Мария Брикер - Босиком по снегу
– Не переживай. Девочку забрала социальная служба. Ты ей кто, собственно? Никто.
– Я ей мать! Мать, понимаете?
– По документам ты ей никто, дорогуша. Вот я и позаботился о детке. Теперь она будет находиться в детском доме под защитой государства, и за ней там будет приглядывать моя знакомая. Однако если ты сделаешь все так, как я тебе сказал, мы поможем тебе оформить опеку или материнство. Поверь мне, дорогуша, ты – бывшая зэчка, и без нашей помощи тебе ребенка не отдадут. Рано или поздно ее все равно бы забрали. Я просто ускорил события, чтобы ты не отвлекалась от главного. Видишь, какой я великодушный!
– Могу я навестить Юлю?
– Нет, – резко сказал мужик, – зачем же лишний раз травмировать хрупкую психику ребенка? Сделаешь все, как я сказал, – получишь девочку обратно на всех законных основаниях. Да вот еще что, чуть не забыл. Завтра, вернее уже сегодня, к тебе придет один человек, он будет тебе помогать. Прими его ласково, голуба. И до встречи через две недели!
Филин ушел. Нина с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела домой. Дверь в квартиру была открыта, замок вырван с корнем, кругом царил беспорядок. Она вошла в детскую – кроватка малышки была пуста, на смятом байковом одеяльце сиротливо лежала пустышка – Юленька никогда без нее не засыпала.
– Как же она без нее, – всхлипнула Нина и сползла на пол. – Соска-то… Как же она без нее… Тома, что же ты наделала?!! Как же ты могла так поступить со мной? Юленька! Детка моя! Потерпи, я заберу тебя. Заберу! Доченька моя! Родненькая! Родная моя! Родная моя… моя… – прошептала Нина, силы покинули ее, и она провалилась в небытие.
* * *– Приди в себя, Нина, – кто-то похлопал ее по щекам, обтер лицо влажным полотенцем, подхватил на руки и отнес на кровать.
Она с трудом приоткрыла веки – перед глазами все плыло, лицо мужчины, который склонился над ней, выглядело как калейдоскоп: расплывалось, растекалось, троилось. Она попыталась сконцентрироваться, но не смогла – дико болели затылок и ребра, ее сильно мутило.
– На-ка, выпей, – мужчина приподнял ей голову и поднес к губам чашку с мутной, резко пахнущей жидкостью. Нина болезненно сморщилась и попыталась отвернуться. – Пей, кому говорю! Это лекарство, полегчает, – он насильно влил ей жидкость в рот, бережно положил ее голову обратно на подушку и накрыл лоб холодным полотенцем. Ей действительно стало легче, туман перед глазами растаял…
– Влад?! Что ты здесь делаешь? – еле слышно спросила Нина и удивилась тому, что рада его видеть, рада до такой степени, что ощущает в своем избитом теле необъяснимо приятное волнение, томление и что-то еще, неподвластное сознанию. Она нервно облизала губы, сухие, потрескавшиеся, с запекшейся на них кровью, и память непроизвольно вернула ее назад, в тот первый день их знакомства, в жаркий июльский полдень, на первое сиденье старых «Жигулей»… Сигарета, выкуренная до фильтра, еле уловимый запах терпкого дорогого одеколона, густые пшеничные волосы, небрежно расстегнутая рубашка на груди, горячее дыхание, дерзкий поцелуй… – Влад, они забрали девочку, – с надрывом сказала Нина и заплакала.
Он притянул ее к себе, обнял и погладил по волосам.
– Я знаю, Нина. Гнусный мерзкий сморчок! Зачем он тебя избил? Можно было и без этого решить проблему, – зло прошептал он и прижал Нину к себе еще крепче.
– Так ты и есть тот человек, о котором он говорил? Тебя направили мне на помощь? – потрясенно спросила Нина, оттолкнула его от себя и резко села на кровати.
– Успокойся! Успокойся немедленно! Я такой же винтик, как и ты, и не самый худший для тебя вариант. Все будет хорошо. Слышишь меня, Нина? Я помогу тебе. Мы вернем все, и ты получишь ребенка обратно. Они отстанут и от меня, и от тебя. Нина, я тебе не враг! Помнишь тот день, когда мы познакомились? Я не могу забыть его. Нина, ты…
– Прекрати! – закричала она и в изнеможении упала на подушки. – Прекрати, – повторила она еле слышно. – Прекрати, прекрати, прекрати – я не хочу ничего знать об этом. Мне нужен только ребенок! Мой ребенок – понятно? А ты… ничто. Ты пустое место. Смазливая пустышка. Сопляк! Я ненавижу тебя, – она отвернулась от него к стене и с головой накрылась одеялом.
