Марина Серова - Золотая мышеловка
Но он наотрез отказался, сказав, что сейчас ему уже хорошо, а дома будет еще лучше. Мы доехали до его дома, он поднялся в свою квартиру, а мы с Викой поймали частника и отправились дальше.
— Однако, ну и денек выдался! — выдохнула я, когда массивная железная дверь Викиной квартиры закрылась за нами.
— Да уж, весело было. Во всяком случае, тебе скучать не приходилось, — ответила Вика.
Она подошла к телефону, набрала номер и какое-то время молча слушала в трубке длинные гудки. На том конце никто не отвечал, и она так же молча, расстроенно и неохотно нажала на рычаг.
— Сергею звонишь? — догадалась я.
Она кивнула в ответ.
— Вика, — сказала я, — может, отцу сначала позвонить — он наверняка лучше знает, где Сергей, да и надо сообщить, что ты доехала.
Ответить Вика не успела, так как в этот момент дверь шумно распахнулась, директор «Оникса» Демидов, как медведь, буквально ввалился в квартиру и, не разуваясь, бросился в комнату к дочери. Вика, в свою очередь, с радостным визгом кинулась ему на шею.
— Папочка! — закричала она, прижимаясь к его щеке.
Некоторое время они изливали свои родственные чувства, а я, чтобы не мешать им, тихонько отошла к окну и сделала вид, что рассматриваю что-то очень заинтересовавшее меня на улице.
— Вика! Ты цела? Что у вас случилось? Виктор позвонил мне. Что произошло? — убедившись, что его дочь в порядке, начал засыпать ее вопросами отец.
Вика, постоянно сбиваясь и путаясь в последовательности, принялась быстро рассказывать, какие опасные приключения довелось нам пережить и какая я была молодец. Демидов внимательно слушал, пытаясь по ее сбивчивому рассказу восстановить полную картину всего, что произошло, но, запутавшись, отправил ее на кухню.
— Сделай нам с Женей, то есть с Евгенией Максимовной, чай или кофе и сообрази каких-нибудь бутербродов, — распорядился он.
Мне же было предложено для разговора пройти в другую комнату с большими кожаными креслами, журнальным столиком с оригинальной керамической пепельницей и затемненными шторами окнами. Мы расположились по разные стороны столика в креслах, которые послушно приняли форму тела, создавая ощущение необычайного удобства. Спросив разрешения, Демидов закурил и внимательно посмотрел на меня сквозь тонкий матовый шлейф сигаретного дыма.
— Женя, то есть, извините, Евгения Максимовна, — начал он.
— Ничего, можете называть меня просто Женей, — сказала я.
Демидов одобрительно кивнул головой и продолжил:
— Женя, как вы понимаете, меня интересует все, что произошло с вами. Вика очень дорога мне, особенно после смерти ее матери, и тем более сейчас, когда… как бы это сказать, обострилась конкурентная борьба в той сфере, где я работаю. Знаете, мои конкуренты, насколько я могу судить, не гнушаются использовать грязные методы борьбы. Пока до этого, правда, не доходило, но сами знаете…
Я понимающе кивнула, прикурила от любезно протянутой им зажигалки и кратко, не увязая в деталях, рассказала все, начиная от встречи с Дмитрием и его подарка до посадки на паром. Демидов внимательно, не перебивая, выслушал меня до конца.
— Спасибо вам, Женя. Я заплачу вам все, что остался должен Сергей, — сказал он, потушив сигарету.
— А как он сам? — поинтересовалась я.
— Его у самого дома сбила машина, но он отделался в принципе неплохо — сломал локоть и несколько ребер. Ну и сотрясение мозга, само собой. Его завтра выпишут.
В этот момент в комнату зашла Вика, неся поднос с чашками дымящегося кофе и тарелкой с бутербродами.
— Вика, я узнал, что тебе сделали дорогой подарок, — сказал Демидов. — Ты не могла бы показать?
— Конечно, папочка, — ответила она и выпорхнула в соседнюю комнату.
Через полминуты она вернулась с браслетами. Демидов взял их в руки и принялся изучающе рассматривать.
— Правда, очень красивые? — спросила Вика, устраиваясь на коленях отца.
— Правда, — согласился он.
— Только не говори Сергею, откуда они, — попросила она голосом маленькой девочки.
— Хорошо. А сейчас пойди посиди в другой комнате — мы не договорили с Женей. Я не очень силен в таких вещах, — сказал Демидов, когда за Викой закрылась дверь, — я же только продаю их. Но я вижу, что это очень хорошая работа и что стоить она должна немало. Честно говоря, я не ожидал такого от Долгова.
