Викас Сваруп - Шесть подозреваемых
— Довольно мудреных речей, Раха. — Датта отодвигает свой стул и встает. — От имени профсоюзов я решительно протестую против подобного плана.
Над столом повисает неловкое молчание. Все устремляют взгляды на Вики Рая. Тот барабанит пальцами по столу с непроницаемым выражением лица и наконец произносит:
— Что ж, в таком случае, думаю, пора поставить вопрос на голосование. Кто за? Прошу высказываться. — Он смотрит на длинноносого мужчину средних лет, сидящего слева. — Мистер Арора?
— За.
— Мистер Исламия?
— За.
— Мистер Сингх?
— За.
— Мистер Билмория?
— За.
— Мистер Датта?
— Категорически против.
— Мистер Кумар?
На губах Мохана играет загадочная улыбка.
— Что же, должен сказать, это была чрезвычайно занимательная и поучительная дискуссия. У меня пока возникло только три соображения. Во-первых, нельзя решать вопрос, опираясь на мнение большинства, когда дело касается фундаментальных различий в подходе, — говорит он и смотрит в глаза Вики Раю; тот еле заметно приподнимает брови. — Во-вторых, каждый из нас обязан помнить: мы здесь для того, чтобы заботиться о благополучии наших соработников и не поддаваться соблазнам своекорыстия. В стране с многомиллионной армией безработных не стоит думать о трудосберегающем оборудовании. Компания не может существовать исключительно ради удовлетворения чьей-либо алчности. Всегда есть более высокие цели. И это подводит меня к третьему соображению…
Вики Рай озабоченно хмурится и, переменившись в лице, шепчет господину Раха:
— Черт побери, не пойму, куда он клонит? В нашу пользу или нет?
— И в-третьих… — Наклонившись, Мохан достает из-под стола большой, завернутый в коричневую бумагу пакет. — Вот мое последнее предложение. — Он срывает обертку и предъявляет присутствующим деревянную прялку. — Дамы и господа, — провозглашает Кумар после выразительной театральной паузы, — позвольте представить — чаркха.
Члены правления дружно ахают.
— Прялку изобрели в Индии для того, чтобы вручную создавать прекрасные ткани, но мы почему-то забыли это искусство, — продолжает Мохан. — Я обошел полсотни лавок, прежде чем отыскал этот экземпляр. И заявляю вам, что вместе с ручным прядением нация потеряла левое легкое. Я верю: ткань, которую мы создадим при помощи этого приспособления, поможет связать воедино оборванные нити наших жизней. Чаркха — настоящая панацея от всех болезней, поразивших и эту компанию, и целую страну. Мольба о прялке есть мольба о признании того, что в труде человек обретает достоинство. Не сомневаюсь, что наш уважаемый друг из профсоюзного комитета со мной согласится, — добавляет он, пристально глядя на господина Датта, который никак не закроет рот от изумления.
— Да… да, разумеется… — мямлит тот. — Прошу прощения, Мохан Кумар-джи. Мы-то всегда считали вас коварной змеей, а вы оказались нашим спасителем.
В зале заседаний поднимается гул. Члены правления торопливо совещаются. Наконец Вики Рай поднимается с места.
— Вижу, сегодня нам не удалось достичь единодушия по вопросу реструктуризации. Пожалуй, план и вправду требует некоторой доработки. Мы известим о дате следующего заседания. Всем спасибо.
На прощание он пронзает Мохана Кумара испепеляющим взглядом и выходит вон, громко хлопнув дверью.
На следующей неделе Мохан успевает уделить время различным занятиям. Он принимает участие в митингах, требующих пересмотра дела об убийстве Руби Джил, сидит у ворот Верховного суда заодно с активистами, недовольными грядущим увеличением дамбы Сардара-Саровара,[77] присутствует во время «бдения со свечами» у Ворот Индии, посвященного борьбе за мир между Индией и Пакистаном, и возглавляет группу разгневанных женщин, пикетирующих винные магазины. И в довершение Кумар заменяет привычные очки для чтения на знакомые всем круглые, с проволочной оправой, — за что немедленно получает в средствах массовой информации прозвище Ганди-баба.
В воскресенье по дороге на марш протеста против создания особых экономических зон[78] автомобиль Мохана застревает в пробке на площади Коннаут. И пока он с черепашьей скоростью продвигается по направлению к светофору, взгляд пассажира привлекают рекламные плакаты на фасаде кинотеатра слева, наполненные изображениями полуобнаженных женщин и громкими названиями вроде: «ВСЮ НОЧЬ НАПРОЛЕТ», «СТРАДАНИЯ ДЕВСТВЕННИЦЫ» и «ПОЖИРАТЕЛЬНИЦА МУЖЧИН». Поверх постеров наклеена диагональная полоска, возвещающая: «Море любви и страсти. Утренний показ начинается в десять ноль-ноль. Специальные скидки». И чуть пониже — дерзкий слоган: «Секс — язык, который понятен всем».
