По заданию губчека(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович

Хозяин проводил их в комнату, водрузил лампу посреди стола, накрытого скатертью с кистями.

Первым сел поручик, придвинул к себе мраморную пепельницу, закурил. Тихон пристроился на гнутом венском стуле возле массивного шкафа из красного дерева, на котором тикали часы с черным циферблатом, позолоченными стрелками и двумя бронзовыми музами по бокам.

Флексеру на вид было за пятьдесят. На круглом, упитанном лице выделялся большой нос, а глаза за стеклышками пенсне маленькие, невыразительные. Рот кривился в извиняющейся, вымученной улыбке, а руки не находили себе покоя: теребили пуговицы жилета, без нужды переставляли фарфоровые статуэтки на полках, поправляли накрахмаленные манжеты.

Чувствовалось — трусил. Остановился в простенке между занавешенных бархатными шторами окон, зябко поеживаясь, сложил руки на груди.

Шторы прикрывали и дверь, ведущую в соседнюю комнату. Перов спросил, есть ли еще кто-нибудь в квартире.

— Один, как перст один, — качнулся вперед Флексер. — Перед самым мятежом отправил жену с дочерью к теще в Кострому. Пока не вернулись. Хочу сам ехать за ними.

— В Костроме спокойней, пусть лучше там отсидятся, — многозначительно посоветовал поручик. — По этому паролю у вас никто не появлялся?

— Я думал, обо мне вообще забыли. После мятежа стольких арестовали.

— Вам повезло.

— Кто знает, что день грядущий нам готовит? — печально вздохнул Флексер. — В наше время от дому до Коровников — один шаг, а от тюрьмы до кладбища — еще ближе.

— Ни с кем из наших связи не поддерживаете?

— Боже упаси! — вскинул короткие руки Флексер, словно защищаясь от удара. — В контрразведке мне запретили это категорически, только благодаря этому и уцелел.

— Если вы не против, я остановлюсь у вас, — сказал Перов так, будто только что надумал это.

Флексер беспокойно зашарил по жилету руками, затеребил пуговицы:

— Удобно ли вам будет? У меня постоянно посетители, квартира в самом центре, большевики по улице так и снуют.

— Не волнуйтесь, Игорь Павлович, документы у меня надежные. А к удобствам не привык, на фронте, случалось, в одном окопе с солдатами вшей кормил. Ну, а если найдется отдельная комната — и совсем хорошо.

— Комната найдется: как врача, меня не уплотнили.

— Значит, договорились, — поднялся Перов. — Сейчас мы уйдем, вернусь поздно.

— К вашему приходу я подготовлю комнату, — угодливо проговорил зубной врач, но вид у него был пришибленный.

На улице поручик с усмешкой сказал:

— Наконец-то высплюсь по-человечески, у своих.

Тихон уловил иронию, но промолчал, только спустя некоторое время, когда они вышли на Дворянскую улицу, спросил, как ему показался Флексер.

— Нормальный интеллигентный человек! Это в вашем представлении все контрреволюционеры выглядят громилами с окровавленными руками. А среди них есть и внимательные мужья, и любящие отцы, и истинные патриоты.

— Насчет мужей и отцов не спорю, а вот о патриотах помолчите, — обрезал Тихон. — Ваши братья-офицеры против собственного народа вместе с интервентами воюют.

Поручик поднял воротник шинели, прибавил шаг.

В лицо бил тугой ветер с холодным дождем, в окнах уцелевших домов мерцал тоскливый свет. Мрачно темнели развалины, в облачное небо упиралась пожарная каланча.

На Семеновской площади их остановил красноармейский патруль. Проверив документы, пожилой солдат с перевязанным горлом посоветовал:

— Поодиночке не ходите, товарищи. На улицах сволочь всякая постреливает.

— Вооруженные, отстреляемся, — ответил ему Тихон, засовывая чекистское удостоверение в карман.

— Это как получится, парень. Вчера на набережной наш патруль уложили ножами, без выстрелов. Записочку оставили, что скоро таким макаром всех красных прикончат.

— Всех — руки коротки, — сердито буркнул другой солдат, сутулый и худой, с острыми, выпирающими скулами.

Патруль пошел в сторону Ильинской площади, Тихон и поручик свернули к Волге.

