Дэвид Гутерсон - Снег на кедрах
— Я хотела бы добавить… — сказала Этта.
— Да, конечно, — отозвался судья.
— У них, японцев этих, не было никаких прав на землю, — заявила Этта. — Не понимаю, с чего эти Миямото вдруг стали претендовать на нашу землю. Они…
— Миссис Хайнэ, — вмешался судья. — Прошу прощения, что снова вынужден прервать вас. Но должен напомнить вам, что мистер Миямото находится здесь в связи с обвинением в убийстве при отягчающих обстоятельствах, а всевозможные тяжбы в отношении правомерности владения землей разбираются в гражданском суде. Убедительно прошу вас отвечать только на задаваемые вам вопросы.
— Мистер Хукс, — обратился судья к адвокату. — Продолжайте.
— Благодарю вас, — ответил Элвин Хукс. — Я только хотел бы добавить, для протокола, что свидетель пыталась лишь вспомнить подробности, связанные с владением землей и тем самым непосредственно ответить на заданный ей вопрос. Кроме того, данные сведения носят исключительно важный характер и подробная картина соглашения между подсудимым и свидетелем позволяет пролить свет на мотивы подсудимого к убийству. Это…
— Достаточно, — прервал его судья Филдинг. — Вы уже произнесли свою вступительную речь, Элвин. Перейдем к следующему.
Элвин Хукс кивнул и снова принялся расхаживать.
— Миссис Хайнэ, — обратился он к свидетелю. — Давайте вернемся немного назад. Если, как вы говорите, семье Миямото по закону невозможно было владеть землей, зачем понадобилось заключать контракт?
— Чтобы они могли выплачивать, — ответила Этта. — По закону им позволялось владеть землей, если они были американскими гражданами. Дети этих Миямото родились в Америке и, как я думаю, считались американскими гражданами. В двадцать лет земля бы перешла к ним, на их имя — по закону такое разрешалось, — землю переписали бы на имя детей, когда тем исполнилось бы двадцать.
— Понимаю, — ответил Элвин Хукс. — Как вы думаете, миссис Хайнэ, а в 1934 году у родителей подсудимого, у Миямото, были дети в возрасте двадцати лет?
— Самый старший сейчас сидит здесь, — ответила Этта, ткнув пальцем в Кабуо. — По-моему, тогда ему было двенадцать.
Элвин Хукс обернулся посмотреть на подсудимого, будто желая удостовериться, что именно его Этта имела в виду.
— Подсудимый? — переспросил он. — В 1934-м?
— Да, — подтвердила Этта. — Подсудимый. Вот к чему вел этот восьмилетний контракт. Через восемь лет ему исполнилось бы двадцать.
— То есть в 1942-м, — подсчитал Элвин Хукс.
— Да, так, — подтвердила Этта. — В ноябре 1942-го ему исполнилось бы двадцать, тридцать первого декабря они внесли бы последнюю плату, землю переписали бы на их имя… на этом все бы и кончилось.
— Все бы и кончилось? Почему «бы»? — спросил Элвин Хукс.
— Не внесли последнюю плату, — пояснила Этта. — Вообще-то, две последних платы. Да, две. Так и не выплатили. Последние две. А всего было шестнадцать.
И она замолчала, скрестив руки на груди и поджав губы.
Нельс Гудмундсон кашлянул.
— И что же, миссис Хайнэ? — спросил Хукс. — Что вы предприняли, когда в 1942 году не получили два последних взноса?
Этта ответила не сразу. Она потерла нос и снова скрестила руки. Этта вспомнила, как однажды Карл принес листок бумаги, подобранный в Эмити-Харбор. Он сел за стол, положил листок перед собой, разгладил и стал читать, вчитываясь в каждое слово. Этта стояла над ним и тоже читала.
Начало было следующим: «Предписание всем лицам японского происхождения, проживающим на следующих территориях». Дальше перечислялись Анакортес, Беллингэм, Сан-Хуан, Сан-Пьедро и многие другие места в долине реки Скагит… она уже позабыла какие. Во всяком случае, этим японцам предписывалось покинуть территории к полудню двадцать девятого марта. Депортировать их должны были войска 4-й армии.
Этта сосчитала на пальцах: времени на сборы ровно восемь дней. Разрешалось взять с собой постельные принадлежности, предметы личного пользования, кое-что из одежды, ножи, ложки, вилки, тарелки, миски, кружки… Все это требовалось аккуратно связать в тюки, которые будут пронумерованы, и на каждом надписать имя. Японцам разрешалось взять все, что они в состоянии были унести, кроме домашних животных. Депортируемым было обещано, что их мебель останется на хранении. Мебель останется, а самим японцам предписывалось явиться двадцать девятого марта к восьми часам утра на пункт сбора в доках Эмити-Харбор. Для переезда туда им обещали предоставить транспортные средства.
