Галина Романова - Единственная моя
– Так что за повод у твоего парня оказался?
Бойцов в маете великой оглянулся на свою машину. В том, что баба не скажет ему ничего путного, он был почти уверен. Одна надежда оставалась на пальчики на бутылке. Но и тут она его разочаровала, сказав:
– Сам притащил на могилу к жене своей, а сам даже разливать отказался. Лей, говорит, сама.
– А пил хоть? – скуксился совсем Бойцов.
– Пить-то пил, да наливать все время мне приходилось.
– Что, даже за бутылку ни разу не взялся? – опробовал он последнюю надежду. – А доставал когда?
– Достал, как интеллигент, в перчаточках, откупорил так же, не снял их даже. А потом все я наливала. Сволочь он, слышь, хорошенький. Сволочь и жлоб!
– Чего это ты так решила? – уже безо всякого интереса спросил Бойцов и выбрался из укрытия наружу. – Закуски не купил?
– Баба под таким мрамором лежит, а он ее с одним яблоком поминать пришел! Одет хрен во что, а на такси сел и поехал. Если денег нет на ботинки… Видал бы ты войлок, что у него на ногах был, тю-ю-ю, я за ящик водки такой не надену. У меня хоть и старенькие, но кожаные. А он нацепил на себя «прощай, молодость» и, типа, крутой!
– На каком такси он поехал, не помнишь? – потянул последнюю ниточку Бойцов, почти не надеясь на то, что она не оборвется тут же.
– С Вовкой Кисляком он поехал, – деловито сообщила тетка и кивнула Бойцову на карман. – Дай денежку-то, хорошенький!
– Кто такой Вовка Кисляк? – Он снова полез в карман за полтинником.
– Таксист местный. Он все время у ворот тусуется. Народишко снует без конца, он и деньгу сшибает приличную. Один тут обосновался. Пытались еще некоторые к нему пристрять, да быстро он у них охоту отбил. Моя, говорит, это точка, так что отвалите. Дай денежку-то…
Он сунул бабе полтинник, шагнул в сторону. Потом все же спросил:
– А Кисляк – это его настоящая фамилия или кличка?
– Врать не буду, не знаю, – потеряла она к Бойцову всякий интерес после того, как спрятала его полтинник в недрах своей засаленной одежды. – Но ты и сам мудр, узнаешь…
Бойцов зашел в сторожку, потребовал у струхнувших сторожей номер машины таксиста, работающего возле ворот. Потом вернулся на работу. Разослал несколько официальных запросов, касающихся родственников усопших, чьи могилы сегодня посетили. Потом попросил, чтобы ему пробили номера машины того самого таксиста, который увозил бородатого мужика с кладбища. Остаток дня провозился с текучкой, которой скопилось, как всегда, – не перелопатить. И только собрался домой, как позвонила Сонька.
– Привет, – строгим голосом поздоровалась она, сразу ясно, что начнет песочить. – Как жизнь, как настроение?
– Привет, – поскучнел сразу Бойцов. – Жизнь ничего, настроение тоже в норме.
– Ага! – подхватила она. – А совесть как, не мучает?!
– Сонь, ну чего ты, а?
– Ничего, Дима!!! – заорала, не выдержав, сестра. – Сначала ты звонишь и просишь организовать тебе вечеринку. Потом ты являешься… Слава богу, что хоть явился!..
– Вот! Это уже хорошо…
– Кому?! – перебила она его с вырвавшимся матерком, чем не особо удивила – она любила вставлять всякие-разные словечки. – Кому хорошо?! Мне? Так я теперь не знаю, куда глаза девать! Или… Или Тане?!
– А что с ней? – притворно изумился Бойцов.
– А ничего, мать твою!!! – продолжила свирепствовать Соня. – Ты динамил ее почти неделю, Бойцов! Пять дней, понимаешь!!! Зачем, Дим?! Сразу бы сказал, что она тебе не понравилась, зачем было голову ей морочить обещаниями?!
– Я не морочил, и она мне… – Он решил немного приврать для пользы дела и во имя сохранения с сестрой нормальных отношений. – И она мне понравилась. Даже очень.
– Даже очень! – передразнила его Сонька и плюнула прямо в трубку, он даже ухо потрогал, не осталось ли там ее гневного плевка. – Знаю я, когда тебе «даже очень» нравятся бабы, Бойцов! Ты, назначая им свидания изо дня в день, за полчаса до выхода из дома их не отменяешь! Скотина!!!
– Скотина, – согласился он и заскулил, заскулил, надеясь вымолить прощение. – Сонь, ну правда же занят был! Тут такое поднялось в связи с убийством этого Сырникова, что просто хоть вешайся!
