, откуда взялось это ощущение. Я осмотрел дверь и замок. Никаких следов взлома, царапин. Или это напрасные страхи, или работал профессионал.
Потом чуть приоткрыл дверь и замер, прислушиваясь. Никаких звуков. Но какой-то новый запах, не тот, к которому я привык. Я не мог дать ему определение. Но пахло какой-то свежестью и чистотой. Как будто кто-то старательно проветрил и помыл мою келью. Я шагнул за порог, медленно, стараясь не шуметь, прикрыл дверь и снова остановился, прислушиваясь. Если бы даже где-то в паутине билась несчастная муха, я бы услышал. Но ничего. Я разулся и на цыпочках двинулся вперед. Пройдя коридорчик, я заглянул в зал. Сначала меня поразила необычная чистота. А потом я увидел на своем диванчике нечто, точнее кого-то, укрытое моим любимым бабушкиным пледом, и мирно посапывающее. Судя по очертаниям, вряд ли это мужской труп. Тем более, из собственного опыта я знал, что трупы не способны сопеть.
Нет! Это похлеще полтергейста! Единственное, что я хочу от мира, чтобы все оставили меня в покое, забыли о моем существовании и не только живые,