— Господи! — покачал головой Карл, разглаживая листок большим пальцем.
— Да, не видать нам сборщиков в этом году, — отозвалась Этта. — Может, нанять этих… китайцев из Анакортеса?
— Потом решим, времени достаточно, — ответил Карл. — О господи, Этта! — снова покачал он головой.
Карл убрал руки с листка, и он тут же свернулся в трубку.
— Нет, ну надо же! — не мог успокоиться Карл. — Подумать только, восемь дней!
— Распродадут весь скарб по дешевке, — сказала Этта. — Вот увидишь. Все свои безделушки, кастрюли и сковородки. Говорю тебе, в каждом дворе будет распродажа. Так они и сделают, японцы эти, вмиг все распродадут, сбудут любому, кто возьмет.
— Да, и поживятся же некоторые, — отозвался Карл, все еще качая своей большой головой. Он сидел, положив руки на стол. Этта знала, что сейчас он попросит что-нибудь поесть и насорит по всей кухне. У него вид такой, будто он чего-нибудь съел бы, будто предвкушает еду. — Плохо, очень плохо, — сказал Карл. — Несправедливо все это.
— Они же японцы, — возразила ему Этта. — Мы же с ними воюем. К чему нам шпионы под боком.
Карл покачал головой и тяжело, всем телом, повернулся к ней.
— Знаешь, что, Этта… — прямо заявил он ей. — У нас с тобой вместе ну никак не получается.
Она, конечно же, поняла, что он имел в виду. Но промолчала. Карл и раньше говорил. Ее это не больно-то и задевало.
Этта постояла, демонстративно уставив руки в боки, но Карл не отвернулся.
— Господи, Этта, где твое христианское милосердие, — взмолился он. — Неужели ты такая черствая?
Она вышла — надо было выполоть сорняки и задать корм свиньям. Этта задержалась в прихожей, снимая фартук. Повесила его на крючок и села обуть сапоги. Натягивая сапог, она с тревогой думала о словах Карла — что они не подходят друг другу — он не первый раз уже такое говорит. Вдруг в дверях показался Миямото Дзэнъити; он снял шляпу и кивнул.
— Уже слыхали про вас, — сказала Этта.
— Миссис Хайнэ, дома ли мистер Хайнэ?
Японец сначала держал шляпу перед собой, но потом спрятал за спину.
— Дома, да, — ответила Этта.
Она крикнула в дом:
— К тебе!
Когда Карл подошел, она сказала:
— Можете говорить прямо здесь, меня это тоже касается.
— Привет, Дзэнъити, — поздоровался Карл. — Да ты не стой, входи.
Этта стащила сапоги и пошла за мужчинами в кухню.
— Садись, — пригласил японца Карл. — Этта нальет нам кофе.
Он выразительно посмотрел на жену; та кивнула. Сняла с крючка чистый фартук, повязала и наполнила кофейник.
— Мы уже видели предписание, — сказал Карл. — Восемь дней! Мыслимо ли — собраться за восемь дней? Несправедливо все это, — прибавил он. — Попросту несправедливо.
— Ничего не поделать, — ответил Дзэнъити. — Заколотим окна досками. Оставить все. Если хотите, мистер Хайнэ, работайте и на наших полях тоже. Мы так признательны, что вы продать их нам. Там все больше двухлетние кустики. Будет много ягод. Пожалуйста, соберите их, а выручку оставьте себе. Иначе ведь все сгнить, мистер Хайнэ. Не достаться никому.
Карл принялся растирать лицо. Сидел напротив Дзэнъити и растирал. Карл выглядел большим и грубоватым, японец — маленьким, с проницательным взглядом. Оба были примерно одного возраста, но японец этот выглядел моложе лет на пятнадцать, не меньше. Этта поставила на стол чашки, блюдца, открыла сахарницу. Смотри-ка, в деле хоть и новичок, а какой шустрый, подумала она. Предложить ягоды, которые самим все равно ни к чему. Да, ловко, ничего не скажешь. А потом завести разговор о деньгах.
— Спасибо, Дзэнъити, — ответил Карл. — Мы соберем. Огромное тебе спасибо.
Японец кивнул. Вечно они кивают, подумала Этта. Так и обводят вокруг пальца — только с виду скромничают, а в мыслях никакой скромности нет. Кивнут, промолчат, опустят глаза — тем и берут; ушли ее семь акров.
— А с чего плату будете вносить? Если мы соберем ваши ягоды? — спросила она, стоя у плиты. — Это не…
— Погоди, Этта, — перебил ее Карл. — Не стоит пока об этом.
Он снова повернулся к этому японцу:
— Как дела дома? Что семья?
— Дома все заняты, — ответил Миямото. — Паковать вещи, готовиться.
Японец улыбнулся, и Этта заметила какие крупные у него зубы.
— Может, чем помочь? — предложил Карл.