— Рам, Рам,[79] — бормочет Мохан. — Чтобы такая мерзость висела у всех на виду? Куда только смотрит правительство?
Бриджлал согласно кивает.
— Мой сын Рупеш уже бывал на утренних показах. Говорит, что плакаты — еще ничего. В кино эти женщины вообще голые.
— Правда? Тогда останови машину.
— Прямо здесь, сахиб?
— Да, прямо здесь.
Бриджлал выруливает к обочине и высаживает Мохана у кинотеатра. Это старое серое здание, с виду сильно запущенное. Краска уже отходит от стен, и плитка на полу сильно повреждена; правда, хорошо сохранились потолочные росписи вкупе с коринфскими колоннами в крытом дворике, остатки былого величия. Скоро начнется утренний показ, и у кассы толпится много желающих. Здесь сплошь одни мужчины, чьи взбунтовавшиеся гормоны заставляют искать мгновенного удовлетворения. Попадаются и мальчишки двенадцати-тринадцати лет; они беспокойно ерзают и пыжатся, старательно подражая взрослым. Невзирая на возмущение стоящих в очереди, Кумар проходит прямо к окошку.
В тесном помещении с затхлым воздухом сидит кассир, мужчина средних лет с тонкими усиками. Перед ним разложены стопками розовые, светло-зеленые и белые билеты.
— Бельэтаж — по сто, балкон — по семьдесят пять, партер — пятьдесят. Вам куда? — бубнит он усталым голосом, не поднимая глаз.
— Мне нужны все билеты. Кассир поднимает голову.
— Как это — все?
— Все до единого.
— На утренние показы скидка на групповые посещения не распространяется. Вы что, привели студентов из общежития?
— Нет, я хочу купить билеты, чтобы их уничтожить.
— Зачем?
— Хочу избавиться от билетов. Вам самому не совестно торговать подобной мерзостью, развращая нравы молодежи в нашей стране?
— Эй, мистер, только не надо. Все вопросы к управляющему. Следующий!
— Тогда позовите управляющего. Я не уйду, пока не поговорю с ним, — решительно заявляет Мохан.
Сердито сверкнув глазами, кассир встает, чтобы исчезнуть за зеленой дверью. Вскоре из-за нее появляется низенький тучный человечек.
— Да, что такое? Я управляющий.
— Мне нужно с вами поговорить, — произносит Кумар.
— Хорошо, тогда пройдемте ко мне. Подниметесь по ступеням, первая дверь направо.
В кабинете управляющего несколько просторнее. Из мебели здесь только линялый зеленый диванчик и деревянный стол, совершенно пустой, если не считать черного телефонного аппарата. На стенах в рамках висят киноафиши прошлых лет.
Управляющий терпеливо выслушивает Мохана. А потом задает вопрос:
— Вы в курсе, кто хозяин этого заведения?
— Нет, — отвечает Кумар.
— Джагдамба Пал, член местного законодательного собрания. Думаю, лучше вам с ним не связываться.
— А вы в курсе, с кем разговариваете?
— Нет.
— Я — Мохандас Карамчанд Ганди.
Управляющий чуть не лопается от смеха.
— Это вы, братец мой, запоздали. «Мунна-бхай»[80] уже год как никто не смотрел.
— Господин управляющий, можете смеяться сколько угодно, но хотел бы я вас видеть, когда через турникет пройдет ваш собственный ребенок. Безрассудный разгул похотей, разжигаемый подобными фильмами, ведет нашу молодежь ко вседозволенности и портит ее. Боюсь, что я не могу смотреть сквозь пальцы на это бедствие, которого вполне можно избежать.
— Порядочный вы человек, — вздыхает управляющий, — хотя и дурак. Если будете продолжать в том же духе, готовьтесь к неприятностям. Не жалуйтесь потом, когда член законодательного собрания спустит на вас своих головорезов.
— Подлинный сатьяграх[81] не страшится опасности. Завтра же я усядусь перед кинотеатром и объявлю пост до тех пор, пока вы не прекратите показывать непристойные фильмы.
— Это уж как вам угодно, — цедит менеджер, поднимая телефонную трубку.
Наутро Мохан Кумар появляется на площади Коннаут, облаченный в белую дхоти-курту, с шапочкой Ганди на голове. Выбрав место напротив билетного окошка, он опускается на тротуар. В руках у него плакат с надписью: «Смотреть этот фильм — грех».
