Чингиз Абдуллаев - Тверской бульвар
— Прежде чем вы позовете вашего сына, — обратился к хозяйке дома Денис Александрович, — я хотел бы узнать, где был ваш мальчик вчера вечером.
— Вы его подозреваете? — испугалась она.
— Нет. Но нам нужно знать.
— Вчера вечером мы были в гостях у наших родственников. Вместе с Икрамом. Примерно в одиннадцать вечера мы вернулись. Там было много людей, все могут подтвердить, что мой сын был вместе с нами.
— У них всегда алиби на всю семью, — зло вставил майор, — и куча свидетелей вдобавок.
Игнатьев недовольно покосился на Сердюкова. А я сразу подумала, что такие типы, как этот майор, бывают только в кино. Однозначно неприятный тип. И вдобавок жутко ограниченный. Денис Александрович мне нравился все больше и больше. Он сказал, обращаясь к хозяйке дома:
— Очень хорошо. Успокойтесь и позовите сына. Мы с ним поговорим. Не нужно ни о чем беспокоиться. С нами приехала и адвокат семьи Левчевых. Это госпожа Моржикова, которая здесь присутствует. Мы зададим мальчику несколько вопросов и уйдем.
— Он так переживает все, что случилось с его другом Костей, — сказала мать, обращаясь ко мне, и пошла за сыном.
А Игнатьев взглянул на Сердюкова.
— Не нужно так нервничать, — посоветовал он, — мы пока не знаем, что случилось на стройке. И не нужно ничего комментировать.
Майор зло отвернулся, но промолчал. В комнату вошел подросток чуть выше среднего роста, темноволосый, угловатый, прыщеватый, с длинными вытянутыми конечностями и таким же вытянутым лицом, на котором уже проступили еще ни разу не бритые усы. Мальчик был явно напуган. Очевидно, мать все-таки не удержалась и успела рассказать ему о случившейся ночью трагедии. Впрочем, этого следовало ожидать. Я на ее месте тоже рассказала бы, попытавшись хоть как-то подготовить сына к предстоящей беседе.
— Здравствуй, Икрам, — начал беседу Денис Александрович, — ты, наверное, уже знаешь, погиб твой товарищ. Антон Григорьев. Вчера ночью его нашли на стройке. Рядом с Курским вокзалом. Ты не знаешь, что он там делал?
— Не знаю, — ответил Икрам, опустив голову.
Мать села в стороне, слушая ответы сына. В ее присутствии он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но удалить ее было нельзя. В конце концов, мы здесь находились только с ее разрешения.
— Когда вы с ним виделись в последний раз? — спросил Игнатьев.
— Вчера днем, — ответил Икрам.
Честное слово, мне показалось, что он тоже что-то знает. Не нужно быть следователем или психологом, чтобы это почувствовать. Но как заставить подростков сказать правду?
— Он тебе что-то говорил?
— Нет. Мы только спросили друг у друга, как дела, и сразу разошлись.
— И ни о чем не говорили?
— Ни о чем. Я торопился домой. Вчера нас ждали у родственников, и я обещал прийти пораньше.
— И он тебе ничего не сказал?
— Нет.
— Ты знаешь, что Костю до сих пор не нашли?
— Знаю.
— Как ты думаешь, что с ним могло случиться?
— Я не знаю.
Сердюков с трудом сдерживался, и я подумала, что начинаю его понимать.
— Вчера убили твоего товарища, — не теряя самообладания, продолжил Денис Александрович, — до этого пропал другой твой товарищ. Ты сам говорил в милиции, что Костя и Антон были твоими лучшими друзьями. Неужели ты не хочешь нам помочь? Неужели не понимаешь, что исчезновение Левчева и убийство Григорьева как-то связаны? И мы можем думать, что ты знаешь, почему убили твоего товарища, и не хочешь нам говорить. Подумай хотя бы об их близких.
— Я ничего не знаю, — упрямо пробубнил подросток, уставившись в пол.
И тем не менее мы все справедливо полагали, что он знает о случившемся гораздо больше нас.
— Хватит лгать, — зло заявил не выдержавший Сердюков, — у нас и так дел хватает. Ты думаешь, мы к тебе в гости приехали? Ты ведь знаешь, почему исчез твой товарищ? И почему убили второго? Чем вы баловались в свободное от учебы время? Может, расскажешь матери, какие у вас бывают «забавы».
— Икрам, что он говорит? — вскрикнула мать.
— Я не виноват, — твердо ответил подросток, наконец поднимая голову. — Я ни в чем не виноват.
— Никто тебя не обвиняет, — поспешил согласиться Игнатьев, — но мы хотим для себя понять, почему такая страшная трагедия случилась сразу с двумя твоими друзьями? Кто в этом виноват? Может, оба случая каким-то образом связаны? Ты можешь нам хоть что-то объяснить?
