Алан Брэдли - Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник)
Я полезла вверх по проволочной сетке, а петух снова и снова бросался на мои ноги. У меня даже не оставалось времени подумать, что проволочные ячейки сделают с моими ступнями и пальцами на ногах. Наверху я перевалилась через деревянную планку и тяжело рухнула на землю.
Но теперь, чтобы добраться до меня, ему тоже придется лечь на землю и ползти на брюхе, а сейчас он даже не увидит меня за загоном.
Ему придется вернуться к машине, затем обойти вокруг каретного сарая по тропинке.
Я услышала звуки его шагов, ступающих по деревянному полу.
Я повторила свой бросок вдоль обваливающегося забора в обратном направлении – но постойте! Я забыла носки и туфли!
Я вернулась за ними, дыхание мое ускорилось и стало болезненным. Снова вдоль ограды – и я нырнула за изгородь, где оставила «Глэдис».
Как раз вовремя. Я замерла позади изгороди, стараясь не дышать, когда бульдог в образе человека, тяжело ступая, прошел мимо.
– Кто здесь? – снова спросил он, и я услышала, как петух бросился на проволочную сетку с безумным кукареканьем.
Еще несколько хриплых ругательств, и мой преследователь ушел. Я не готова повторить его точные слова, но настанет день, когда смогу найти им хорошее применение.
Я подождала еще минуту-другую на всякий случай, затем вытащила «Глэдис» из кустов и покатила домой.
Крутя педали, я изо всех сил старалась выглядеть добропорядочной английской девочкой, которая выехала на оздоровительную прогулку на свежем воздухе.
Но я как-то сомневалась, что мои попытки убедят хоть кого-нибудь: ладони и лицо у меня грязные, запястья и лодыжки кровоточат, колени исцарапаны до костей, а одежду придется выбросить в мусорное ведро.
Отец этому не порадуется.
И что, если за время моего отсутствия они нашли Порслин в моей спальне? Что, если она проснулась и побрела вниз по лестнице? Или в отцовский кабинет?
Хотя я никогда еще не сжималась от ужаса на велосипеде, сейчас я это сделала.
– Я застала ее, когда она лезла в окно в картинной галерее, – сказала Фели. – Словно заурядная домушница. Можете себе представить? Я пришла поизучать картину Маггса «Аякс», и тут…
Маггс был художником-головорезом, жившим в окрестностях Бишоп-Лейси в эпоху Регентства, а Аякс – конем, которого по какой-то прихоти купил один из моих предков, Флоризель де Люс. Аякс вознаградил нового хозяина тем, что выиграл достаточно гонок, чтобы Флоризеля избрали в администрацию какого-то отвратительного городишки.
– Благодарю, Офелия, – сказал отец.
Фели потупила глазки и выплыла за дверь, где она умостится в кресле в коридоре и будет со всеми удобствами подслушивать мое унижение.
– Ты знаешь, какой сегодня день, Флавия? – начал отец.
– Воскресенье, – ответила я без колебаний, хотя вчерашний праздник в Святом Танкреде казался таким же отдаленным во времени, как последний ледниковый период.
– Именно, – заметил отец. – И что мы делаем по воскресеньям с незапамятных времен?
– Ходим в церковь, – ответила я, как дрессированная макака.
Церковь! Я совсем забыла об этом!
– Я думал было о том, чтобы позволить тебе отлежаться этим утром и прийти в себя после ужасного происшествия в Изгородях. И следующее, что я узнаю, – это что инспектор у дверей и у тебя хотят взять отпечатки пальцев. Затем мне сообщают, что на Трафальгарской лужайке труп, а ты шастаешь по деревне, задавая неподобающие вопросы.
– Мисс Маунтджой? – осмелилась я.
Давай мало, учись многому. Это будет мой девиз месяца. Не забыть бы записать его в дневник.
Но постойте! Как мисс Маунтджой могла узнать о трупе на лужайке? Если только…
– Мисс Маунтджой, – подтвердил отец. – Она позвонила поинтересоваться, добралась ли ты домой.
Старая гарпия! Должно быть, она встала с канапе и глазела сквозь болтающиеся водоросли-ветки ивы, шпионя за моими столкновениями с петухом и человеком-бульдогом.
– Как мило с ее стороны, – заметила я. – Надо не забыть послать ей открытку.
Я отправлю ей открытку, точно. Там будет туз пик, и я пошлю его анонимно откуда-то не из Бишоп-Лейси. Филипп Оделл, детектив из радиопередачи, однажды расследовал подобный случай, и это была превосходная история – одно из его лучших приключений.
– А твое платье! – продолжал отец. – Что ты сотворила со своим платьем?
Мое платье? Разве мисс Маунтджой не описала ему во всех подробностях то, что видела?
