Георгий Персиков - Дело о Медвежьем посохе
Георгий не поверил увиденному – медвежонок спас человека! Впрочем, об этом он подумает позже, а сейчас надо убираться отсюда, пока животные не передумали. Кое-как поднявшись и на трясущихся ногах выйдя из леса, он побрел в сторону дома. «Страшный лес. Если сюда и в самом деле забрел наш мальчонка, от него уже и косточек наверняка не осталось. Надо бы поспрашивать у местных, может, кто слышал, как медведь в лесу ребенка задрал. Такие вещи обычно мимо местных жителей не проходят – для них каждое сражение человека с природой становится сенсацией, хоть и случается такое в этих краях наверняка нередко», – с этими мыслями Георгий шагал по проселочной дороге, и в свете последних событий ледяной секущий ветер казался ему приятным морским бризом.
* * *Почти сразу же, как только Родин ступил на скрипучую ступень крыльца, Марфа отворила дверь, ввела его в теплую избу и сняла полушубок, причем доктор даже не заметил, как все это произошло.
То ли он так сильно замерз, то ли был сам не свой от истории с медведицей и медвежонком, а может, это обычная ловкость рук Марфы, которая всегда встречала его вот так, чуть ли не с порога, и сразу усаживала за стол. Хотя сегодня молодая женщина была услужлива даже больше обычного, это чувствовалось сразу. Видимо, визит к Анастасии сделал свое дело, и она решила еще более ревностно угождать своему сожителю. Ведь он был одним из лучших вариантов в этом краю воров, уголовников и даже политических.
– Где ж вы так долго ходили, барин? А я вам пельмешков вот налепила, – заворковала Марфа, суетясь вокруг стола. Там уже лежал свежеиспеченный ржаной хлеб, она лишь откинула с него полотенце, затем с помощью ухвата достала из печи чугунок с пельменями в ароматном бульоне, быстро сбегала за ложкой, заодно прихватив и рюмку. Неуловимо быстрым движением она откупорила бутыль и налила водки.
Родин даже слова сказать не успел, как обнаружил себя прихлебывающим бульон и поедающим пельмешки. Бульон, невероятно вкусный с холода, терпкий и наваристый, отдавал какими-то незнакомыми травами. – Спасибо, Марфа, какой вкусный бульон. А с чем пельмешки?
– С медвежатинкой, барин, вы, поди, такое в ваших петербургах и не ели.
При слове «медвежатинка» Родин чуть не подавился пельменем, который только что отправил в рот. Перед ним встала сегодняшняя картина в лесу. Вот она, ирония судьбы – сегодня медведь чуть не съел его, а вот теперь он сам ест медведя. Тут же Георгий вспомнил и о медвежонке, который его спас. Ему стало не по себе. Он поднял налитую Марфой рюмку и осушил ее одним глотком.
– Пейте, пейте, барин, вижу, вы замерзли. Почему вы вообще в этот лес отправилися, не местный ведь вы, городской, погубите себя. А я вам вот еще киселю сварила, отведайте, и пирога вот с ягодой к чаю.
Рюмка водки подействовала, мысли немного прояснились. Хм, неужели она и вправду считает его напомаженным столичным хлыщом?
– Марфа, – сказал Георгий со всей серьезностью, так, что та аж присела, – я тебе не городской франт, я и в джунгли в экспедиции ходил, и… – он осекся. Зачем ему вообще было геройствовать перед ней? А уж рассказывать лишнее о себе точно не стоило.
Марфа хлопала своими большими глазами, не зная, что и сказать.
– Джунги? Чаво это такое? Опять болезнь какая-то? – залепетала она, наполняя опустошенную рюмку.
– Это такое… – Родин не нашел ничего лучшего, как выпить эту рюмку и закашляться, а не пускаться в пространные рассуждения. – Леса это такие, вот что. Ты мне скажи, не посылали ли за мной из госпиталя?
– Нет, барин, не приходил никто, чай, и без вас разберутся, ежели чаво, не переживайте. Вы ешьте, не отвлекайтесь.
Родин только рад был снова вернуться к еде и мыслям. Сегодня он убедился, что в этом лесу одному выжить почти невозможно. Сколько времени могли бродить по лесу два агента с маленьким мальчиком? Без каких-либо серьезных запасов – недолго. Без специальной подготовки – маловероятно. Без оружия – почти невозможно. Да и говорят, еще кто-то сбежал с каторги. Те, ясное дело, убежали в лес. То есть агентам с мальчиком теперь грозят не только непогода и медведи, но еще и уголовники. Но это только при условии, что они еще живы. Но где их искать в этом лесу – живыми или мертвыми, – Родин и понятия не имел. Может, и права Марфа – неместному туда дороги нет. Вот если бы нашелся опытный проводник, тогда, возможно, дело сдвинулось бы с мертвой точки. Он поднял взгляд на Марфу, та сидела и с умилением наблюдала за тем, как он ест, было видно, что она готова услужить ему во всем, чего бы он ни попросил.