— Александр Георгиевич, — начала я, отложив чашку с кофе, — если вас интересует мое мнение относительно вашего помощника, то у меня есть не очень приятные соображения по его поводу.
— Женя, вы про Долгова или Сергея?
— Про Долгова.
— Рассказывайте — мне, конечно, интересно.
— Возможно, вы мне не поверите, но я уверена, что Долгов подставил вашу дочь, и не исключено, если у вас идет сейчас острая борьба с конкурентами, что и вас тоже.
Демидов мгновенно посерьезнел, посмотрел на меня так, словно хотел крепко прижать меня взглядом к креслу и хорошенько рассмотреть, что у меня внутри.
— Почему вы так решили? — спросил он.
Конечно, доказательств у меня не было никаких. Только подозрения и несколько довольно непонятных, точнее, непонятых фактов. Я рассказала ему о парне, наблюдавшем за нами в аэровокзале, о том, что потом Долгов скорее всего говорил именно с ним и что именно этот парень стрелял в нас сегодня. Что Долгов как-то не совсем естественно вел себя, провожая Вику, и настойчиво интересовался сохранностью браслета по телефону во время нашего звонка из Сочи.
— Женя, — начал Демидов, когда я сделала паузу, — если бы у вас не было таких хороших рекомендаций как специалиста, я бы воспринял все, что вы сказали, не больше чем бабский треп. Но и сейчас я считаю ваши подозрения, мягко говоря, неубедительными. Я думаю, что Вику просто хотели ограбить. Хотя, конечно, должен признать, что делалось это с необычной настойчивостью.
— Я тоже сомневалась бы на вашем месте, — ответила я, — но есть еще один факт, объяснить который довольно трудно. Может, даже нельзя вообще. Однако не думаю, что он в пользу Долгова.
— Какими бы ни были ваши доводы, я могу сказать одно — не рубят сук, на котором сидят, и не бьют кормящую руку. И к тому же Долгова я вытащил, можно сказать, из дерьма. Он практически всем обязан мне. И до появления Сергея у него были очень хорошие отношения с Викой. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно. Но, Александр Георгиевич, попробуйте объяснить такую вещь.
Я достала из сумочки вторую пару браслетов-близнецов и положила их на журнальный столик рядом с Викиным подарком. При виде их в глазах Демидова промелькнула секундная тень сомнения в собственной правоте. Я рассказала ему о происшествии на пароме и о том, как эти браслеты попали ко мне.
— Я даже не знаю, что и подумать, — задумчиво, но с заметным колебанием в голосе сказал Демидов. — Долгова я знаю достаточно давно, а…
— А меня в первый раз видите? — продолжила я его мысль. — Так это даже лучше — я незаинтересованное, беспристрастное лицо. Хотя с Викой мы подружились, и поэтому я говорю вам все это. А так моя работа выполнена.
— Как же мне относиться к вам теперь? — Демидов вопросительно посмотрел на меня.
— Как к Мюллеру, — сказала я и пояснила свою мысль словами из «Семнадцати мгновений весны»: — Никому доверять нельзя. Мне — можно.
В этот момент Демидов, очевидно, принял какое-то важное решение. Он поднялся, взял телефонную трубку, позвонил и попросил какого-то Эдика быть на месте.
— Эдик — замечательный мастер и очень толковый эксперт в таких вещах, — объяснил он мне. — Я хочу узнать его мнение по поводу этих занимательных вещиц. Женя, вы поедете со мной?
— Конечно. Мне самой тоже интересно будет послушать его. Я тоже далеко не все понимаю в этой истории.
Через пятнадцать минут мы на демидовской машине подъехали к одному из его магазинов и прошли в служебное помещение, служившее хранилищем и мастерской. Эдик оказался худощавым парнем лет тридцати с умным, немного отрешенным взглядом, который частенько бывает у людей искусства, самоотверженно преданных своему делу. Демидов коротко сказал, что необходимо посмотреть и оценить несколько вещей, и передал ему все четыре браслета. Эдик взял их, быстро осмотрел и пообещал, что минут через тридцать все нам расскажет.
Мы с Демидовым прошли в кабинет заведующего. Через обещанные полчаса Эдик был там. Вид у него был несколько озадаченный.
— Ну что? — с нетерпением подался к нему Демидов.
— Сейчас. Подумаю, как начать, — сказал Эдик, задумчиво почесывая за ухом. — Вот эти два, — он положил на стол одну пару, в которой я признала долговский подарок, — старые вещи. Антиквариат. Довольно ценный. Делал хороший мастер, и я не помню таких парных вещей. Отдельные — бывают, а вот парных не видел. Поэтому тысяч на двадцать — двадцать пять они потянут.
