Эдвард Айронс - Карлотта Кортес
Да, его оставили одного.
Скозь высокое окно, которое целую вечность не мыли, проникал серый утренний свет. Однако мороз кружевом разукрасил стекла и напрочь лишил прозрачности. В воздухе попахивало снегом, и от холода в помещении изо рта шел пар.
Комнатка маленькая с голыми стенами, если не считать кое-каких недвусмысленных орудий, о которых лучше не думать. Деревянный столик с дешевой настольной лампой и прогоревшим абажуром в цветочек. Над головой из дыры в потолке спускались провода с простой электрической лампочкой. Пол из плохо оструганных сосновых досок, комки свалявшейся грязи на нем, может быть, здесь когда-то размещался мучной склад. Он обнаружил, что лежит на ржавой железной койке и нудная боль идет от вознившейся в бок сломанной пружины. Попытался шевельнуться — ноги и руки были связаны и прикручены к койке. Более чем на дюйм или два отодвинуться от злополучной пружины не удалось, но и этого хватило, чтобы почувствовать облегчение.
Теперь он сосредоточил внимание на запахах. Витавший в воздухе аромат испанских духов Карлотты не мог перебить отвратительное зловоние воды, которая где-то совсем рядом билась о сваи; не то чтобы прямо под полом, но довольно близко. И еще один приметный запах — застоявшийся, неискоренимый дух эля и пива. Так пахнет в старых барах.
Сразу же вспомнился отель с баром на набережной недалеко от пакгауза. Пабло указал на него, как на место сборища людей Хустино.
От сильного порыва ветра задрожало окно, по стеклу заскребла снежная крупа пополам с дождем. Снег… Очень уж он обеспокоил Карлотту.
Интересно, когда изменилась погода? И почему Фрич и Барни Келз, встретившись с Пабло, не прорвались до сих пор в пакгауз? Решили пока не предпринимать никаких действий? Не исключены и переговоры с Кортесами. Со слов Карлотты следует заключить, что бомбы еще не прибыли. Эта мысль привела к следующей логической догадке — шторм нарушил план перевозки.
Вполне вероятно, Фрич и Йенсен тоже пришли к такому выводу. Хорошо, если так.
Он дважды пытался высвободиться из пут, но только содрал кожу на запястьях и лодыжках. А если кровь послужит смазкой — не легче будет вытянуть руки? Нет, ничего не получилось. Зато чуточку согрелся от бесплодных усилий.
В окне просветлело, но шторм ужесточился, когда под тяжелыми шагами заскрипели половицы и распахнулась дверь.
— Пришел в себя, Дарелл?
— Давно уж.
— Я так и думал. Но хотел поговорить с тобой наедине, без вмешательства Карлотты.
— Секреты от босса?
— Генерал не суется в мои дела. Предпочитает ничего о них не знать.
— В таком случае ему не откажешь в брезгливости, — отметил Дарелл.
Хустино окинул его ястребиным взглядом, как бы оценивая намеченную добычу.
— Не тебе шуточки шутить, приятель! — Он говорил по-английски тщательно подбирая слова. — Как ты себя чувствуешь?
— Надо бы лучше, — ответил Дарелл. — Но могло быть и хуже — как с Джонни Дунканом.
— Твой друг был слютняй и недоумок — никак не мог понять, откуда ветер дует.
— Не такое уж он ничтожество, раз ты его убил.
— Конечно. Не хотел держать язык за зубами.
— По поводу бомб? Нам и так все известно, — усмехнулся Дарелл. Давай не будем ходить вокруг да около. Вы попали в передрягу и не знаете, как выбраться. Все планы полетели к черту. В противном случае я бы давным-давно составил компанию Джонни.
— Частично ты прав. Хотя не так все плохо, как ты себе представляешь.
— Снег — серьезное препятствие, не так ли? — неожиданно спросил Дарелл.
Узкая голова Хустино вздернулась вверх, и темные заговорщические глазки противно заблестели.
— А тебе не кажется, что друзья бросили тебя?
— Может быть, посчитали, что овчинка выделки не стоит, — спокойно ответил Дарелл.
— И тебя это не тревожит?
— В нашем деле незаменимых нет. И тебе это должно быть известно, Хустино. Жизнь одного человека — ничто по сравнению с жизнями тысяч, тем более с судьбами наций. Я не льщу себя надеждой, что ради меня принесут такую огромную жертву.
— Благородные слова и смелые, — заговорил Хустино тихим голосом. — А может ты и вправду смелый? Ты бы мне пригодился.
— Вместо Джонни?
— Возможно.
— В твоем спецотряде, когда вернешься домой?
— Человек твоего умения очень бы не помешал…
— В качестве мясника, — досказал Дарелл. — Месть, массовые казни тех, кто выкинул тебя и Генерала.
