Аманда Кросс - Убийство по Джеймсу Джойсу

— Это мне надо кое-что сотню раз написать, — покаялась Кейт. — Я всегда ненавидела и презирала ружья, но боялась покуситься на мужскую прерогативу. К тому же, возможно, мне довелось прочитать «Гедду Габлер» в чересчур впечатлительном возрасте[34]. Посмотрим фактам в лицо — благодаря современному фрейдистскому жаргону мы так страшимся показаться кастрирующими женщинами, что никогда не решаемся отобрать у мальчишки ружье. И я не желаю слышать ваше фырканье, Эммет Кроуфорд.

— Я не позволяю себе таких крайностей, милая леди. Горжусь уже тем, что удостоился чести пить коктейли вместе со взрослыми.

— Ну, сегодня особенный день.

— Можно мне что-нибудь добавить к томатному соку, тетя Кейт? — спросил Лео, довольный нарушением обычного распорядка, что позволило ему наряду с Уильямом и Эмметом присутствовать в обществе во время коктейля.

— Я добавлю к твоему томатному соку такое, что придется тебе не по вкусу, — зловеще пообещала Кейт.

— Мистер Артифони говорит…

— Меня не волнует, если мистер Артифони силой вливает джин в глотки своим захлебывающимся подопечным, но ты ничего не получишь к томатному соку.

— Тетя Кейт! Я имел в виду еду. Мистер Артифони говорит, что ни один хороший спортсмен не пьет, не курит и не… — Лео умолк, потянувшись за горсткой орешков.

— Ради всего святого, — взмолился Эммет, — чего он еще не делает?

— И не ложится спать позже десяти часов, — завершил Лео. — Хорошие спортсмены никогда не смотрят ночное шоу.

— Что еще произошло в суде? — спросила Грейс Нол.

— Избавлю вас от описания формальностей и долгих мрачных часов, проведенных в угнетающей дух атмосфере. Уильям был арестован и освобожден под залог. — Рид помолчал, пока Эммет по знаку Кейт уводил Лео из комнаты. Уильям и Лина уже удалились. — Принесем благодарственную молитву, — продолжал он, — что Уильям не вздумал разыгрывать из себя лорда Джима и не махнул с покаянием в тропики[35], ибо с этим парнем меня связывает сумма денег, значительно превышающая ту, которой я мог бы без огорчения лишиться. Должен сказать, Эвелин оказала большую подмогу в тяжелое время. Она веселила даже меня, что выходило далеко за пределы ее чувства долга.

— Что будет, если Уильяма признают виновным в убийстве какой бы то ни было степени?

— Кто знает? Возможно, условное наказание. Будем надеяться, что до этого не дойдет.

— Простой факт заключается в том, — объявила Кейт, — что мы должны найти истинного убийцу.

— Кейт, — сказал Рид, — я просто не выношу, когда ты начинаешь плести хитроумные козни, так что мальчишки Харди[36] спокойно отдыхают. Давайте признаем почти абсолютную невозможность установить, кто вложил пулю в это ружье. Единственное, что мы можем сделать, — навлечь на свою голову такую кучу неприятностей, что многим из нас, вероятно, придется бежать из страны. Не скажу, чтобы я против этого возражал.

— Рид, хочешь верь — хочешь нет, я понятия не имею, как заряжать ружье пулей. Возможно, подобное алиби найдется и у других, тогда методом исключения…

— …В округе Беркшир не останется никого, кто не навел бы ружье на твою голову, Кейт. Умоляю, веди себя прилично.

— А полицейские не собираются ничего предпринимать?

— Все возможное, по примеру тьмы прочих тупых полицейских. Но тебе следует осознать, что, пока полиция не окажется абсолютно подавленной доказательствами обратного, она склонна считать убийцей того человека, который спустил курок. Полисмены определенно не собираются рыскать в округе, подобно какому-нибудь из любимых тобой детективов, доказывая с помощью некоей эзотерической белиберды, которая никогда не выдерживает испытания в ходе судебного разбирательства, — как раз поэтому обвиняемый обязательно совершает самоубийство, — будто это мог сделать лишь тот-то и тот-то, ибо вследствие определенной магической идиосинкразии, о которой осведомлены только два человека, ружье может выстрелить исключительно при условии произнесения на санскрите Господней молитвы на протяжении трех дождливых ночей подряд. Если вы силой навяжете мне еще бокал мартини, я приму его с искренней благодарностью. Кстати, о благодарности — ты так и не спросила меня, что за подарок я тебе привез.

— Надеюсь, вполне подходящий ключ к неизбежному решению всех наших загадок.

