Фридрих Незнанский - Модельный дом
— Говорите же, я слушаю.
— Простите, Александр Борисович, но…
— Что, какие-нибудь проблемы?
— В обще-то, да. С тех пор, как сообщили о смерти Игоря…
— Что, не можете заснуть? Головные боли? Привезти что-нибудь успокаивающее?
— Да, хотелось бы. Но валерьяна уже не помогает, а садиться на более сильные таблетки не хочу. Память напрочь отшибает.
— Что-нибудь из спиртного? — догадался Турецкий.
— Да. Если, конечно, это не затруднит.
…Агеев выкладывал на кухонный стол содержимое спортивной сумки, а Марина исподволь изучала его.
К тому моменту, когда он позвонил от подъезда, застыв перед ее окнами, она успела допить оставшуюся в бутылке водку, и теперь, уже немного успокоившись и окончательно смыв под теплым душем слезы, могла более критично оценивать происходящее. Она ждала двухметрового роста амбала, зациклившись на телекиношном штампе, а в квартиру вошел невысокий, в общем-то корявого роста мужик, который менее всего походил на умопомрачительных телохранителей, в тех, что влюбляются красавицы-жены богачей и их рано повзрослевшие дочери. Представившись Филиппом — тоже хрен редьки не слаще, хотя и Киркорова зовут так же, — он попросил разрешения снять ветровку, и только когда остался в довольно модной рубашке с открытым воротом, в котором просматривалась накачанная шея, и засучил рукава, она не могла не подивиться его мощи и какой-то внутренней силе.
Широкие плечи, судя по всему, мощный торс и не менее мощные руки, от которых невозможно было оторваться взглядом. К тому же от него веяло каким-то особым спокойствием, и она, даже не желая этого, помимо своей воли, не могла не сравнить его со своими утонченными, излишне утонченными, крикливыми и, может быть, излишне нервными коллегами по театру. И сравнение это было явно не в их пользу.
Освободив сумку от продуктов, с которыми, казалось, можно было неделю не заглядывать в магазин — огромная курица, сардельки и пакет яичной лапши, сыр, колбаса, ветчина и масло, а поверх всего две баночки маслин, лаваш, арахисовая халва и конфеты к чаю, он запустил руку в боковой отсек и наконец-то извлек на свет божий то, что более всего ждала Марина — бутылку коньяка и три бутылки минеральной воды. Подумал немного и, виновато улыбнувшись, достал оттуда же бутылку вполне приличной водки.
Откашлялся в кулак и столь же виновато развел руками. Мол, не обессудь, красавица, за простоту нравов, но водка по мне как-то лучше коньяка. А выпить, сама догадываешься, хотелось бы.
Марина не возражала. Только и того, что предложила в каком-то благодарственном порыве:
— Так, может, я приготовлю что-нибудь? А то ведь и вы, наверное, ничего еще не ели?
— Оно бы, конечно, неплохо, — согласился с хозяйкой дома Агеев. — Я от этих бутербродов уже совсем озверел. А самому готовить… То времени нет, то не хочется.
— А что же жена?
— В отсутствии… — и не стал объяснять трудности своей семейной жизни.
Марина удивленно-вопросительно уставилась на Агеева. Не врет ли? Впрочем, тут же осадила себя за излишнее любопытство. Ей-то что до того, главное, что теперь было спокойно.
— А я знаете ли, тоже готовить не люблю, — загружая холодильник продуктами, призналась она. — К тому же, иной раз просто некогда бывает. Репетиция и вечерний спектакль, запись на радио и на телевидении…
— Короче говоря, гонка по вертикали, — понимающе хмыкнул Агеев, наблюдая, как хозяйка дома разделывает курицу. И тут же предложил: — Так, может быть, я сам?..
— А вот это уже оскорбление хозяйки дома, — вроде бы как обиделась Марина, разогревая сковородку и обваливая уже распластанные куски в муке. — Лучше будет, если принесете фужеры под воду и рюмки из серванта.
Изголодавшийся Агеев сглотнул слюну. После непритязательного закуса у бывшего следователя Ткачева, когда они вдвоем выпили немереное количество паленой водки, и постного отходняка, при котором на его столе не было ничего, кроме квашенной капусты с черным хлебом да сладкого чая с лимоном и капелькой коньяка уже в «Глории», это был его первый вполне приличный ужин, он же — обед и завтрак.
Марина пьянела очень быстро, и Агеев, не очень-то любивший пьяных баб, которые начинали давить на психику, даже пожалел поначалу, что согласился разделить с ней ужин. Оставались бы на официальной ноге — и никаких проблем, а тут… Однако она при всем этом не опускалась ниже планки приличия, и он удивился ее способности держать себя в состоянии подпития и в то же время совершенно адекватно реагировать на своего гостя. Рассказала несколько анекдотов из театральной жизни, как бы ненароком прошлась по «звездам», промыв им косточки, как вдруг попросила налить еще по одной, наполнила шипящей минералкой фужеры и очень грустно произнесла:.
— Ну вот, вы уже не только обо мне, несчастной, но и о моих партнерах, а я о вас со-вер-шен-но ни-че-гo. Согласитесь, что это не совсем справедливо.
— Господа! — искренне изумился Агеев. — А обо мне-то что рассказывать? В прошлом — офицер. Пришлось попотеть в Афганистане. А когда пришлось уйти в отставку, нашел приют в агентстве «Глория». И вот с тех самых пор…
— Летчик? — почему-то определила Марина.
— Куда нам, с нашим-то рылом, да в калашный ряд, — хмыкнул Агеев. — Разведка. Точнее говоря, спецназ.
— Это как? — не поняла Марина.
— Да, в общем-то, все очень просто, — Агеев пожал плечами, — да только не женское это дело слушать про войну.
Марина вопросительно уставилась на него, который, казалось, ударом кулака мог бы завалить даже быка. Когда кто-нибудь из актеров, кому пришлось побывать с гастролями в горячих точках, начинал рассказывать об этом, то там было все — и стрельба, и бомбежка, и минные поля, на которых подрывались бронетранспортеры с сидевшими на них артистами, а тут…
Однако она не стала настаивать и только спросила негромко:
— И что, вам тоже приходилось убивать?
Искоса брошенный взгляд на хозяйку дома и вместо ответа — вопрос:
— Что, боитесь, что не смогу обезопасить вас?
— Господи, да о чем вы!
— Так вот, заверяю вас, — смогу.
Видимо, посчитав, что воспоминаниям о прошлом надо положить конец, Агеев улыбнулся широченной улыбкой и поднял свою рюмку.
— За вас, Марина! Чтобы самый длинный сериал показывали с вашим участием.
Шел четвертый час ночи, когда вконец осоловевший Агеев произнес просительно:
— Марина, вы позволите перетащить на кухню или, может, в прихожую ваше кресло?
— Да ради бога, но зачем? — удивилась Марина.
— Хотелось бы поспать немного, — признался Агеев. — А на стуле, как сами понимаете…
— Господи, действительно! — спохватилась она. — Я-то к ночным посиделкам привыкшая, а вы, небось, уже засыпаете.
Она скрылась за дверью, но уже через минуту вернулась обратно с раскладушкой в руках.
— Для друзей держим, — пояснила Марина. Иной раз чуть ли не до утра засиживаются, и чтобы переспать часок-другой, пока метро не откроется, приходится стелить на кухне.
По-хозяйски споро она втиснула в кухонное пространство раскладушку и пошла за подушкой с одеялом. Крикнула из комнаты:
— Но предупреждаю сразу, белье неглаженое.
— Я бы удивился, если б оно у кого-нибудь было проглажено, — буркнул Агеев. — Московская интеллигенция давно уже отказалась от подобной роскоши.
Он страшно хотел спать и готов был приложить голову хоть на камни.
Филипп не знал, сколько проспал, однако, когда открыл глаза, на кухне было еще темно, да и за окном едва-едва пробивался серенький рассвет.
Рядом с ним, положив свою руку на его ладонь, на самом краю раскладушки сидела Марина, едва прикрытая коротеньким легким халатиком.
Не в силах сообразить спросонья, что все это могло значить, он вскинулся на подушке и вдруг почувствовал теплоту женской ладони в своей руке.
— Что?.. Что-нибудь случилось?
Марина шевельнулась и сжала его пальцы.
— Нет. Не знаю. Впрочем, наверное случилось.
Все это она произнесла на выдохе, горячечным шепотом, обдавая своим дыханием его лицо.
В голову ударила жаркая волна, и Агеев окончательно продрал глаза. Он, кажется, начал понимать, что же такое случилось с Мариной, но не мог поверить в это. Да и к чему, спрашивается, ей, такой молодой и такой красивой актрисе, кому, стоя, рукоплещет зрительный зал, он, Филипп Агеев, у которого если что и было яркое по жизни, так все это осталось в далеком прошлом, а ныне — простой сотрудник агентства «Глория»?
— Марина… — таким же горячечным шепотом выдохнул Агеев и замолчал, пытаясь унять рвущееся из груди сердце.
— Да? — негромко прошептала она, и он вдруг почувствовал сначала жаркое прикосновение ее груди, а потом легкое прикосновение ее жарких, влажных губ.
Все еще боясь обнять ее и прижать к себе, Филипп чуть подвинулся, освобождая ей место, и Марина, поддавшись этому его движению, резким рывком сбросила с себя халатик.