Дик Фрэнсис - Перелом

— Вы не знаете, где Карло? — спросил он без обиняков.

— А где, по-вашему, он должен быть? — вопросом на вопрос ответил я. Он моргнул.

— В своей комнате... Я всегда стучу в дверь, когда пора выходить... но его там не было. Вы... вы его не видели?

— В четыре часа утра, — небрежно сказал я, — он спал, как убитый, на заднем сиденье вашего автомобиля. Думаю, он и поныне там.

Алессандро вздрогнул, как от удара.

— Значит, он все-таки приходил, — сказал он безнадежным тоном.

— Приходил, — согласился я.

— Но вы не... я... вы не убили его?

— Я — не ваш отец, — очень веско произнес я. — Карло получил немного наркоза, который предназначался Холсту.

Алессандро резко поднял голову, и глаза его зажглись яростью, направленной, для разнообразия, не только на меня.

— Я не велел ему приходить, — сердито заявил он. — Не велел.

— Потому что на Холсте вы могли победить через неделю на скачках?

— Да... нет... вы меня путаете.

— Но он не послушался вас, — подсказал я, — и выполнил распоряжение вашего отца?

— Я не велел ему приходить — Он не осмелился ослушаться вашего отца.

— Все слушаются моего отца, — машинально ответил Алессандро, а затем посмотрел на меня с изумлением. — Кроме вас, — сказал он.

— Фокус в том, — объяснил я, — что я выказываю неповиновение вашему отцу в тех случаях, когда возмездие становится ему невыгодным, и я делаю это как можно чаще и при малейшей возможности.

— Не понимаю.

— Я объясню вам по пути в Донкастер, — сказал я.

— Я не поеду с вами, — решительно заявил он. — Карло отвезет меня в моей машине.

— Боюсь, он на это не способен. Если вы хотите посмотреть скачки, вам придется либо сесть за руль самому, либо поехать со мной.

Он сердито на меня уставился, но не признался, что не умеет водить машину. Правда, с притягательной силой скачек совладать трудно, а именно на это я и рассчитывал.

— Хорошо, я поеду с вами.

Когда мы вернулись в конюшни после утренней проездки, я отправил Алессандро в контору поболтать с Маргарет, сам пошел переодеваться, а затем отвез его в «Форбэри Инн».

Он выскочил из «Дженсена» прежде, чем я успел остановить машину, и рывком распахнул заднюю дверцу «Мерседеса». По сгорбленной фигуре на заднем сиденье было ясно, что Карло проснулся, хотя соображал еще туго, потому что никак не отреагировал на поток итальянской брани, обрушившейся на его голову. Я похлопал Алессандро по плечу и, когда он на мгновение умолк, дал ему добрый совет:

— Вряд ли он способен вас понять. Я говорю по личному опыту. Так что не тратьте время зря, переодевайтесь скорее, и поедем на скачки.

Когда он ушел к себе в номер, Карло высказал мне по-итальянски несколько своих соображений, в результате чего мой лексикон сильно обогатился. Правда, я не все понял, но речь явно шла о моих ближайших родственниках.

Алессандро вышел из гостиницы и остановился в нерешительности. Темный костюм, который был на нем в день нашего знакомства, сейчас болтался, как на вешалке, из-за чего Алессандро казался еще более худым и выглядел совсем мальчиком, неспособным причинить кому-нибудь зла. «Только не расслабляться», — сказал я себе, вспомнив, что в боксе побеждает тот, кто не забывает о защите, и кивком головы пригласил его сесть в «Дженсен».

Когда Алессандро захлопнул за собой дверцу, я обратился к Карло сквозь опущенное стекло «Мерседеса».

— Вы в состоянии меня выслушать? — спросил я. — Вы меня слышите? — он с трудом поднял голову; по его глазам было ясно, что он все слышит и жалеет только о том, что не может заставить меня заткнуться. — Прекрасно, — сказал я. — Тогда запоминайте. Алессандро уезжает со мной на скачки. Прежде чем привезти его обратно, я позвоню в конюшни и проверю, все ли в порядке. Если вы попытаетесь сделать очередную гадость, Алессандро не вернется в гостиницу очень долго... и не думаю, что Энсо Ривера будет вами доволен. — Несмотря на свое плачевное состояние, он изобразил на лице нечто вроде ярости. — Вы меня поняли? — спросил я.

— Да. — Он закрыл глаза и застонал. Я повернулся и пошел к «Дженсену», вполне довольный собой.

— Что вы сказали Карло? — требовательно спросил Алессандро, когда я завел мотор и мы тронулись с места.

— Посоветовал отлежаться в постели.

— Я вам не верю.

— Ну... нечто в этом роде.

Я с трудом удержался от улыбки, и Алессандро подозрительно на меня уставился; потом он недовольно отвернулся и принялся смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло.