Постой-ка, может, она ничего такого не делала. Возможно, отец до сих пор не в курсе, что произошло в каретном сарае.
Боже, благослови тебя, мисс Маунтджой! – подумала я. Пребывай вечно в обществе тех святых и мучеников, которые отказались выдать, где спрятано церковное золото и серебро.
Но разве отец говорит не о моих порезах и царапинах?
По всей видимости, нет.
И именно в этот момент, полагаю, меня осенило – поистине снизошло озарение, – что есть вещи, которые никогда не должно упоминать в приличном обществе, несмотря ни на что; что голубая кровь гуще красной; что манеры и внешний вид и жесткая верхняя губа более важны, чем собственно жизнь.
– Флавия, – повторил отец, подавляя желание заломить руки, – я задал тебе вопрос. Что ты сделала со своим платьем?
Я опустила глаза и посмотрела на свое платье, как будто первый раз заметила ущерб.
– С платьем? – произнесла я, разглаживая его и удостоверяясь, что отец хорошенько рассмотрел мои окровавленные запястья и колени. – О, прости, отец. Небольшая проблема с велосипедом. Неприятность, но я постираю его и заштопаю сама. Все будет в лучшем виде.
Мой острый слух уловил звук хриплого смешка в коридоре.
Но я предпочитаю верить, что то, что я увидела в глазах отца, было гордостью.
12
Порслин спала мертвым сном. Я напрасно беспокоилась.
Я стояла и смотрела, как она лежит на моей кровати практически в той же позе, как я ее оставила. Темные круги под глазами, кажется, посветлели, и дыхание почти не слышалось.
Через две секунды все взорвалось водоворотом яростного движения, и я была прижата к кровати, а большие пальцы Порслин давили мне на дыхательное горло.
– Дьявол! – прошипела она.
Я боролась, чтобы высвободиться, но не могла пошевелиться. В мозгу вспыхивали яркие звезды, когда я цеплялась за ее руки. Мне не хватало кислорода. Я пыталась отстраниться.
Но я была ей не соперница. Она больше и сильнее, чем я, а я уже слабела и утрачивала интерес к сопротивлению. Как легко было бы сдаться…
Ну нет!
Я перестала сражаться с ее руками и вместо этого большим и указательным пальцами зажала ее нос. Из последних сил я яростно крутанула его.
– Флавия!
Она внезапно удивилась при виде меня – как будто мы старые друзья, неожиданно столкнувшиеся перед прекрасным Вермеером в Национальной галерее.
Ее руки отстранились от моего горла, но я все еще не могла дышать. Я скатилась с кровати на пол, охваченная приступом кашля.
– Что ты делаешь? – спросила она, удивленно осматриваясь.
– Ты что делаешь? – прохрипела я. – Ты раздавила мне гортань!
– О боже! – сказала она. – Ужас. Прости, Флавия, мне правда жаль. Мне снилось, что я в фургоне Фенеллы, и там был какой-то ужасный… зверь! Он стоял надо мной. Я думала, что это…
– Что?
Она отвела взгляд в сторону.
– Я… прости, я не могу сказать тебе.
– Я никому не скажу, обещаю.
– Нет, все равно. Я не должна.
– Что ж, ладно, – объявила я. – Не надо. На самом деле я запрещаю тебе рассказывать мне.
– Флавия…
– Нет, – сказала я совершенно серьезно. – Я не хочу знать. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я знала, что если выжду, то, что скрывает Порслин, выскочит из нее, как свиной фарш из мясорубки миссис Мюллет.
Это сравнение напомнило мне о том, что я не ела целую вечность.
– Ты голодна? – спросила я.
– Ужасно. Ты, наверное, слышишь, как у меня урчит в животе.
Я не слышала, но притворилась, что слышу, и благоразумно кивнула.
– Оставайся здесь. Я принесу что-нибудь из кухни.
Десять минут спустя я вернулась с миской продуктов, похищенных из кладовой.
– Иди за мной, – сказала я. – В следующую дверь.
Порслин, широко распахнув глаза, осматривалась, когда мы вошли в химическую лабораторию.
– Что это за место? Нам можно здесь находиться?
– Конечно, можно, – сказала я ей. – Здесь я провожу эксперименты.
– Волшебные? – спросила она, рассматривая мензурки и пробирки.
– Да, – ответила я, – волшебные. Теперь возьми вот это…
Она подпрыгнула при звуке вспыхнувшей бунзеновской горелки, когда я поднесла к ней спичку.
– Держи их над огнем, – сказала я, протягивая ей пару сосисок и никелированные зажимы для мензурок. – Но не слишком близко, тут очень горячо.
Я разбила шесть яиц в боросиликатную испаряющую емкость и помешала стеклянной палочкой над второй горелкой. Почти сразу же лаборатория наполнилась вызывающими слюнотечение запахами.