Дом номер четыре по Семеновскому спуску — двухэтажный особняк с островерхой крышей, сбоку — каменные ворота с аркой. Восьмая квартира — на втором этаже, туда вела неосвещенная деревянная лестница со скрипучими ступенями. В подъезде пахло мышами, кошками и рыбьим жиром.

На этот раз пароль сработал без задержки. Гусицын тут же пропустил их в квартиру, долго жал руки, чуть не прослезился, в умилении сморщив желтушное узколобое лицо.

— Наконец-то свои! Одна красная сволочь кругом, не с кем душу отвести. В квартире напротив — и то большевик!

Тщедушный, с длинными руками и маленькой головой на тонкой шее, Гусицын тоже совсем не был похож на злодея-заговорщика — серый, перепуганный обыватель. Увидишь такого в толпе — и ничем не заденет он внимание. Однако первая же сказанная им фраза убедила Тихона — это враг, и враг закоренелый, обывательская внешность только личина.

Хозяин представил долгожданным гостям супругу — высокую плоскую женщину с бледным лицом, с которого не сходила гримаса брезгливости. Узнав, что Перов — бывший офицер, она изобразила подобие улыбки и очень расстроилась, что у них будет проживать не сам господин поручик.

Гостей усадили за стол, угостили чаем.

— Как вы думаете — скоро? — нетерпеливо спросил Перова хозяин и, казалось, прилип к нему взглядом.

— Что — скоро? — не понял тот.

— Скоро придут союзники? Скоро будут вешать большевиков? — .еще больше побледнев от волнения, пояснила хозяйка.

Поручик нахмурился, сделав вид, что такие вопросы не задают.

Гусицын торопливо заговорил, словно боясь, что его остановят:

— В июле я с самого начала понял: Перхуров — калиф на час. А многие мои хорошие знакомые сейчас сидит на Нетече, в бывшем особняке фабриканта Сакина. Знаете, молодой человек, что там теперь? — спросил хозяин Тихона.

— Как не знать, я в этом доме работаю.

— В губчека?! — чуть не выронила чашку хозяйка квартиры, Гусицын втянул шею в плечи, сделал судорожное глотательное движение.

— Не пугай людей! — прикрикнул поручик на Тихона и повернулся к Гусицыной: — Он действительно, сударыня, работает в губчека, но так надо для нашего общего дела.

— Замечательно! — восхитилась хозяйка. — Но ради бога, не говорите об этом соседям, — попросила она Тихона и для пущей убедительности добавила: — Умоляю вас, молодой человек.

— Вам же будет спокойней с таким квартирантом, — удивился Перов.

Рыжие ниточки бровей «мадам» Гусицыной пружинисто вскинулись под самые букли, голос задрожал от возмущения:

— А что скажут наши знакомые? Как мы будем смотреть им в глаза, когда большевиков спихнут?

— Вряд ли работу Вагина в губчека удастся скрыть от ваших соседей, — сказал поручик. — Говорите, что поселили по уплотнению.

Спросил Гусицына, не сможет ли он его устроить на службу, показал документы. Хозяин перелистал их, одну бумагу — пропуск Заволжской Коллегии — посмотрел на свет, довольно почмокал губами.

— Попытаюсь что-нибудь сделать, но твердо не обещаю, — вернул он документы.

— О результатах ваших хлопот сообщите Вагину. Мне пора, — поднялся поручик. — Время позднее, а на улицах, я слышал, еще постреливают, и комендантский час скоро.

Ночью, на провисшей кровати, в клетушке с низким потолком, Тихон до подробностей вспомнил все, о чем говорилось у Флексера и Гусицыных. Как «личный представитель Перхурова», поручик вел себя безукоризненно, однако некоторые мелочи в его поведении настораживали. Только сейчас по-настоящему стали понятны сомнения Лагутина. Как-то поручик поведет себя дальше? Не передоверился ли ему Лобов? Правильно ли вел себя Тихон?

Утром на лестничной площадке он встретился с высоким плечистым военным, выходившим из квартиры напротив. «Хорошо хоть свой человек рядом», — подумал Тихон, заметив на фуражке красную звездочку. Пропустил мужчину вперед. Тот молча кивнул, мельком посмотрел на него темными глазами из-под густых, сросшихся бровей.

Тихон рассказал об этой встрече Лобову.

— Мы навели справки о соседях. Это Дробыш, начальник мобилизационного отдела штаба военного округа. Человек проверенный.