— Сколько ты стоишь? — нагло спросил Хустино.
— Каждый сколько-то стоит, — в унисон ответил Дарелл. — Некоторые исчисляют цену в деньгах. Я знавал таких, кто продался за наличные. Для других, подобных Джонни Дункану, лучшая цена — любовь. Иногда ради любви к женщине мужчина способен на все. И мне это больше по душе, чем желание материально обогатиться.
— Но какова твоя цена, сеньор? — упорствовал Хустино.
— Кое-кому нужна власть. Скажем, должность в высших кругах, а кто хозяин — неважно.
— Тебе нужна власть? Станешь моим помощником.
Дарелл поднял на него глаза:
— А что в этом качестве делать?
— Сперва ответь ты!
— Я не совершаю сделок вслепую.
Хустино рассмеялся.
— Мы не торгуемся. Ты на дюйм, на одно мгновение от смерти. Разве у мертвецов есть выбор?
— Это было твое предложение.
Хустино нагнулся, пальцы легли на горло Дарелла, нащупали нервные центры, кровеносные сосуды и надавили. Острая боль пронизал позвоночный столб. Дыхание перехватило, в мозгу что-то взорвалось, в глазах померкло. Он инстинктивно рванулся, но путы держали крепко. Пальцы Хустино все глубже погружались в мягкие ткани. Контуры окна, теряя четкие очертания, поплыли в меркнущем свете. Когда стало отключаться сознание, Хустино отнял руку и сделал шаг назад.
Дарелл с трудом всосал воздух в легкие и обессиленный распластался на койке.
— Я ясно выразился, сеньор? — почти ласково осведомился Хустино.
Дарелл еле-еле опустил подбородок — речевой аппарат отказывался что-либо произнести.
— Во-первых, — продолжал Хустино, — ты расскажешь, как и с кем попал в пакгауз. Во-вторых, что с девчонкой.
— Она ушла, — выдавил Дарелл из отчаянно болевшего горла. — А проник я с О'Брайном.
— С этим пистольеро?
— Называй, как хочешь. Он показал мне, как пройти, минуя твоих караульных.
— Это как же?
— От здания через улицу по туннелю.
Хустино смотрел на него блестящими глазами.
— Рад, что ты наконец-то заговорил.
— Я расссказал то, что ты сам можешь легко обнаружить, — промолвил Дарелл.
— Где сейчас девчонка?
— В безопасном месте. Под защитой властей.
— Она может свидетельствовать против меня, не так ли?
— Она уже это сделала.
Хустино зажег тонкую черную сигару. Его движения были медленными и размеренными.
— Любой человек делает то, к чему его обязывает положение в жизни. Пеон копается в полях, ранчеро выращивает скот, политик распространяет ложь, полицейский вынюхивает и карает. У меня к девчонке претензий нет. Но, понимаешь ли, было необходимо найти ее и заткнуть рот. Ты приударяешь за ней?
— Нет.
— А она хорошенькая.
— Мне нужно от женщины немножко больше.
— Но тебе не все равно, что с ней случиться?
— Естественно.
— Если я ее отпущу…
— У тебя ее нет, — уточнил Дарелл.
— Но я могу опять поймать ее. Рано или поздно, даже если на это уйдет год или более того. Я не забываю такие вещи. Я терпелив. Как полицейский, знаю, что такое терпение так же, как и ты. Наступит день, когда я ее убью.
— У тебя даже одного дня нет, — заметил Дарелл.
— У меня больше времени, чем ты предполагаешь. Ты переоценил свою значимость для партнеров. Мне известно, что твои люди окружили близлежащий район. Не сомневаюсь, они готовы арестовать нас и предъявить обвинения. Тем не менее они выжидают, так как ты не вернулся. Ценят тебя, сеньор Дарелл, даже не представляешь как. Вероятно, ты большой скромняга.
— Какой же у тебя лимит времени? — поинтересовался Дарелл.
— Может, один день, а может — два.
— Что-то не слышу уверенности в твоем голосе.
— Погоду не укротишь.
Вот именно! Умозаключение, что снежная буря внесла сумятицу в планы Кортесов, оказалось верным. Хустино скорее всего сам того не желая, подтвердил это. Он в упор посмотрел на злоумышленника и понял — лимшнего из того не вытянешь. Хотя самоуверенности можно позавидовать. И все же ему что-то отчаянно нужно, коли идет на подкуп. У Дарелла голова шла кругом от желания разобраться, где же зарыта собака.
— Ты говорил с Фричем? — спросил он.
— Я общался с неким Виттингтоном.
— Он в Нью-Йорке?
— Ты удивлен? — Хустино улыбнулся. — Ты все-таки представляешь не меньший интерес для своих друзей, чем для меня — Перес.
