Командировка - Борис Михайлович Яроцкий
Глава 14
Только к вечеру, в сумерки, Вася попал на квартиру к Забудским. Долго не открывали, но Вася нажимал и нажимал на кнопку звонка, пока не щелкнул замок. В дверях показался парень лет двадцати пяти, пьяный.
— Чего тебе? — спросил, покачиваясь.
Сначала Васе показалось, что он попал не туда: этого парня он видел впервые. Он знал Игоря, подростка, недавно взятого обратно из интерната. Присмотревшись, заметил сходство с Игорем: узкие скулы, белесые брови, глаза глубоко в глазницах. Никак Игоря брат? Иван Григорьевич как-то говорил, что у хозяев есть еще один сын, затерявшийся где-то на Севере. Получается, отыскался.
— Вы — сын Забудских?
— Я сам Забудский.
— Мне нужен Анатолий Зосимович.
— Он в больнице.
— Тогда Надежда Петровна…
— Зачем?
— У меня к ней записка. От квартиранта.
— Здесь нет никаких квартирантов! — выкрикнул парень. — Пошел ты… — Говорил он с трудом, но громко. В квартире, судя по голосам, доносившимся в прихожую, он был не один.
«Никак отмечают или годовщину революции, или возвращение блудного сына», — подумал Вася. Уйти ни с чем он не мог: его ждали в больнице.
— Мне надо кое-что взять.
— А ты, собственно, кто? — допытывался пьяный.
— Я товарищ вашего квартиранта.
Парень, хохотнув, крикнул в комнату:
— Робя, тут один хмырь. Что-то забыл…
Из комнаты послышался пьяный смех. На шум голосов из соседней квартиры вышел болезненного вида мужчина, по годам еще не пенсионер.
— Надежда Петровна у нас. Заходите.
Вася, увидев Надежду Петровну, всю зареванную, с кровоподтеками под глазами, остолбенел.
— Кто ж это вас?.. В честь праздника, что ли?
— Женечка… сынок… Мне еще ничего. А вот папочке… — И опять в слезы.
Вася передал записку. Ее содержание он знал. Иван Григорьевич просил взять из ящика стола пятьсот долларов, оставшихся после покупки одежды, и передать с Васей: в больнице нет лекарств, их покупают за наличные у медперсонала. Чаще всего выручают санитары, они достают бог знает где: ездят в Москву, но там нужна валюта — не рубли и, тем более, не карбованцы. В столице соседней державы, на Рижском рынке, по заверениям челноков, можно купить любые лекарства: их сбывают работники посольств и различных благотворительных организаций.
— Нет уже долларов, — с печалью в голосе произнесла Надежда Петровна. — Женечка их нашел…
— Отобрали бы…
— Отец попытался. Да Женечка сломал ему руку.
— А вас он, ваш Женечка, за что?..
— Хотела не дать вещички… Ивана Григорьевича. А Женечка их на барахолку…
— Когда ж он успел?
— Долго ли выкрасть?
Что это были за вещички, о них Иван Григорьевич никогда не упоминал. «Вряд ли что ценное»… — заключил Вася.
— Что ж он продал?
— Сумку… бритву… носочки…
Уже уходя от Забудских, Вася сообщил, в какой больнице лежит их квартирант. У больного двухсторонние воспаление легких, и если сегодня вечером, в худшем случае, ночью не достать лекарство (в долг уже давно медики никому не отпускают), придется Григорьевичу заказывать гроб.
Отчаявшись, Вася ринулся в «Экотерру», к своему шефу. Достучался. Открыли. Вломился в покои.
— Джери, выручай деда! Вот список лекарств. Найди. Только сегодня.
— Среди ночи? — удивился американец.
— Выручай! Не то дед сыграет в ящик.
Джери стоял посреди холла в ночной пижаме. Он еще не видел своего шофера в таком возбуждении: на митинг убежал и то был спокойней. Рядом торчал верзила-телохранитель, бывший омоновец Степан Журба. Он впустил Васю, потому что знал его. Знал он и врача Коваля, тот лечил его дочку, когда ее искусала собака.
— Все уже спят, — сказал Джери. — Утром позвоню в консульство…
— Звони сейчас, — настаивал Вася.
Джери усмехнулся: «Вот тебе и недочеловек!»
— Хорошо. Но с утра у нас выезд…
— О чем речь, пан начальник! Буду как огурчик. — Видя, что пан уже скоро согласится, Вася дружелюбно скороговоркой: — А дед, вы заметили, как он вас блюдет? Чтоб вы были живы и здоровы…
— Хорошо, — мягко повторил Джери.
Он звонил, и по тональности его голоса Вася понял: где-то там, в областном центре, в каком-то консульстве, есть нужное лекарство. Но консульство не рядом, не в Прикордонном. А дорога… как привык Вася выражаться: «Едешь, как по соплям». Утром была такая же, и он отказался ехать за двести километров, а до областного центра — дальше.
— Берите «джип». Но машину вернете в полной сохранности, — распорядился Джери.
— Само собой, — обрадовался Вася.
— Пан Джери, — вклинился в разговор Журба. — Одного его отпускать нельзя.
— Ненадежный?
— Надежный. Но как ночью без охраны? На первом же километре перестренут. Днем за любым транспортом охотятся, а тут, понимаете, «джип».
Вася понял, куда гнул Степан, подтвердил опасение:
— Оно, конечно, народ сердитый. У иного еще и паспорта нет, по малолетству, а он уже бандит. Но мы тоже не пальцем деланы.
Убеждать начальника долго не пришлось, да он и сам не однажды говаривал, что Украина скоро станет, как Чечня, бандитской республикой. «Джип» он предоставил охотно: если отнимут, будет о чем рассказывать дома, в далекой, спокойной Америке.
В областной центр отправились вдвоем: Вася и Степан. В эту ночь Джери рискнул остаться без личной охраны. Туда и обратно «джип» проскочил беспрепятственно. Всю дорогу автомат отдыхал на коленях у Степана. Занесенное снегом шоссе было пустынным. Даже гаишники и те попрятались. Так что грабителям не от кого было получать информацию. А «джип»… всякий уважающий себя грабитель о нем скажет: приличная добыча, тем паче, если она сама идет в руки.
В девять утра Вася вернулся в больницу. И каково же было его удивление, когда в палате, где лежал Иван Григорьевич, он застал майора Списа. Точно такая же упаковка, какую Вася привез с собой, лежала на тумбочке около больного.
— Опередили вы меня, Михаил Васильевич, — только и нашелся что сказать Вася.
— А, фирмач! — Это презрительное слово майор произнес по-доброму, с оттенком снисходительности. В городе многие работают в инофирмах. Обычно к этим гражданам горожане относятся с подозрением, так как те проходят тесты на лояльность. Для Васи американцы, видимо, сделали исключение: совок не меняет своих убеждений, как патриот не меняет родину.
Не удостоился презрительной клички и врач Коваль. Мало кто знал, что в «Экотерру» его устроил сам Славко Тарасович. По словам тетки, Ажипа не мог ему отказать: все-таки школьный товарищ, а школьных товарищей на склоне лет можно пересчитать по пальцам.
Вася держал в руках упаковку с ампулами, не зная, кому вручить. Хотелось отдать непосредственно больному. А больной с закрытыми глазами безучастно лежал под шерстяными одеялами: в палате было холодно, лицо его, как пересохший чернозем, серое, землистое. На бороде — тусклое серебро щетины.
— Как он?
— Все так же, — за майора ответила пожилая женщина в