– Не верю! – отрезала его сестра. – Когда у тебя все завязывалось с Шурочкой, ты всегда находил время, всегда! А Таня…
Таня, с которой познакомила его Соня, была очень милой. Правда милой и, наверное, очень славной девушкой. Окончила какой-то престижный вуз, он прослушал, какой именно. Устроилась очень удачно на работу по специальности, это он тоже пропустил. Родители помогли ей с жильем, купив просторную квартиру в новостройке. Все, чего ей теперь не хватало для полноты счастья, – это мужа. Причем, как понял Бойцов, муж у Танечки должен был быть непременно привлекательной внешности. Хорошо зарабатывать, быть интеллектуалом, заботиться о ней и их будущих детях. Раз в год – минимум – вывозить всю семью за границу и…
Вот только он не понял – при чем здесь он?!
Он не был уродом, конечно, забота о семье – это святое, но вот на те деньги, которые ему платили, он вряд ли бы мог позволить себе вывозить свою семью ежегодно за границу.
И, кажется, он ненавязчиво дал понять Танечке, что он явно герой не ее романа. А она звонит и звонит ему каждый день! Звонит и звонит! И как-то так умело ведет разговор, что он вынужден мямлить и соглашаться на те свидания, на которые изначально не мог и не хотел являться.
Но попробуй сказать об этом Сонечке! В жизни не поверит и проклянет за то, что он такие гадости говорит о ее подруге. Да и кто знает, к каким уловкам прибегает сама Сонечка, чтобы заполучить мужика в свою холостяцкую кроватку. Обидится на него и за подругу, и за себя, и за весь женский пол, вместе взятый.
– Сонь, притормози чуть-чуть, – взмолился он, наслушавшись о себе всякого. – Таня твоя очень хорошая девушка, и она мне понравилась, но…
– Но любишь ты другую, так? – перебила его сестра, сделав неожиданный вывод.
– Люблю? – изумился Бойцов и почему-то сразу вспомнил про Образцову Жанну.
И не потому вспомнил о ней, что ноги у нее были потрясающими. И темные глаза ее были красивыми, даже будучи заплаканными. А потому, наверное, вспомнилось, что коробила его невольно ее искренняя скорбь по ушедшему в мир иной мерзавцу. Стоял, наблюдал за ней на кладбище и все злился непонятно на кого.
Да на Сырникова, на кого же еще!
Вот, думал Бойцов, гадина же, отпетая гадина, хорошей девчонке жизнь испортил, врал все три года, использовал ее, а она…
Она простить его уже готова. И воскресни он из мертвых, точно простила бы. Это Бойцов по ее глазам уже за столом поминальным понял. И по мимолетной улыбке торжества тоже.
Она решила для себя, что ее Саша вынужден был ей врать, чтобы не сделать больно. Оберегал тем самым, видите ли, он ее! Жена про любовницу знала, а любовница про жену – нет. Это о чем говорит? Это говорит о том, что он ее щадил, стало быть, любил. И чего же его не простить?!
– Да, да, у меня такое впечатление, что ты влюбился, Димка, – подстегнула его задумчивость Соня настырным заявлением. – Причем безнадежно влюбился, безответно.
– Да ладно? – не поверил он ни ей, ни странному толчку своего сердца.
– Точно! Как же это я сразу-то… – К свирепым переливам в голосе сестры добавились мстительные нотки. – Это тебе за всех обманутых, Бойцов, твоя любовь безответная! Как искупление! Это ведь не Шурочка? Да?
– Не Шурочка, – вздохнул он. – Только нет никакой любви, Сонька. Интерес какой-то непонятный есть.
– Непонятный? – хмыкнула Сонька, задумавшись. – Непонятный… Она что у тебя, подозреваемой проходит по делу какому-нибудь, братец?
– Слушай, может, пойдешь ко мне работать, а? – взмолился он. – Все-то ты про всех знаешь!
– Про всех – нет. Про тебя – многое. Мы же с тобой одной крови: ты и я! – захохотала она весело, совсем забыв, как гневалась и ругалась матом на него несколько минут назад. – Она что, убийца, и ты теперь пытаешься ее спасти, да, Дим?! Ну, расскажи, Дим, ну, расскажи, а!!!
– Никого она не убивала, – с уверенностью ответил Бойцов, потеребив макушку. – Она просто…
– Просто что? Что, Дим???
– Она просто любит безумно того, кого убили!..
Глава 11
Почему, когда мы смотрим телевизионный репортаж про жестоких убийц, насильников, грабителей и хулиганов, видим их фотографии, слушаем их исповеди равнодушные и без раскаяния, мы ужасаемся, но никогда не соотносим с собой? Почему считаем себя заговоренными от того, что случается с другими? Почему не пытаемся как-то обезопасить себя хотя бы в малом? Ну, например, надо перестать бродить пустынными улицами поздними вечерами. Не открывать дверь, если в глазок ничего не видно.
Почему мы этого не делаем, наслушавшись страшных новостей? Почему считаем, что уж с нами-то этого точно не случится.
Почему?..
Все эти мысли огненными иглами пронзали ей мозг, когда она влетела в свою квартиру, заперлась на все замки, а потом просидела неизвестно сколько, скорчившись в углу возле двери.
