Семь сувениров - Светлана Еремеева
Радкевич не помнил, как бил ее, он помнил только, как очнулся и увидел под собой окровавленное, изуродованное тело. Не было больше красивой девушки. Под ним лежало чудовище. Лужа крови растекалась по белому снегу. Он чувствовал, как согревался. Он с трудом поднялся на ноги, взял пуговицу, которая оторвалась от ее куртки, положил в карман и побрел прочь.
Затем Радкевич последовательно рассказал, как, перед возращением домой, зашел в гараж, сменил куртку и брюки, затем протер мокрой тряпкой башмаки, нож, спрятал пуговицу в жестяную коробку, в которой лежала перчатка первой жертвы. Он прятал эту коробку много лет в стенной нише, которую закрывал двумя кирпичами.
На вопрос Волкова, сколько лет прошло между двумя первыми убийствами, Радкевич пожал плечами. Он не помнил. Шахов уточнил, что первое убийство было совершено в 1975 году, а второе – в 1980-м. То есть – прошло с тех пор пять лет. По сравнению с Чикатило, Сливко, Головкиным или Ряховским, жертвами которых стали десятки человек, Радкевич не был столь кровожаден, но Волкова привлек именно этот душегуб, и все из-за мотивации его преступлений. Когда Шахов случайно рассказал ему о том, что маньяк убивал,… «чтобы согреться», он тут же попросился на допрос. Он понял, что дело было из тех, что интересовали его в первую очередь. Он давно хотел написать о чем-то подобном. Именно о таком случае. Он хотел выявить, вывести на свет истинного убийцу. Того, кто обитал в этом Радкевиче. Там, где-то далеко-далеко… Монстра, который заставлял его испытывать непреодолимое, поглощающее его целиком ощущение холода. За перечисленными выше преступниками, безусловно, тоже кто-то стоял… свой невидимый шлейф убийц, как самих маньяков, их душ, их веры в то, что в этот мир все приходят ради счастья и добра, так и, потенциально, их будущих жертв… Здесь же был особый случай… Волков понимал это и пытался извлечь максимальную пользу из каждой минуты, проведенной в следственном изоляторе.
Ознакомившись с записями из третьей тетради, Краснов прилег на спинку стула и зажмурился. Перед глазами тут же возник вечерний парк где-то между проспектом Ветеранов и Красным Селом… Зима… Все дорожки запорошены снегом. Тем снегом, далеких 1980-х, когда всю зиму обычно было холодно, шел снег, дети играли в снежки, лепили снеговиков и катались на коньках. Он видел две фигуры – одна побольше, вся в черном, другая – маленькая и хрупкая, какая-то нечеткая. Они сближались. Большая фигура достигла маленькую… Все исчезло. Он открыл глаза, встал и стал ходить по кабинету.
На глаза попалась стопка бумаг, которая лежала на одной из полок книжного шкафа. Он взял ее. Это были старые пожелтевшие листы с машинописным текстом. Датированы документы были 1930-ми, 1940-ми и началом 1950-х годов. Это были ксерокопии отчетов Семена Волкова о снесенных по его приказу церквях, представлявших, безусловно, когда-то историческую и культурную ценность. Многие культовые сооружения, которые были взорваны стараниями Волкова-старшего, были утрачены навсегда. О некоторых не осталось ни свидетельств, ни фотографий, ни литографий или рисунков. Какие-то, в виде обломков стен, перегородок и фрагментов лепнины, до сих пор топорщились из-под земли в самых отдаленных деревушках стран бывшего СССР, словно памятники убитому, раздавленному дореволюционному прошлому. Глядя на эти снимки, Николай вспомнил, что Семена Волкова расстреляли в 1952 году. Его тоже словно бы снесло волной построения нового мира. Семью не тронули, но все в жизни Эльвиры Михайловны, Константина и Вениамина с того момента пошло совсем по-другому.
Николай закрыл папку с бумагами, положил ее на стол и вышел из кабинета. Был уже поздний вечер, но ехать домой не хотелось. Он подошел к закрытой комнате. Прислушался. Ни звука. Он постоял минуту-другую и направился в гостиную. Там он включил торшер и сел на диван, поверх соскользнувшего на пол клетчатого пледа. На глаза опять попались «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. Николаю даже померещился звук движущегося поезда, бренчание ложки в граненом стакане… Он вспомнил странные и страшные галлюцинации, описанные в книге… Перед глазами сновали люди…люди… Шел снег… А потом падали листья и шел дождь… Вокзал, глубокие философские раздумья сквозь затуманенное портвейном, зубровкой, кориандровой, коктейлями «Поцелуй тети Клавы», «Дух Женевы» и прочими выпитыми и не выпитыми напитками…сознание. Глаза закрывались. Голова соскользнула на спинку дивана.
* * *И вот он опять услышал крик, долетающий из закрытой комнаты. Преодолевая усталость, Николай открыл глаза, поднялся с дивана и побрел в сторону коридора. Одеяло при этом окончательно соскользнуло, упало на пол. Перед ним, в сторону коридора, бежал, неизвестно откуда взявшийся кот. Николай шел за ним попятам. Выйдя в коридор, он приблизился к закрытой комнате. Кот замяукал и стал скрести лапой о дверь, пытаясь открыть ее. Как и прошлым вечером, Николай протянул руку, и дверь с легкостью открылась. Николай вошел в комнату вслед за котом, который тут же растворился в полутьме. На этот раз посреди помещения стоял деревянный старинный стул, чем-то похожий на венецианское кресло. На стуле сидела маленькая девочка в красном платье. Откуда-то слышалось нечеткое мяуканье. Волосы девочки, светлые, золотистые, были очень аккуратно расчесаны и ровно распределены по плечам. Она смотрела на Николая, не отрываясь, не моргая. Ее серо-зеленые глаза казались взрослыми, строгими, пронзающими насквозь какой-то необъяснимой острой силой. Руки девочки лежали на коленках. На ее ногах Николай разглядел кожаные серые детские башмачки.
Они смотрели друг на друга и молчали. Проходили минуты. Он все стоял и смотрел на нее. Неожиданно девочка переменила позу. Она подняла левую руку и стала расстегивать пуговицы на манжете. Он внимательно следил за ее движениями. Расстегнув пуговицы, девочка закатала рукав платья и протянула руку, чтобы Николай мог ее разглядеть. На внешней стороне руки он увидел два глубоких розовых шрама. Девочка смотрела на него, не моргая.
– Тебе больно? – спросил Николай.
Девочка ничего не отвечала. Он подошел поближе.
– Тебе больно? – повторил он.
Она улыбнулась и повернула голову в сторону окна. Николай тоже повернул голову и посмотрел в сторону окна. Там, вместо оконной рамы и стекол, он увидел огромный плазменный экран. На экране по темному коридору шел какой-то мужчина. Он был высокого роста, спортивного телосложения, с красивыми вьющимися русыми волосами. Он прошел мимо одной закрытой двери, затем – мимо второй. Николаю показалось, что шел этот человек именно по этой квартире. И был это не кто-нибудь, а Вениамин Волков, еще молодой, лет тридцати пяти, не более. Вот он открыл