Миль через десять я нарушил гробовое молчание:

— Я написал вашему отцу письмо, и мне бы хотелось, чтобы вы его отправили.

— Какое письмо?

Я вынул из внутреннего кармана конверт и протянул ему.

— Я хочу прочесть, — враждебно произнес он.

— Конечно. Конверт не заклеен. Я решил избавить вас от лишней работы.

Он поджал губы и вытащил письмо. Вот что там было написано:

"Энсо Ривера,

Вам надлежит обдумать следующее:

1. Пока Алессандро остается и намерен оставаться в Роули Лодж, конюшни не могут быть уничтожены.

При любой попытке уничтожить конюшни, равно как нанести им малейший ущерб, Жокей-клубу немедленно станет известно обо всем, что здесь произошло, и в результате Алессандро будет на всю жизнь дисквалифицирован и никогда нигде не сможет участвовать в скачках.

2. Томми Хойлэйк.

Любой вред, причиненный Томми Хойлэйку, равно как любому другому жокею, которого пригласят выступать наши конюшни, закончится оглаской нижеследующей информации, после чего Алессандро не сможет больше выступать.

3. Лунный Камень, Индиго, Холст.

Если будут сделаны дальнейшие попытки причинить вред или убить одну из лошадей Роули Лодж, информация будет также оглашена, и Алессандро не сможет больше участвовать в скачках.

4. Информация, которая будет передана Жокей-клубу, состоит в настоящее время из точного описания всех происшедших событий, наряду с: а) двумя деревянными фигурками лошадей с ярлыками, написанными от руки; б) результатами анализа крови, проведенного в Ветеринарных научно-исследовательских лабораториях, которые подтверждают наличие промазина, использованного в качестве наркоза; в) рентгеновскими снимками перелома задней ноги Индиго; г) одной резиновой маской, снятой с Карло; д) одним шприцем, содержащим промазин, и е) одной резиновой дубинкой. На двух последних предметах ясно видны отпечатки пальцев Карло.

Все эти улики находятся у моего поверенного, которому даны указания, как поступить с ними в случае моей смерти.

Не забывайте, что преступление Ваше и Вашего сына не обязательно должно быть доказано судом, достаточно лишь представить информацию распорядителям Жокей-клуба. Только они облечены властью выдавать и отнимать жокейские права.

Если конюшням Роули Лодж не будет больше причинен ущерб, я, со своей стороны, обязуюсь предоставить Алессандро любую разумную возможность стать опытным и хорошим жокеем".

Алессандро перечитал письмо дважды. Затем медленно сложил его и сунул обратно в конверт.

— Ему это не понравится, — сказал он. — Он никогда и ни от кого не потерпит угроз.

— Ему не следовало грозить и мне, — мягко ответил я.

— Он думал, что это будет ваш отец... а стариков, по его словам, легче запугать.

Я оторвал взгляд от дороги и в течение нескольких секунд смотрел на Алессандро. Он говорил сейчас так же спокойно, как и тогда, когда заявил, что его отец меня убьет. Страшным и пугающим было его детство, а он до сих пор продолжал считать свое воспитание нормой.

— У вас действительно все это есть? — спросил Алессандро. — Результаты анализов... шприц?

— Да.

— Но Карло всегда носит перчатки... — Он умолк.

— На этот раз он был неосторожен, — сказал я. Алессандро задумался.

— Если мой отец велит Карло сломать ногу еще какой-нибудь лошади, вы действительно сделаете так, что меня дисквалифицируют?

— Безусловно.

— Но тогда он наверняка отомстит и уничтожит конюшни, и вы будете бессильны.

— А вы уверены, что он это сделает? — спросил я. — Стоит ли пачкаться.

Алессандро посмотрел на меня с жалостью и высокомерно улыбнулся.

— Мой отец будет мстить, если кто-нибудь съест пирожное, которое ему понравилось.

— Значит, вы одобряете месть? — спросил я.

— Конечно.

— Она не вернет вам жокейских прав, — напомнил я, — и к тому же я сильно сомневаюсь, что он действительно сможет что-то сделать, потому что, когда все откроется, полиция окажет нам неограниченное содействие, а пресса поднимет шум на всю страну.

— Вы бы вообще ничем не рисковали, — упрямо возразил Алессандро, — если бы согласились выставить меня на Гороховом Пудинге и Архангеле.

— Вы слишком неопытны. И будь у вас хоть капля здравого смысла, вы сами пришли бы к такому выводу. — Алессандро надменно на меня посмотрел и тут же потупил глаза, впервые за все время, что я его знал. — Поэтому, — продолжал я, — приходится идти на определенный риск, не поддаваясь на шантаж. В некоторых случаях нельзя поступать иначе. Надо только найти способ, при котором если и погибнешь, то не напрасно.