– Марфа, а есть ли человек, который хорошо знает лес?
– Ой, барин, бросили бы вы эту затею…
– Коли не скажешь, я и один пойду, – провокационно заявил Родин. Только видно было, что ему не очень-то поверили. Тогда доктор решил действовать по-другому: – Ты ведь тут, Марфа, почитай, всех знаешь, как тебе не знать человека, который в лесу хорошо ориентируется? А не говоришь, значит, просто не хочешь мне помочь. А вот тут одна барышня ведь предлагала мне свою помощь в поисках мальчонки… – сказал Георгий, и самому стыдно стало, что он на эту тему вообще заговорил. Но чего тут поделать, дело ведь государственной важности.
– Барин, барин, зачем вы так говорите?.. – запричитала Марфа. – Я ведь завсегда рада вам помочь, так ведь просто беспокоюсь о вас. Кто ж нас лечить будет от епидений, если вы там, в лесу, замерзнете? Ну коль уж вам так сильно надо этого мальчишку найти, тогда идите к Егору Силе, он лес лучше всех знает, он – лучший охотник! Я, между прочим, у него медвежатинки-то достала. Он в лесу каждый кустик, каждую тропинку знает. Поговаривают даже, что за хорошие деньги он беглецов от легавых через лес уводит, – добавила она шепотом.
– Это правда?
– Не знаю, барин, можа, и врут. У нас ведь тут, знаете, честных-то людей мало. Один одно говорит, другой – другое, не знаешь, кому и верить порой. А можа, и водит он беглецов, кто ж его знает. Но с виду человек неплохой. Если нужен проводник по лесу, он лучший, кого я вам могу посоветовать. Он живет на окраине леса, самый дальний дом – это его. Вы видели небось.
– Вот завтра к нему и отправлюсь, а сейчас – спать. Спасибо тебе за вкусный ужин. – Родин встал, обошел стул, на котором сидела Марфа, и, обняв за плечи, поцеловал в макушку. Та вопросительно подняла глаза, Георгий лишь спокойно улыбнулся в ответ и отправился в свою комнату.
Да, молодой доктор по-прежнему любил Ирину, думал о ней, писал ей нежные письма, но невеста за много тысяч километров, а он здесь, среди этих снегов и ветров, в неизвестности. Может, выпадет замерзнуть в этом чертовом лесу, или быть задранным медведем, или умереть в войне с японцами, которая вот-вот нагрянет. А помирать без женского внимания вовсе не хотелось. Мужчина он, в конце концов, или нет?
Идиллию нарушил робкий стук в дверь.
– Кого там еще черт принес на ночь глядя?.. – заворчала Марфуша.
«Кого бы ни принес, – лениво думал Родин, – я с места не сдвинусь! От стола у меня сегодня путь один – к Марфе под бочок».
В дверях, переминаясь с ноги на ногу, стояла Анастасия Оболонская. На фоне румяной, крепко сбитой Марфуши горемычная арестантка выглядела совсем уж затравленно. Одежонка трухлявая, кожа прозрачная, взгляд потухший. Родин хотел было пригласить ее к столу, да только вот беда – хозяйка дома явно была не рада непрошеной гостье и даже не пыталась скрывать сей факт. Уперев руки в бока, Марфа недружелюбно гаркнула:
– Чего приперлась, окаянная?
– Пусти, Христа ради, с барином поговорить надо.
– А ты мне тута Христа-то не поминай. Христа надо было помнить, когда мужика свово душегубничала. Нечего тебе с ним толковать, не пущу! Своего угробила, не хватало, чтоб и моего порешила.
– Мне очень надо, прошу тебя как женщина женщину, буквально на пару слов…
– Хорошенькое дело! – Марфуша немного сконфузилась от такого обращения: всю жизнь вроде бабой была, а тут на тебе – женщина! И сказала уже помягче: – А ты чего без конвоя расхаживаешь? Нешто во внетюремные перевели? Ну да зайди, зайди, не топчись, сквозняку напускаешь.
Оболонская скромно протиснулась в дом и присела на краешек стула, а приосанившаяся Марфа «женщиной» прошествовала к столу, покачивая бедрами, и стала разливать чай по чашкам. Давно не чищенный, но когда-то роскошный, с витыми ручками и длинным носиком самовар важно забулькал, и Оболонская сглотнула слюну. Ей, проделавшей столь долгий путь к дому Родина, промерзшей насквозь и понимающей всю унизительность своего положения, очень захотелось глоточек горячего чаю. Испытывать голод она давно разучилась, а потому на остатки хозяйской трапезы смотрела спокойно, как на неудачный натюрморт, – надо же, кому-то вздумалось нарисовать не праздничный стол, а пустые тарелки с рыбьими хвостами да поломанную краюху хлеба. Обхватив тонкими обветренными пальцами свою кружку, Оболонская жалостливо взглянула на Георгия. Тот среагировал моментально:
