Анастасия Дробина - Прекрасное видение
Яшка ошалело посмотрел на меня. Принял сосредоточенный вид, потер кулаком лоб и медленно выговорил:
– Ну-ка, сядь, не мелькай… По-твоему, выходит, что Вандкина икона – неправильная?
– Я этого не говорил! Но если допустить, что икона в самом деле древнейшая, двенадцатого-тринадцатого веков, значит, придется признать существование какого-то неизвестного современной науке мастера, который писал иконы с нарушением всех утвержденных канонов, придавая своим ликам черты реальных лиц. Если это так – немудрено, что сейчас он никому не известен. «Неподобное письмо» могло быть признано дьявольским попущением и уничтожено.
– Кем?!
– Церковниками, священниками. Наконец, просто верующими. Времена были суровые, вряд ли и мастер остался в живых. – Миша сел за стол, обеими руками пригладил волосы. – Но я все же не думаю… Это было бы слишком… необычно. Я много раз просил Ванду привезти в монастырь саму икону, но она отказывалась. Ссылалась на то, что прабабушка никогда не позволит…
– А ты как думал?! – рявкнул Яшка. – Чтобы бабка вашей богадельне за спасибо суперикону отдала?
– Спасибо тут ни при чем, – терпеливо объяснил Миша. – Ты понимаешь, сколько может стоить такая икона? Счет пошел бы на миллионы долларов.
– На сколько?! – поперхнулся Яшка.
Я была изумлена не меньше.
– Мишенька… а ты говорил об этом Ванде?
– Да… конечно. Но, кажется, ей это было не очень интересно.
– Она никогда не показывала тебе никаких фотографий? – вспомнила я найденную записку. Миша честно наморщил лоб, вспоминая.
– Фотографии? Нет… Кажется, нет. Только наброски.
Я посмотрела на Яшку. Он пожал плечами:
– Ну чего… Значит, завтра едем к бабке. Я так думаю, что…
Что думает Яшка, я не успела узнать. Скрипнула дверь. Миша уронил книгу, неловко вскочил:
– Отец Фотий!
– Си-и-иди, – нараспев произнес низкий мужской голос. В дверь, наклонившись, вошел священник. Мы, растерявшись, остались сидеть.
Отец Фотий был совсем не стар – лет пятидесяти. Высокого роста, с широкими плечами, мощными кистями рук, видных из-под рясы. По черной курчавой бороде бежали редкие серебряные нити, у рта лежала жесткая складка. Острый взгляд черных глаз из-под мохнатых бровей обежал комнату, остановился на нас.
– Мир вам.
– Здравствуйте, – ответила я. Яшка невежливо промолчал. Отец Фотий подошел к реечному мольберту, взглянул на незаконченную работу. Подозвал Мишу к себе, негромко заговорил, показывая на доску. Миша с готовностью кивал. Несколько раз он робко пытался возразить, но бас отца Фотия рокотал уверенно, и Миша смолкал на полуслове. Их разговор длился не более минуты, а затем священник шагнул к выходу. Бес вскочил, и я поняла: разговора с отцом Фотием не избежать. И лучше будет, если его поведу я.
– Отец Фотий!
Священник обернулся. Острые темные глаза смерили меня с ног до головы. Мне почему-то стало неуютно.
– Слушаю.
– Извините, ради бога… Вы ведь знакомы с Вандой?
– С Вандой? – отец Фотий нахмурился, быстро взглянул на растерявшегося Мишу, о чем-то подумал. – М-м… Та девочка, которая сюда приходила? Артистка?
– Да-да, – обрадовалась я. – Она была у вас на исповеди, верно?
– Да, была. – Отец Фотий нахмурился. – Но это было более полугода назад.
– Простите, что я спрашиваю… Я понимаю, вы не имеете права об этом говорить, но… Ванда пропала. Мы ее ищем уже десять дней. Может быть, вы… Вам что-то известно? Может…
– В милицию обращались? – перебил меня отец Фотий.
– Да, – я вспомнила Осадчего. – Но вы же знаете, как они ищут…
– Верно, верно… – задумчиво протянул отец Фотий. Мы смотрели на него во все глаза. Я машинально дергала Беса за рукав, молясь, чтобы он не открыл рта и не испортил мне налаживающегося разговора со священником. Яшка молчал, зло выдергивал рукав, но рта не открывал. Я понимала почему. При одном взгляде на сильную фигуру и на суровое, жесткое лицо отца Фотия становилось ясно – напористость и хамство здесь не пройдут. Мельком я подумала, что он похож на неистового протопопа Аввакума из Мишиной книжки, который клеймил «неподобную» иконопись, яростно отстаивая старую веру.
– Наверное, я не могу помочь, – наконец отрывисто сказал отец Фотий. – Насколько я помню, она и на исповеди не была полностью искренна. А это большой грех.
– Но, может быть, она вам рассказывала…
– Тайна исповеди не может быть разглашена. – Отец Фотий даже не повысил голоса, но я отчетливо поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны.