— Это надо еще посмотреть. Я привез тебе полное — или, по крайней мере, все, что мне удалось раздобыть с первой попытки, — собрание сочинений нашего мистера Маллигана. Во время одной из трапез, заключавшихся в сырых сандвичах, когда я старался откладывать наши заботы в дальний ящик, выяснилось, что в Питтсфилде, благослови Бог его маленькое современное сердце, есть общественный колледж и книжный магазин. Поэтому, когда суд удалился на совещание, Каннингем повис на телефоне, а Уильям и Эвелин казались способными под давлением обстоятельств обойтись без меня, я отправился в магазин и обнаружил выставленную на продажу массу книг мистера Маллигана в бумажных обложках. Продавец указал, что они пользуются большой популярностью у учащихся, главным образом потому, доверительно сообщил он, что «хороши для зубрежки», — это его выражение, а не мое. Как бы там ни было, раз вы с Грейс Нол постоянно твердите о своем интересе к мистеру Маллигану, я подумал, что вам, вероятно, захочется профессиональным оком взглянуть, что помогло ему вырасти до полного профессора и всего прочего. Я хочу сказать, с учетом того, что ему ничего неизвестно про «пок».

— Ну и кто же плетет хитроумные козни, мой мальчишка Харди?

— Вот какой благодарности я удостоился за привезенный подарок. Еще бокал? Пожалуй, не смогу. Влейте мне его в горло насильно.

— Рискну на «Форму и функцию в современной литературе», — заявила Грейс Нол, просматривая пачку книг.

— Я в любом случае, — сказала Кейт, — ограничусь трудом «Роман: интрига и метод». Только выпью еще чашку чаю.

— Обед, обед, обед, — прокричал Лео. — Миссис Монзони сказала готово.

— Что интересного рассказал нынче мистер Артифони, мой маленький человечек? — спросил Эммет, когда все уселись за стол.

— Мистер Артифони сказал, что самый главный в баскетболе — защитник, даже если он сам не попадает в корзинку и на первый взгляд кажется не таким важным. Он сказал, — продолжал Лео, щедро накладывая себе картофельное пюре, — что защитник считает не те мячи, которые сам забросил в корзинку, а те, которые набросал его подопечный.

— И сколько мячей набросал твой подопечный? — спросила Кейт.

— Нисколько, — сказал Лео. — Мы никогда не играем в баскетбол по понедельникам. Передайте, пожалуйста, пикули.

Уильям и Эвелин, принеся подобающие извинения, отправились ужинать в город — несомненно, поглощать тот же сорт телячьих котлет, которыми Кейт угощала Рида в их первый вечер в деревне. Вернулись они где-то после десяти, явно подорвав завязавшиеся после убийства узы взаимной симпатии. Уильям пошел наверх спать, сославшись на вполне вероятную усталость, а Лина уселась перед камином и с угрожающим видом взялась за бренди. Рид тоже ретировался, Эммет, как обычно, работал с письмами, которые начинали внушать ему настоящую страсть, Грейс Нол была наверху, предположительно устраиваясь на ночь, а Кейт предалась обсуждению подстерегающих женщин опасностей.

— Думаю, почти все мы вам здорово осточертели, — сказала Лина. — И, пригласив меня в гости, вернее, позволив самой напроситься, вы получили не слишком-то ценный подарок. Лучше, пожалуй, мне утром уехать. Даже не представляю, — раздраженно добавила она, — откуда возникла идея о сексуальной агрессивности мужчин. Они хуже увядших фиалок.

— Так всегда утверждал Шоу. И в то же время есть мистер Маллиган.

— Какая ужасная, гнусная правда. А не может ли быть, что мужчина просто возражает против сложности любовных отношений, а не собственно секса?

— Насколько припоминаю, подобную теорию выдвигал Дилан Томас. Однако он определенно не лучший образец моногамного мужчины, каким бы хорошим поэтом ни был.

— Уильям моногамен. У него лишь одна любовь: к самому себе.

— В чем именно заключается проблема Уильяма? В боязни греха?

— По-моему, да. И в том факте, что он считает вступление в брак для себя невозможным по финансовым соображениям. Я не думаю, будто ему действительно неприятно, что у меня есть докторская степень, а у него еще нет, но его мучит собственная неспособность взяться за диссертацию, а берясь за нее, он считает свой труд крайне скучным и едва ли интересуется его завершением.

— В викторианский период — естественно, когда в моду вошло «мускулистое христианство», — люди типа Карлейля посоветовали бы работу и холодные ванны.

— Очевидно, именно такова и теория Уильяма. Он продолжает усердно трудиться над «скачущим ритмом» Хопкинса, а дома пускается в дальние заплывы в холодном океане. Я, слава Богу, не викторианка. По-моему, если уж у мужчины так много энергии, что он готов проплыть полпути до Европы, почему не найти ей хорошее применение, лежа с кем-то в постели? Каким образом он ее здесь сублимирует, в такой дали от океана, кроме притворной стрельбы из ружья?