Он долго стоял рядом с кроватью и молчал, но даже сквозь одеяло она чувствовала, как атмосфера в комнате накалилась, как он напряжен и усилием воли пытается подавить в себе желание схватить ее за плечи и развернуть лицом к себе… Она вспотела, ей стало нечем дышать, но было страшно откинуть одеяло, обернуться и посмотреть ему глаза – необыкновенные, дерзкие, пронзительно синие…
– Тебе надо поспать. А когда ты хоть немного придешь в себя, мы вместе подумаем, каким образом нам найти это проклятое золото, – сухо сказал Влад, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Напряжение спало. Она сбросила одеяло на пол. Встала. Пошатываясь, дошла до письменного стола. В ящике под кипой старых открыток лежало письмо от Томы, написанное ею незадолго до смерти. Нина вытащила из ящика смятый листок, вернулась в кровать и несколько раз перечитала текст: «Будь мной», «Будь мной», «Будь мной»…
– Влад! – что есть силы крикнула она в другую комнату.
Он прибежал мгновенно, влетел в комнату и замер около ее кровати, бледный и встревоженный. Она смотрела на него в упор, и он смутился, заметив странную перемену в ее лице. Глаза ее возбужденно блестели и призывно смотрели на него, на щеках горел нездоровый румянец…
– Ты меня напугала, – тихо сказал он. – Что случилось?
– Кажется, я знаю, что нам дальше делать, – загадочно улыбнулась Нина. – Чтобы найти украденное золото, мне нужно стать Томой!
– Ты, часом, не рехнулась? – испуганно спросил Влад.
– Дурашка, ты ничего не понял! На, прочти, – она протянула ему лист бумаги, он заглянул в него и непонимающе посмотрел на Нину. – Это ее последнее письмо, – объяснила она. – Разгадка в нем, я уверена. Только я смысл написанного сначала не поняла, вернее, неправильно поняла. Я думала, она хочет, чтобы я стала матерью ее ребенку. Это, конечно, так, но… Послушай меня… Мне нужно перевоплотиться в нее, измениться до такой степени, чтобы думать, как она, делать то, что делала она, влезть в ее шкуру…
– И как же ты собираешься это сделать? – нервно усмехнулся Влад. – Надеюсь, ты не планируешь сгоряча грабануть ювелирный магазин?
– У меня есть мысль поинтереснее. Иди ко мне и представь, что я Тома. Да не стой ты, как истукан! Иди, пока я не передумала.
– Бред! – возмутился Влад, но все же подошел к Нине и неуклюже ее обнял.
– Ну, вот и хорошо, – усмехнулась Нина. – А теперь покажи мне, что делала Тома, когда ты ее обнимал.
– Ты сумасшедшая, и я, кажется, тоже, – прошептал Влад, схватил ее руку и положил на свою ширинку – молния на штанах медленно поползла вниз.
– Неужели? Так сразу? – расхохоталась она. – Я бы так не смогла. А что было потом?.. А потом?.. Боже мой, Влад, а быть Томой не так уж и плохо!
– Замолчи, Нина, – задыхаясь от возбуждения, прорычал Влад и закрыл ее рот своим поцелуем. И она замолчала, подалась к нему навстречу, окунулась в водоворот чувств. Ее больше не интересовало, что делала Тома, ей не хотелось быть Томой, ей хотелось быть собой – собой, и никем другим! Она и была собой, только той, которая жила в ней, но тщательно пряталась за внешней холодностью, за интеллигентностью, за сдержанностью… Юный красивый мальчик сумел за считаные мгновенья раскусить ее, понять и выпустить ее женское начало на волю. Возможно, уже тогда, в машине, он почувствовал в ней эту нераскрытую, не разделенную ни с кем прежде страсть и поэтому не смог забыть ее. Как, впрочем, не смог он забыть и Тому.
Все кончилось. Наваждение прошло. Ему стало неловко. Ей – стыдно и противно, и они вновь стали чужими.
Влад встал, натянул джинсы, сел к ней спиной, закурил. Нина попросила у него сигарету, сделала две затяжки, закашлялась и молча вернула сигарету ему.
А за окном вдруг пошел снег – первый, легкий, пушистый…
– Смотри, снег пошел. Значит, скоро зима, – задумчиво сказал Влад.
– Я познакомилась с ней зимой. Было холодно, но рядом с ней всегда было тепло…
– Она любила зиму. Обожала кататься на лыжах. Катались в основном в Сокольниках. Один раз, правда, мы с ней за город выбрались. Томочке, как всегда, что-то в башку стукнуло, ну, и мы поперлись. Лыжи в охапку, настругали бутеры с колбасой, взяли термос с чаем и коньяком и – вперед, с песней, на Белорусский вокзал. Доехали до какой-то станции, долго пилили пешком, километра четыре, наверное. Короче, пока до места добрались, я себе почти все мужские достоинства отморозил, и на лыжах мне уже совсем кататься расхотелось. Она тоже устала, а возвращаться домой уже было поздно. Да и похолодало сильно… Замерзли мы, как цуцики, и стали искать пристанище. Залезли в первый попавшийся дом. Дверь даже ломать не пришлось, Тома ключи ухитрилась найти. Так всю ночь там и провели, трясясь от холода. Печь-то дырявая оказалась. Топим, а потом дверь открываем и проветриваем, чтобы не угореть. В итоге плюнули на все, жахнули коньяку, прижались к друг другу и уснули. С утра – еле живые…