Наверное, на моем лице слишком ясно отразилось разочарование. Глаза священника потеплели. Смягчившимся тоном он сказал:
– В ее исповеди не было ничего криминального. Если бы было так, я бы первый забеспокоился. Жаль, что я не могу помочь.
С этими словами священник вышел за дверь. Глядя в окно, я видела, как отец Фотий широким размашистым шагом пересекает монастырский двор, что-то зычно кричит работающим на лесах монахам. Неожиданно он развернулся на полдороге и зашагал к штабелям досок, где сгрудилось несколько рабочих. Священник подошел к ним, что-то сказал. Слов я не слышала, но, видимо, произнесены они были резко, потому что рабочие тут же начали оправдываться. Отец Фотий, не дослушав, раздвинул их плечом, схватил с положенной поперек доски фанерки бутылку водки и с силой запустил ее через двор. Бросил что-то гневное и, не оглядываясь, зашагал к церкви. Рабочие провожали его хмурыми взглядами.
– Круто, – оценил глядящий через мое плечо Бес. – Они так его зарежут когда-нибудь. Что это такое – людям на работе выпить не дают.
– Грешно пить при строительстве святого храма, – отозвался Миша. Он по-прежнему стоял у своего мольберта, вглядываясь в изображение на доске. – А зарезать… Господь не допустит. Отец Фотий – такой человек! Без него этот монастырь никогда бы не смогли восстановить. Он все делал сам – и ездил в мэрию, и договаривался в Патриархии, и искал людей, строителей, деньги… Только сегодня вернулся из Киева, из Печерской лавры. Здесь никто не знает, когда он спит. Если бы вы видели, как он везде успевает! И служит литургии, и в приюте ведет уроки, и с нами лазает по лесам… Кстати, по вопросам иконописи лучше разговаривать не со мной, а с ним. У него лучшее собрание икон в Москве, некоторые – уникальны! После полной реставрации монастыря он все их отдаст в храм. Вам надо было попросить у него благословения…
Яшка скорчил презрительную мину. Я спросила:
– А как?
– Очень просто. Складываешь ладони крестом, – Миша показал как. – И говоришь: «Благословите, батюшка». А потом кланяешься.
– Еще кланяться всякому хрену… – проворчал Яшка. Я в очередной раз толкнула его в бок, и Бес взорвался: – Да не тыкай ты меня! Всю печенку отшибла! Ну не люблю я попов, НЕ ЛЮБ-ЛЮ! Ясно тебе?!
Он вскочил, с грохотом опрокинув табуретку, и вылетел за дверь. Я, едва успев попрощаться с Мишей, выбежала следом.
На улице уже темнело, начал падать снег. Я догнала Беса у монастырской стены. Яшка шел опустив голову, пинал ботинком снежный комок. Я тронула его за плечо:
– Чего ты разошелся?
– Надоело все к чертям! – вызверился он, сбрасывая мою руку. – Монахи, попы, иконы какие-то! Благословения еще просить у фраера всякого! На хрена ей это все нужно было, можешь ты мне объяснить?!
– Так что – не поедешь завтра?
– Ну да, как же, – уже спокойнее сказал он. – Стоило столько возиться… Поеду. Может, прабабка эта больше всех знает. Если этот раб божий не лепит, если там правда «лимон» долларов… Представляешь, какая каша могла начаться?
– С чего ей начинаться? – неуверенно сказала я. – Вандка не болтала. Миша тоже. Ты в другой раз соображай все-таки, на кого орать. Что он тебе плохого сделал?
– Мне этот главный поп не понравился, – упрямо сказал Яшка. – У него морда протокольная… Отойди-ка в сторону, едет кто-то.
Мы сошли с дороги. Мимо нас, фыркая и грохоча, прокатили старые красные «Жигули». Они остановились у ворот монастыря. Из них вышли двое мужиков в кожаных куртках, решительно зашагали через двор. У одного из них была наголо обрита голова; другой был в черной бандане, завязанной по-пиратски. Последний, проходя мимо нас, мельком обернулся. Я увидела небольшие настороженные глаза, щетину на узком лице.
– Во – архангелы прикатили, – удовлетворенно отметил Яшка, провожая глазами колоритную пару. – Рожи эти видела? Спрашивается – что таким в монастыре делать? Грехи замаливать? У, богадельня чертова… Анаша для народа.
Сзади послышался приближающийся топот. Я обернулась. По дорожке за нами бежал Миша.
– Мишенька, ты что? Случилось что-нибудь?
– Нет… ничего. – Миша поправил очки, немного отдышался. – Я хотел попросить… Если, конечно, это можно… Можно, я завтра поеду с вами? В эту деревню?
– Зачем?! – поразился Бес. – Там снега по уши!
– Мне очень хочется увидеть икону, – сознался Миша. – Может быть, и в самом деле тринадцатый век… Всегда лучше знать наверняка. Я, конечно, не эксперт, но все-таки смогу более-менее точно сказать.