Икрам взглянул на мать и снова опустил голову.
— Я не знаю, — выдавил он.
Стало понятно, что мы ничего не добьемся. Денис Александрович устало покачал головой. Методы Сердюкова тут явно не подходили. Мальчик был испуган, смущен, нервничал и не хотел идти на контакт. Нужно было дать ему время успокоиться и объяснить его родителям, что самому Икраму может грозить опасность. Если его друзей убили бандиты из наркомафии, то они вполне могут добраться и до третьего члена этой группы.
— Хорошо, — сказал Денис Александрович, — можешь идти. Мы с тобой поговорим завтра.
Икрам поднялся, вежливо сказал «до свидания» и вышел из комнаты. Мы повернулись к его матери. Она чувствовала состояние сына лучше нас всех.
— Я не понимаю, что происходит, — сказала она, — он какой-то сам не свой. Запуганный, потерянный. Ничего не рассказывает, все время лежит на кровати и переживает. А когда я ему сказала, что убили Антона, он даже не удивился. Только как-то странно на меня посмотрел.
— Вы с ним лучше сами поговорите, — посоветовал Денис Александрович, — и завтра привезите его в милицию. К двенадцати часам дня. Я в это время тоже буду там. Хотелось бы, чтобы Икрам честно нам рассказал все, что знает. Поймите, это не детские забавы. Мальчики были каким-то образом связаны с торговцами наркотиками. Это очень опасно.
— Что вы говорите?! — всплеснула руками мать Икрама. — Мой сын связан с такими людьми? Не может быть! Мы честные люди, у нас нет среди знакомых таких бандитов…
— Конечно нет, — зло вставил, снова не выдержав, Сердюков. — У меня на участке всю торговлю ваши земляки контролируют. И вообще в Москве больше половины воров в законе — ваши кавказцы. Или вы этого тоже не знаете?
— При чем тут воры? При чем тут национальность торговцев наркотиками? — резонно спросила хозяйка квартиры. — Я за них не отвечаю. Это ваше дело их ловить и сажать в тюрьму. А мое дело детей воспитывать. У меня трое сыновей. Двое уже студенты. А третий пока школьник. И я стараюсь сделать так, чтобы они выросли достойными людьми. Между прочим, мы все граждане России…
— Это вы умеете, — кивнул Сердюков. — Чтобы не было никаких проблем, сразу получаете гражданство. И если я сделаю шаг в сторону, тут же пишете на меня жалобу в прокуратуру.
— Хватит уже, — поморщился Денис Александрович.
А я решила, что мне тоже нужно вмешаться. Этот Сердюков меня тоже достал.
— Между прочим, прокуратура существует для защиты законных прав наших граждан, — вмешалась я. — И не важно, какие это граждане — черные, розовые, зеленые или в полоску, в прокуратуре их права все равно должны защищать, даже если цвет их кожи вам совсем не нравится.
— А вас не спрашивают, — огрызнулся Сердюков.
— Именно поэтому я вам и объясняю. Иногда нужно спрашивать. — Я получила огромное удовольствие, публично посадив его на место.
Но Игнатьев снова вмешался, не дав в обиду своего напарника:
— Госпожа Моржикова, все юридические вопросы мы обсудим в милиции. Или у нас в прокуратуре. А сейчас попросим госпожу Зейналову еще раз поговорить со своим сыном и убедить его завтра рассказать нам все, что он знает. Иначе я буду вынужден потребовать санкцию прокурора на временное задержание вашего сына.
Он блефовал. Нельзя задерживать или арестовывать подростка только за то, что он молчит. Нет таких законов, еще не придумали. Но мать Икрама об этом не знала. Она быстро кивнула головой. Теперь мы могли не сомневаться, что она сделает все от нее зависящее, чтобы убедить сына рассказать правду. В конце концов, Игнатьев прав. Это в интересах самого мальчика. Если охотятся на ребят, то вполне вероятно, что третьей жертвой может стать именно Икрам Зейналов.
Мы попрощались и, переобувшись, вышли из квартиры. В машине майор Сердюков уже не сдерживался.
— Этот стервец что-то знает, — убежденно заявил он. — Нельзя было нам уходить. Нужно было забрать его с собой. И выжать из него всю правду.
— Каким образом? — поинтересовался Игнатьев. Он сидел рядом со мной на заднем сиденье. — А если бы мальчик замкнулся и вообще не захотел бы с нами разговаривать? Не говоря уже о том, что его мать могла не отпустить сына в таком состоянии. На каком основании мы могли бы его задержать? Только потому, что он нам явно недоговаривает? Но наши субъективные ощущения еще не доказательство.
— И Антон что-то знал, — продолжал Сердюков, — и этот тоже знает. Только не хочет говорить. Может, ребят запугали, вот они и молчат? Будем ждать, пока уберут третьего?
